Сердечная подруга - Татьяна де Росней

Разбирая чемодан по возвращении из Италии, я вдруг отметил про себя, что все мои вещи – серо-бежево-коричневые, как какая-то униформа, и сшиты из одной и той же синтетической ткани с легким блеском. Теперь мне хотелось больше цвета, я испытывал потребность носить качественные материалы – шелковистый хлопок, легкую шерсть, приятное телу тонкое белье.

Единственным решением мне представлялась полная смена гардероба. Бежевый, серый и коричневый отныне были под запретом. Старая одежда ушла на благотворительные цели, и мне оставалось только купить себе все новое. С заказами по каталогам было покончено. Я открыл для себя новое удовольствие, за которое часто критиковал Элизабет, – удовольствие совершать покупки. Иногда у меня целое утро уходило на дискуссии с продавцом, выбор ткани или одной из двух моделей, двух расцветок.

Оказалось, в Париже столько бутиков, что я не знал, куда отправиться, опьяненный радостным мельканием брюк, пиджаков, рубашек поло, маек, галстуков-бабочек, шляп, перчаток… Блуждая в суматохе больших бульваров, я предавался новой порочной страсти – глазел на витрины.

Когда с покупками было покончено, пришло время продемонстрировать кому-нибудь мой новый гардероб. Я устроил для Матье в своей гостиной настоящий показ мод. Я принимал непринужденные позы – опора на согнутую ногу, руки безвольно опущены вдоль тела, губы надуты, как у капризного ребенка, – подражая манекенщикам на подиуме. После секундного замешательства Матье расхохотался от души. От этого смеха у меня просветлело на душе. Я привык видеть его таким серьезным! Когда он чуть успокоился, я спросил, что он думает о моих покупках.

– Ты заметил, что большая часть твоих новых вещей – одного и того же оттенка?

И это была правда. Почти все мои приобретения были довольно темного красного цвета, с пурпурными нюансами. Забавно то, что, совершая покупки, я этого не замечал.

Стремление к элегантности привело меня в парикмахерскую. Я выбрал ту, где никогда не бывал. Красивый юноша занялся моей поредевшей шевелюрой, а его молодая сотрудница предложила мне маникюр. Из любопытства я согласился. Когда она склонилась над моими руками, халатик чуть распахнулся, приоткрыв пышную грудь в черном лифчике.

Декольте молодой маникюрши сделало свое дело: в тот же вечер я взял напрокат эротический фильм. Но когда я устроился перед телевизором, случилось нечто странное. Как обычно, актрисы показывали соблазнительные изгибы своего тела, их партнеры были преисполнены инициативы, но эта демонстрация отверстий вдруг показалась мне бурлескной. Я не испытывал ни стыда, ни вожделения. Мне хотелось только смеяться.

Я лег спать. Пустая постель показалась мне холодной. Пальцы сами собой сомкнулись на пенисе – успокоительный и такой обычный жест, сотни раз практикуемый с детства…

Мои кулинарные предпочтения тоже изменились. Со времени пребывания в Италии при мысли о бифштексе с кровью меня начинало тошнить. Те же ощущения я испытывал, когда видел ломтик белого хлеба под толстым слоем сливочного масла и паштета, тяжелый и жирный десерт, черный и сладкий кофе. Хозяйка «Бистро де Жинетт» была безутешна: она потеряла своего лучшего клиента. Как я мог проводить столько одиноких вечеров в этом мрачном прокуренном зале, за вечно грязным столиком в темном углу, да еще под песни наподобие «Gigi I'Amoroso» и «Il venait d'avoirrr dix-hiut ans…»?

Отныне я баловал себя блюдом изpensione «Дочиоли», которое было легко приготовить: несколько ломтиков помидора и моцареллы, нарезанная веточка свежего базилика и заправка из оливкового масла и лимонного сока. Еще я полюбил разноцветные сочные фрукты и ягоды: дыни, персики, клубнику и малину. Я научился наслаждаться совершенной свежестью рыбы, богатым вкусом цельнозернового хлеба, простотой спагетти «а-ля карбонара».

Каждый день ровно в половине пятого я готовил себе чашечку чая, строго следуя указаниям миссис Уэзерби. С чаем прекрасно уживался кусочек легкого кекса, купленного в ближайшей кондитерской.

Однажды Матье спросил, можно ли ему прийти ко мне на чай с матерью. Я давно не виделся с бывшей супругой. Один раз, после операции, она ненадолго заглянула ко мне в больницу.

Элизабет относилась к той редкой категории женщин, которые старели красиво. В свои тридцать восемь она казалась на десять лет моложе. Высокая, со светло-каштановыми волосами, орехово-карими глазами, подтянутой фигурой и уверенными, спокойными манерами, она была очень привлекательна. После развода мы пытались сохранять хорошие отношения для блага нашего ребенка.

