Олимпийские игры - Татьяна Владимировна Павлова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Виталий – Загорская – девушка без определенных занятий и, что называется, без комплексов. Вступает в связь то с одним художником, то – с другим, надеется с их помощью перебраться на Запад. Вопрос – что вам известно о Загорской?
Николай Степанович – Загорская была выслана из Москвы и убита в Московской области. В убийстве подозревается Тузиков. Есть ли вероятность, что Карпушин уедет на Запад?
Виталий – Более чем. У него уже открыта виза в Бельгию.
Николай Степанович прекрасно понимал, что меньше всего московскую милицию волнует дело Александра Одинцова, да и дела как такового пока не было. Скинули бы на областников, те упекли бы парня и все дела. Он считал большой удачей, что ему позволили заниматься этим делом, и знал, все нужно сделать самому. И он поехал к Карпушину. Мастерские художников находились в хозяйственном строении в глубине таганских переулков.
Двери заперты, на звонок долго никто не отвечал, потом выглянул молодой парень с жидкой бородкой, по виду прям монашек, и сказал, что Валерий Христианович отошел в магазин.
– Я могу здесь его подождать?
Парень раскрыл дверь и посторонился, пропуская Николая Степановича внутрь. Коридор был высоким и длинным, кое-где стояли стеллажи с битыми гипсовыми бюстами, деревянными рамами, засохшими цветами и всякой всячиной. Монашек толкнул первую от входа дверь, она не была заперта, и пригласил Николая Степановича войти.
– Это мастерская Карпушина?
– Да.
В светлом помещении с двумя большими окнами было полно картин, они висели, где было возможно, стояли кучками у стен, у шкафа и даже у дивана.
– Я оставлю вас? Мне надо работать.
– Да-да, спасибо.
Николай Степанович в ожидании хозяина стал разглядывать картины. Все они были очень разные, хотя имелось и кое-что общее, ни на одной нельзя было сразу понять, что именно изображено. Но картины ему нравились, это, как в детстве, глядишь на облака и будто видишь причудливые головы животных, людей, гордых красавиц и злобных карликов. Или аскетический мужской профиль плавно превращается в конскую голову, движение воздуха приостановилось и процесс замер незавершенным. Николай Степанович вдруг почувствовал, что в комнате кто-то есть, и оглянулся. В дверях стоял грустный мужчина лет сорока с хозяйственной сумкой в руке.
– Здравствуйте, меня впустили… – замялся полковник, как будто его застукали за каким-то неблаговидным делом, – мне нужен Валерий Христианович. Это вы?
– Да, это я.
Николай Степанович с возрастающим интересом разглядывал Карпушина. Возраст, пожалуй, хорошо за сорок, но выглядит моложе, одет просто – черные джинсы и клетчатая рубашка. Лицо чрезвычайно интересное, нервическое, глаза черные, выразительные и умные.
– Вы хотели посмотреть картины? – спросил художник.
– Я? Да, у вас хорошие картины, но я не за этим. Я – полковник МВД Звягин Николай Степанович, правда, сейчас в отставке. Но включен в следственную группу по расследованию убийства Виктора Тузикова.
По роду службы Николаю Степановичу часто приходилось сообщать гражданам об убийстве родных, друзей, знакомых, он научился многое понимать по их ответной реакции. Поэтому сейчас был уверен, что это сообщений стало для Карпушина полной неожиданностью.
– Вы готовы со мной поговорить о Тузикове?
– Скажите, а почему вы, как говорите, включены в следственную группу, если вы в отставке? – вопросом на вопрос ответил художник.
Иногда, говорят, прямая – кратчайшее расстояние между двумя точками. Что ж будем играть в открытую.
– В убийстве подозревают моего племянника Александра Одинцова, а я много лет проработал в МУРе.
– Это его папа разыскивал?
– Его.
– Что вы хотели знать о Тузикове, я готов помочь парню, который прихлопнул этого мерзавца.
– За что вы его не любили?
– Он меня шантажировал.
– Интересный разговор, – подумал Николай Степанович, – он всегда так откровенен?
– Вы можете сказать, чем вас шантажировал Тузиков?
– Я правильно понял, вы – полковник МВД, а не КГБ?
– Абсолютно правильно.
– Он грозился донести на меня в КГБ, что я продаю иностранцам картины. Рассчитываются покупатели валютой, можно подвести под валютные операции, сами понимаете, это серьезно.
– А откуда он узнал, что вы продаете картины иностранцам.
– Во-первых, кроме них никто моих картин не покупает, в художественные салоны их не принимают, так как я не член союза художников. И потом, он иногда приводил ко мне покупателей.
– Когда вы видели Тузикова последний раз?
– В прошлые выходные я ездил к нему в Серебряные Пруды, его туда выслали перед олимпиадой, за тунеядство, или как ранее судимого, я точно не знаю. Он позвонил и сказал, что если я не привезу хорошего курева и алкоголя, он напишет донос. Еще он попросил денег. Я отдавал ему долю от каждой продажи, но ему показалось мало. Пришлось ехать.
Так просто. Никаких ухищрений, такое не придумаешь для прикрытия.
– Что именно вы ему отвезли, пожалуйста, каждую деталь.
– Попробую вспомнить: пачку сигар, знаете, сейчас в Москве продаются, колбасу, каких-то кексов и печенье.
– А алкоголь?
– Взял бутылку 'Наполеона', мне на день рождения подарили.
– Кто подарил?
– Думаю, это к делу не относится.
– Очень даже относится.
– Девушка подарила.
– Вам дорога эта девушка и не хотите ее впутывать в сомнительные истории?
– Нет, это скорее память о прошлом. Мне не нужны серьезные отношения.
– А почему вы против серьезных отношений.
– Потому, что я жду визу, и если меня выпустят живым, то я уеду в Бельгию, вероятно, навсегда.
Николай Степанович при этих словах почувствовал замешательство, а должен был бы испытывать негодование. Эмиграция, предатель Родины. Что-то подобное он и ощутил, когда Виталий ему сказал, что у Карпушина открыта виза. Но Карпушин ему все больше нравился. Он не из тех, кто пишет – два, а три – в уме. И в тоже время Николай Степанович недоумевал, как можно так жить, совсем без защитной брони, просто чудо, что он еще не на зоне. Возможно, что связь с теми самыми иностранными покупателями помогает, очень у нас опасаются худой огласки.
– Мне не разрешили вывезти картины. Поэтому я связался с Тузиковым, хотел хоть что-нибудь продать.
– Валерий Христианович.....
– Можно просто Валера.
– Тогда, я – Коля. Валера, извини меня, но очень прошу, скажи, что за девушка подарила тебе коньяк.
– Ее зовут Ксения.
– Так… А что у тебя в сумке?
Карпушин открыл сумку, показал банку рыбных консервов 'Сайра' и буханку черного хлеба.
Николай Степанович достал из портфеля 'Столичную', оставшуюся после ночевки на Ленинском.
Полковник разлил водку в найденные на подоконнике чайные чашки и протянул Карпушину.
– Выпьем до дна, не чокаясь.
Художник упираться не стал и просто опрокинул свою порцию.
– Посмотри на фотографию – она?
– Она.
Николай Степанович сел на край широкого дивана и рукой пригласил художника сеть рядом.
– Нет больше Ксении. Убита.
И он рассказал Карпушину о смерти Ксении, которую племянник считал своей девушкой, о своих подозрениях, которыми он не мог поделиться даже с друзьями, что коньяк был отравлен особым наркотиком, вызывающим приступ яростного безумия,
