Там, где была тишина - Евгений Кривенко

Камыши зашумели своими пушистыми метелками и вскоре вновь затихли. Стояла мертвая тишина. Лето в разгаре. Горячие солнечные лучи щедро согревают и окрестные горы, на склонах которых пасутся овечьи стада, и ровные, как стол, такиры, поросшие кустиками полыни, и солончаки, и густую поросль тугаев. Неподвижно стоят камыши, чуть-чуть покачивая свои еще тугие, не распустившиеся метелки. То поваленные набок, то стройные и прямые, они образуют густые заросли, размежеванные речными протоками да кабаньими тропами. Свои длинные саблевидные листья они купают в коричневой, шоколадной аму-дарьинской воде. За камышовыми стенами — протоки, излучины, старицы, глухие озера.

Есть где спрятаться любому хищнику!

Над густыми переплетшимися зарослями здесь и там поднялись высокие тополя-туранги.

Тихо вокруг, но когда прислушаешься внимательно, то услышишь скрытое биение жизни.

Вот плеснул на реке золотой сазан, и тотчас же в зарослях раздалось квакающее пенье маленькой камышовки. А вслед за нею заскрипели в густой траве яркие длиннохвостые фазаны.

Крякают утки, высиживающие на болотистых островах свои зеленоватые яйца. Взмахнув огромными крыльями, взлетела белая цапля, прежде неподвижно стоявшая на кочке. В небе поют степные жаворонки-джурбаи, проносятся белые чайки и быстрокрылые ласточки.

Приглядись повнимательней, и ты увидишь, как переползает, извиваясь, змея, недавно сбросившая свою шкуру. По скользкому камышовому стеблю поднимается кверху волчонок, — маленькая цапелька, охотник за птичьими гнездами. А если углубиться дальше да пройтись потайными тропами, то можно услышать и грозное хрюканье дикого кабана, а не то и встретиться, чего доброго, с огромной полосатой кошкой — туранским тигром.

А можно еще услышать здесь, в этой глухомани, и другие осторожные, крадущиеся шаги, непохожие на звериные. Многое таят в себе дикие тугаи…

Солнце жжет нестерпимо. Наталья и Макаров стоят в самом конце уже подготовленной насыпи, на тридцать пятом пикете. Впереди — ведут разбивку Родионов и Назаров. Еще дальше маячит красная футболка Серафима. Он держит перед собой полосатую рейку и покачивает ею — от себя и на себя.

Наталья прильнула к окуляру нивелира. Она делает контрольную нивелировку.

— Жарко, — говорит она, отбрасывая со лба взмокшую белую прядку, и вздыхает: — Вот бы сейчас мороженого!

Макаров вспоминает полтавских мороженщиков, развозивших свою холодную, сладкую продукцию в специальных тележках на «дутиках». В тележках стояли банки с мороженым, розовым — клубничным, и кремовым — сливочным.

Он ясно представляет себе, как мороженщик выгребает из банки ложку розового мороженого и накладывает его на круглую вафлю. Сверху прижимается вторая вафля — и ешьте на здоровье.

— Нашла, что вспомнить! — хмуро откликается он. — Ты бы лучше за разбивкой проследила!

Наталья отворачивается.

Макарову становится жаль ее. Она в беленьком, сотни раз стиранном сарафане. Плечи у нее стали почти черными от загара, да и лицо тоже. Ямочки на щеках исчезли. Только по челке на крутом лбу да по частому помаргиванию можно узнать прежнюю Наталью.

Работе она отдается всей душой. Тут уж ничего не скажешь. Как-то ночью ему пришлось быть невольным свидетелем одного интересного разговора.

Он внезапно проснулся, разбуженный негромкими голосами. По голосам он понял, что это говорят Наталья и Николай, вернувшиеся с горного участка дороги, где Макаров собирался развернуть работы. Наталья и Николай делали там нивелировку по трассе нового варианта.

Склонившись над столом, — Макаров ясно видел их тени на стене, — они подсчитывали отметки и что-то вычерчивали. И что-то у них, судя по всему, не клеилось.

— Какая у тебя отметка? — шепотом испуганно спросила Наталья.

— Шестьсот тридцать девять над уровнем моря, — так же шепотом ответил Николай.

Во время съемки он шел вторым нивелировщиком, то есть делал контрольную нивелировку.

— А у меня семьсот десять! — почти закричала Наталья.

«Ого!» — подумал Макаров.

В комнате надолго воцарилось молчание. Потом послышались какие-то странные всхлипывающие звуки.

— Не будь дурой, — растерянно проговорил Николай. — Подумаешь, беда!

— Беда, беда, — всхлипывала Наталья. — Я за съемку отвечаю.

— Сами нахомутали, сами и исправим, — уговаривал ее Николай.

— Исправим! Он же сказал, сегодня сдать работу.

— Поедем сейчас, — возбужденно зашептал Николай. — Петьку уломаем. Все на месте уточним, а к обеду вернемся. Он и знать ничего не будет!

Макаров, улыбаясь, с закрытыми глазами, слушал этот разговор. Было ему радостно и немного грустно. Ну, вот, — думал он, — теперь ты уже не Витька-корешок, а только «он». Правду говорят: «Дружба дружбой, а служба службой». Как ни вертись, а «служба» создает между ним и его товарищами невидимую, но крепкую стену. Ну что ж, это, во всяком случае, лучше слюнявого панибратства. Ведь их прислали сюда дело делать, а не в бирюльки играть. Молодцы ребята, хороню относятся к своей работе, с огоньком. Но неужели они уговорят Яшина ехать ночью в горы? Он ведь парень с ленцой, да и трусоват.

На дворе вскоре раздается фырканье мотора. Уговорили, черти! Водки, что ли, пообещал ему Николай привезти?

Макаров с лаской смотрит на Наталью, записывающую очередную отметку. Но что это с ней сегодня такое? Ходит она как в воду опущенная.

— Ты что, Наталка, не заболела, часом? — спрашивает он.

— Нет, ничего, — отвечает она и, ловко подхватив треногу на обожженные плечи, уходит вперед.

Макаров вспоминает, как на практике, где-то невдалеке от Павлограда, он шутя привлек к себе Наталью во время вечерней прогулки. Она сразу же прижалась к нему, а потом вырвалась и убежала. Несколькими днями позже он, так же расшалившись, пытался поцеловать ее. Наталья, вдруг побледнев, оттолкнула его.

— Не надо, — слабо прошептала она. — Потом.

Это заставило его пристальней присмотреться к ней. Ему не трудно было догадаться, что она испытывает к нему какие-то чувства. «Вот еще глупости, — подумал он тогда. — Мы же товарищи!»

Макаров знал, что Наталью любит Николай. Любит молчаливо и терпеливо, ничем не выдавая своей любви. На вечеринках он всегда усаживался в каком-нибудь темном уголке и не сводил с нее тоскующих, влюбленных глаз. Знала ли она об этом? Конечно, знала.

В последнее время она оказывала Николаю особое внимание. Ей доставляло большое удовольствие давать ему различные поручения, которые он с охотой выполнял во время своих непрерывных разъездов. Он привозил ей какую-то особенную шерсть, нитки мулине, пуговицы и прочую мелочишку. Она с нетерпением ждала его приезда, и когда Николай, запыленный, измученный, появлялся в дверях конторы, Наталья, не скрывая радости, всплескивала руками и бросалась ему навстречу.