Июльский ад (сборник) - Игорь Подбельцев

Через некоторое время, посидев ещё за столом и поговорив о самом разном, но больше всего, конечно же, о войне, Владимир и Леночка ушли. Ушли к ней, к Спасаевой, домой. Она пригласила. Владимир твёрдо пообещал маме, что он очень скоро вернётся, и ещё добавил, чтобы она не очень скучала, пока он короткое время будет отсутствовать. Мать с горечью и любовью взглянула на сына, согласно кивнула головой:

— Приходи, Вовочка, только поскорее: мы ж с тобой и не побалакали даже как следует…

… У Спасаевых из взрослых никого не было. И как только они вошли в неказистую хатенку и сняли верхнюю одежду, Леночка вдруг сразу же бросилась к Владимиру на шею и жадно-неумело, но жадно-припала к его немного обветренным губам. От неожиданности лейтенант чуть было не задохнулся, а затем, сделав глоток живительного воздуха, сам крепко обнял Леночку Спасаеву и стал непрерывно покрывать прохладное ещё лицо её своими горячими поцелуями.

— Я люблю тебя! — страстно и бессвязно шептал он задыхающимся от волнения голосом.

Леночка Спасаева ничего не отвечала на эти безумные его слова, лишь всё сильнее и сильнее прижимала своё упругое и горячее тело к возбуждённому телу лейтенанта Котлякова. А потом вдруг хрипло произнесла еле слышным голосом:

— Я хочу иметь от тебя ребёнка…

Владимир не сразу понял, что сказала Леночка, а поняв — он глубоко изумился её словам, ужаснулся, подумав, зачем, мол, такие жертвы и упрямо мотнул головой:

— Не надо, родная… Зачем?… Война идёт, люди сотнями и тысячами гибнут, и меня могут убить… Я не хочу, чтобы ты…

Она прикрыла ему рот ладонью:

— Замолчи!.. Не говори больше ни слона об этом!.. И запомни: меня ничего не пугает… Я хочу… хочу иметь от тебя ребёнка!

Владимир на какой-то миг разжал объятия, Леночка быстро выскользнула из них, решительно набросила на дверь крючок и задёрнула на окнах занавески.

— Любимый!.. — прошептала она, и её сильные девичьи руки с новой силой обхватили шею Владимира.

И время для лейтенанта замерло… Он словно бы впал в беспамятство…

… Домой он заскочил уже под самое утро, проклинал себя за всё на свете — и за неумелую и пылкую любовь с Леночкой Спасаевой, и за то, что так предательски мало побыл, пообщался с мамой, а время уже — увы! — торопит его в дорогу…

Мать молча и сиротливо сидела у стола перед ровно горящей свечой и печально, не мигая, смотрела на родненького сына. Владимир смутился, ещё более остро почувствовал свою вину и ещё раз крепко-прекрепко обнял мать.

— Прости меня, родная, — прошептал он, и снова глаза его непроизвольно увлажнились.

— Что ты, сынок! — мать нежно погладила волосы сына, совсем как в детстве. — Бог с тобой!.. Ваше дело молодое… Я ни капельки не осуждаю тебя… Не бери ты дурного в голову…

— Прости, мама, мы так обо всём и не поговорили… А я… я обещал ведь тебе…

— Ничего, Вовочка, миленький ты мой, мы ещё обо всём — обо всём после войны проклятой поговорим да побалакаем. Наговоримся вволю. Лишь бы живы все были… Лишь бы живы…

Владимир, протерев рукой глаза, тяжело вздохнул:

— Мама, мне пора уезжать.

— Я знаю, сынок… Я тебе рюкзак уже сготовила… В дорогу…

— Мама, милая! — опять задохнулся в приливе любви и нежности к матери своей родной Владимир. — Прости!.. Виноват я, что мало побыл с тобой…

— Перестань, Вовочка, не надо. Ты мне вот что ответь: может, не нужно тебе было из штаба на фронт проситься? А, сынок?… Ведь там стреляют…

— Мама, я же тебе всё уже объяснял…

— Хорошо, сынок, больше не буду: вольному — воля…

«Вольному — воля… — резануло в памяти лейтенанта. — А ведь я это уже где-то слышал. Но где?… Господи, да эго же на днях было — Ротмистров мне тоже так сказал…».

— Сынок, передавай мой привет братикам своим, моим сыночкам Вале и Васе. Скажи, люблю я их… И живыми домой жду…

… Во дворе громко и недовольно зафыркала лошадь, заскрипели, застонали полозья саней по морозному снегу: это родственник их дальний дед Шилка подрулил на своей кляче к хате Кошляковых, чтобы довезти молодого офицера Владимира до железнодорожной станции.

Владимир взял рюкзак, накинул его на плечи и в последний раз взглянул в провалившиеся и почерневшие от бессонной ночи глаза матери…

РОЖДЕНИЕ АРМИИ

Колесо завертелось. Закрутилось колесо решения организационных вопросов: создавалась новая армия, а это требовало огромного количества физических сил и крепкого — морального духа. Конечно же, Павел Алексеевич Ротмистров знал, и, между прочим, не понаслышке, что создавать что-либо в жизни вообще — трудно, но что он встретится вплотную — сам лично — с такими выматывающими душу и сердце трудностями, не представлял себе даже и в мыслях. Отступать, однако же, было уже поздно… Да и не привык он от чего-то отступать.

