Одна из многих - Виктория Токарева

Общение тоже было радостное, пузырчатое, как бокал шампанского, пронизанный солнцем. Богатые успешные мужики, веселые незамысловатые девчонки, тут же умные жены, дающие необходимое ощущение стабильности. Можно заземлиться, можно воспарить. «О, если б навеки так было…» Однако через неделю Николаю надоело. Захотелось в свою зиму, в свои промозглые края. Последние дни он перемогался и был счастлив, когда самолет взлетел.

Под крылом простирался изумрудный океан без конца и края. Самолет набрал высоту, и стало заметно, что земля круглая.

Через десять часов полета они узнали, что остров накрыло цунами. Их гостиницу смыло. Люди пытались выплыть в мутных волнах, рядом плыли звери, большие змеи. Звери не обращали внимания на людей, а люди — на зверей. У всех была одна задача: выплыть.

Николай вдруг осознал, как хрупка и случайна та грань, которая отделяет «быть» от «не быть», и стоит ли держаться за условности типа «должен», «не должен». Он никому ничего не должен. Его может смыть цунами, он может рухнуть вместе с самолетом и просто заболеть и умереть.

Мужчины в России умирают рано.

Николай приехал в загородный дом.

Его не ждали и обрадовались. Был воскресный день. Старшая дочка с мужем Ромой и ребенком приехали на уик-энд.

Лена сама приготовила обед. Она умела прекрасно готовить, когда хотела. Но она не хотела. Последние годы она не хотела вообще ничего, ей нравилось быть несчастной.

— А где Анжела? — спросил Николай.

— Я ее уволила, — коротко сказала жена.

— Верни обратно, — приказал Николай.

— Обойдешься…

— Тогда я увольняю себя, — сказал Николай и отодвинул тарелку.

— Как это? — оторопела старшая дочка.

Дочка тоже была Лена. Когда-то Николаю нравилось только это имя, и он не хотел слышать другого.

— Я ухожу, — произнес Николай. — Я устал.

— Ты только что отдыхал, — заметила старшая дочь.

Елена не участвовала в разговоре, как будто ее это не касалось.

— Я хочу жить один, — объявил Николай.

— Что вдруг? — удивился зять.

— Не вдруг. Я шел к этому давно.

— Давно, усталый раб, замыслил я побег… — вставила старшая дочь.

— У меня есть только работа и деньги, — проговорил Николай.

— Это очень много, — заметил зять.

— Ты хочешь жениться? — допытывалась дочь.

— Ни в коем случае. Я просто хочу жить один. И все!

Николай вдруг заплакал с открытым лицом. У него дрожал подбородок. Рот был горестно искривлен.

Младшей дочке стало его жалко.

— Мама, пусть он уходит, — заступилась она. — Папочка, иди…

— А где ты будешь жить? — спросила старшая дочь.

— На Белорусском вокзале, — хмуро сказал зять.

Николай встал и пошел, продолжая плакать.

Как сказано в Библии: «Исшед, плакася горько». Эти слова относили к Петру, который предал Христа.

Николай жил один в городской квартире и мучился угрызениями совести. Эти угрызения грызли как живое существо.

Если бы жена устроила истерику, выкрикивала упреки и оскорбления и даже дралась, кидала в него тяжелыми предметами, Николаю было бы легче. Выплеск агрессии. Но она не сказала ни слова. Не подходила к телефону. Полное презрение.

Николая это мучило. Он дозванивался старшей дочери, пытался выяснить обстановку, но она разговаривала с легким презрением:

— Это твой выбор. Ты хотел свободы, так лети… Оларе — о-о…

Была такая модная итальянская песенка: «Оларе о-о, кантаре о-о-о-о».

Это значило: лечу, пою.

Лена-маленькая быстро прекращала разговор. Она держала сторону матери.

«Вот теперь оларе и кантаре, — думал Николай, слушая короткие гудки. — Сволочи…»

Кто именно сволочи — было неясно: эсерка, или семья, или все вместе. А может, Илья Охриц, который нагло лез в его бизнес. Нарывался.

Николай пил каждый день.

Приходил на работу, запирался и тоже пил. Голова становилась гулкая, как пивной котел. Работа не двигалась. Деньги не работали.

Свобода стоила дорого.

Эсерка победно сверкала очками в дешевой оправе. Проводила свою программу в жизнь.