Появился ли в ее жизни другой мужчина? Она предпочитала об этом умалчивать. Мне на этот счет ничего не было известно, Матье тоже никогда не касался этой темы. Внимательная и преданная мать, теперь она дарила свою нежность сыну, но никогда не опекала его чрезмерно, как меня моя мать. Вместо того чтобы подавлять, Элизабет направляла Матье, позволяя ему развиваться в своем ритме. Наш сын прекрасно учился, думал о своем будущем – серьезный и хорошо воспитанный мальчик. Как многие дети родителей, которые развелись, он мог бы тяжело переживать наше расставание. Элизабет хватило ума никогда не очернять меня в глазах сына. В итоге наш развод не стал для него моральной травмой – наоборот, он научился уважать в нас личности, пусть и такие разные. И все это благодаря своей матери. Много раз мне хотелось сказать ему об этом. Но я боялся увидеть в ответ слегка ироническую улыбку. И я молчал.

И вот она пришла на улицу Шарантон вместе с Матье. Пока я готовил чай, Элизабет с любопытством осматривала мои пенаты.

– Ты здесь все поменял! И, надо сказать, мадам Робер работает на совесть: в доме безукоризненно чисто!

Матье хихикнул.

– Он уволил мадам Робер. Теперь он сам убирает.

Элизабет пару минут молча переваривала эту информацию.

Я принес большой поднос и сел, чтобы разлить чай.

– Milk? Sugar? – спросил я, подражая голосу миссис Уэзерби.

Матье это показалось забавным. Элизабет изучающе смотрела на меня.

– У тебя новая стрижка? – Да.

– Кажется, ты поправился…

– На четыре килограмма.

– Тебе это к лицу.

Во взгляде ее серьезность смешалась с легкой насмешкой. Это было мне так знакомо…

– А одежда?

Она указала на мои новые джинсы, рубашку поло цвета спелой малины, белые теннисные туфли.

– Все новое.

– Так я и думала!

– Тебе нравится?

Матье с интересом наблюдал за происходящим.

– Да, – тихо сказала она. – Ты выглядишь моложе. Элизабет молча выпила свой чай, потом спросила:

– В твоей жизни появилась новая женщина?

– Нет.

– Нет никакой женщины! – подтвердил Матье. – Я бы ее увидел.

Элизабет задумалась.

– Ты все время улыбаешься! И даже смеешься… И смех твой звучит по-другому. Ты, случайно, не влюбился?

– Точно нет, – отозвался я.

– Ты врешь! – заявила Элизабет. – Признавайся, где ты ее прячешь? Кто она? Я ее знаю?

Я переменил тему, стал спрашивать ее о работе. Элизабет работала телефонисткой в издательстве. Но ей, несмотря на мой живой интерес, не хотелось говорить о работе.

– Как тебе удалось бросить курить? – спросила она, тем самым поставив жирный крест на моих расспросах.

– Это было трудно, – пришлось мне признать. – И до сих пор мне тяжело, когда кто-то рядом курит. Но я держусь молодцом. То же самое со спиртным. Занятия спортом, прогулки помогают мне отвлечься.

– А телевизор? Ты по-прежнему от него не отрываешься?

– Я смотрю его намного реже.

Элизабет скатала в шарик последние крошки своего пирожного. В глазах ее блеснул странный огонек.

– Не верится, что ты десять лет отравлял нам жизнь своими окурками, пивом и вином… Ты был невыносимым, изводил меня упреками! А по вечерам либо сидел за компьютером, либо играл в теннис со Стефаном!

Матье уловил странную нотку в голосе матери.

– Но ведь это в прошлом… – начал было он.

И вдруг Элизабет засмеялась. Она чуть не подавилась куском кекса.

Много лет я не слышал, чтобы она смеялась. Мы с Матье с изумлением смотрели на нее. Откинувшись на спинку дивана, она никак не могла успокоиться.

– Я развелась с алкоголиком, курильщиком, эгоистом, занудой, который привык отвратительно одеваться и жить в грязной берлоге… – запинаясь, выговорила она наконец. – А теперь я пью чай в гостиной, пахнущей гигиеническим аэрозолем, рядом с модно одетым красавчиком, улыбчивым, чистеньким, и он первый раз в жизни расспрашивает меня о работе! Изумительно!

Почему-то мне вдруг тоже стало смешно. Матье присоединился к нашему веселью. Трое Бутаров заливаются смехом – зрелище неожиданное, но отрадное.

– Знаешь, Брюс, – проговорила Элизабет, всхлипывая от смеха, – тебе нужно было давно пересадить новое сердце. Не знаю, кому оно принадлежало до тебя, но это наверняка был замечательный человек!

Во время болезни наши со Стефаном отношения изменились, и не в лучшую сторону. Я запомнил вечер, который стал началом конца. Мы ужинали вместе в модном ресторане, который выбрал Стефан. В этом роскошном месте, кишащем актерами, манекенщиками, журналистами и писателями, я чувствовал себя неловко. Что до моего друга, то он был знаком со всеми – от хозяина ресторана до официанток.