Буквально через день после того памятного, заставившего его поволноваться совещания у Сталина, Павла Алексеевича срочно вызвали в Генштаб. Когда он прибыл туда, ему встретились многие его знакомые — и давнишние, и новые. Б Генштабе Ротмистрова уже с нетерпением ожидал командующий бронетанковыми и механизированными войсками генерал-полковник Карпенко. Там же находился и тревожно озабоченный чем-то генерал Боков.

— О, Павел Алексеевич, здравствуйте! — искренне обрадовался он появлению Ротмистрова. — Я, поверите ли, очень рад вам! Честное слово!.. Вы знаете, я вчера делал очередной доклад товарищу Сталину и, чёрт побери, узнал, что Верховный полностью одобрил высказанные вами накануне предложения.

— Всё разве? Тогда я очень рад! — сказал Ротмистров, слушая внутреннее тревожно-радостное биение своего сердца.

— Погодите, я не всё ещё сообщил вам, генерал: Иосиф Виссарионович не только одобрил ваши предложения, но и подписал директиву о формировании 5-й гвардейской танковой армии…

Тут шумно вмешался Федоренко:

— Павел Алексеевич, дорогой, вы и мне работёнку задали, да такую — что будь здоров!..

— И вам? Работёнку? Не может быть!..

— Вот вам и «не может быть!» — рассмеялся Федоренко. — Верховный поручил Генштабу совместно с моим управлением — с моим! — тщательно разработать проект структуры танковых армий. Новых… танковых… армий!.. Поняли? Так что — с вас причитается, дорогой Павел Алексеевич! Естественно, не сейчас, а когда проект будет утверждён…

— Павел Алексеевич, — засмеялся в свою очередь Боков, — если уж будете магарыч набирать генерал-полковнику Федоренко, то и мне не забудьте граммов эдак двести хмельного и крепенького чего-нибудь плеснуть. Хотя бы за вполне приемлемую и — хорошую новость.

— За какую ещё новость? — спросил Ротмистров, блеснув очками на Бокова.

— А за такую: я вам сообщаю, что уже подписан приказ о назначении командования 5-й гвардейской танковой армии. Вы, естественно, как и обещал Верховный командарм. Ко-ман-дарм!..

— Об этом я, допустим, уже приблизительно знал или, по крайней мере, догадывался. Ну, а кто же у меня боевые замы и так далее? С кем, как говорят рядовые солдаты, мне кашу из одного котелка есть придётся?

— Заместители у вас прекраснейшие, Павел Алексеевич, — сказал Боков. — Первым замом к вам назначен генерал-майор Плиев, вторым-генерал-майор Труфанов, членом Военного совета — генерал-майор танковых войск Гришин и начальником штаба — полковник Баскаков. Ну как, отличные гвардейцы подобрались? То-то!..

Ротмистров ничего не мог возразить против только что сказанных слов генерала Бокова: замы у него действительно подобрались прекраснейшие. С такими можно воевать. Он повернулся к Федоренко и вдруг увидел, как тот чему-то лукаво улыбается.

— Вы чего? — насторожился Ротмистров? — Что-то не так?

— Всё так, Павел Алексеевич, всё так. Вернее, почти что так… Почти — это потому, что вы опять непроизвольно улизнули от меня: я ведь, честно признаюсь, долго упрашивал Сталина назначить вас, генерал, моим заместителем.

— Вот как? — удивился вдруг Боков, — А я и не знал, какие… какие коварные мысли вынашивали вы в своей голове! Ну и что же вышло из ваших этих самых упрашиваний?

— А то: Верховный сказал, что канцеляристов и так в. Москве развелось чёрт знает сколько…

Федоренко и Боков продолжали о чём-то разговаривать, то и дело обращаясь с какими-то вопросами к Ротмистрову; тот машинально отвечал им что-то, но что — он и сам слабо понимал, потому что именно сейчас оценивающе думал о том, что ему крупно повезло с заместителями. Они — довольно опытные генералы, служившие в своё время в коннице, которую по праву считают родоначальницей и носительницей манёвра; они, генералы эти, хорошо знают тактику подвижных родов войск, и это — ну просто отлично!..

… Дни шли за днями. Дни, так похожие друг на друга, иногда — словно близнецы, но больше всё же — несхожие, совершенно разные по делам и событиям. И — трудные. Приходилось чуть ли не ежечасно решать многочисленные организационные вопросы, скрупулёзно разрабатывать план боевой и политической подготовки личного состава соединений и армейских частей, которые будут входить в танковую армию. Вернее, уже вошли. Необходимо было разрешать также и проблемы по приёму немалого количества эшелонов с пополнением, техникой, боеприпасами и многими другими всевозможными грузами.