— Не вздумайте опять жениться, — провозглашала эсерка. — Жена нужна, чтобы родить детей. А дети у вас есть. Значит, нужна не жена, а любовница. Нужны качественные оргазмы, вдохновенные полеты. Женщины имеют тенденцию надоедать. Надоела — поменяете. Плавайте по жизни, как рыба вокруг скалы. А когда все надоест — укрыться в тихом омуте и встретить старость. Старость — тоже хорошее время. «У природы нет плохой погоды…»

Николай ужинал в ресторанах. Возвращался в пустое жилище. Иногда его сопровождала спутница. Проституток он не любил, предпочитал порядочных женщин. Но с порядочными — неудобство: их не выгонишь сразу. Приходится терпеть долго. До утра.

Николай бывал рад два раза: когда они приходили и когда уходили.

Однажды Николай ехал на машине и увидел Анжелу, идущую по тротуару. Он подъехал. Это была не Анжела. Просто похожа.

Николай ложился поздно. По ночам любил смотреть кино.

Он смотрел американское кино. Американское кино бывает хорошее и плохое. В обоих случаях американцы достигают совершенства. Если хорошее — то почти шедевр. Ничего лишнего. А если плохое — то полное говно.

В этот раз шел мастерски сколоченный боевик. В главной роли — молодая блондинка, копия Анжелы. Те же летучие руки, длинная шейка юного лебедя. Где ты, Анжела?

Николай вспомнил, что встретил ее у композитора Игоря Макарова. Он нашел в своем мобильном телефон Игоря и спросил:

— Ты не знаешь, как найти Анжелу?

— Какую еще Анжелу? — не вспомнил Игорь.

— Ту девочку, которая заказала тебе песню.

— А… Плацинду? Сейчас…

Игорь продиктовал телефон Киры Сергеевны. Семь цифр. Все очень быстро и очень просто. Элементарно.

Николай положил трубку и набрал заветные семь цифр. Отозвался женский продвинутый голос. Николай умел по голосу определять — с кем имеет дело. Голос говорит о многом: о возрасте, об уме и даже о характере.

— Я слушаю, — сказала Кира Сергеевна.

— Простите, можно попросить Анжелу? — заискивающе спросил Николай.

— А кто ее спрашивает? — удивилась Кира Сергеевна.

— Николай Петрович Ильин, — представился Николай.

— А что вы хотите? — въедливо спросила Кира Сергеевна.

— По личному вопросу.

— По какому?

Николаю захотелось сказать: «Пошла в жопу», но это было бы невежливо.

— Передайте Анжеле, что я звонил. До свидания.

Кира Сергеевна положила трубку. Сказала мужу:

— Звонил банкир.

— Какой еще банкир? — не понял Иннокентий.

— Бывший хозяин. Он хочет сделать ее своей любовницей.

— Так и сказал?

— Что он, дурак? Он ничего не сказал, но я чувствую…

— А сколько ему дет? — спросил Иннокентий.

— Его жене пятьдесят, значит, ему столько же. Они ровесники.

— Зачем Анжеле старик? — удивился Иннокентий.

— А какая польза от молодых? Напорется на какого-нибудь мерзавца. Он ей всю душу вымотает и СПИДом заразит.

— Что ты такое говоришь? Она же не проститутка, — оскорбился Иннокентий.

— А ты думаешь, порядочные не болеют? Пусть у нее будет постоянный взрослый партнер. Он ее поддержит материально. Она встанет на ноги, укрепится, тогда можно будет жениться по любви.

— Выйти замуж, — поправил Иннокентий.

— Это одно и то же.

— Твоя позиция имеет резон, но она цинична, — заметил Иннокентий. — Все равно это продажа. Она продаст себя за деньги.

— А сейчас она, по-твоему, что делает? Работает по найму. Продает себя за копейки. Сколько надо работать, чтобы накопить нужную сумму?

— Нужную для чего? — не понял Иннокентий.

— Для раскрутки. Она же певицей хочет быть.

— Но если человек талантливый, зачем платить?

— А кто узнает про ее талант? Будет петь в кругу семьи. Чтобы выбиться, нужен спонсор.

— Ты бы согласилась на спонсора? — спросил Иннокентий.

— Кто меня купит…

— Ну а в молодости?

— Черт его знает… — Кира Сергеевна задумалась. — Мы с тобой заработали квартиру в блочном доме, дачу на шести сотках, машину «Жигули», и на это ушло тридцать лет. Тридцать лет мы ишачили на этот убогий мизер, а тут приходят и все дают.

— Ты же не только ишачила, — возразил Иннокентий. — Ты любила работу, любила своих авторов, делала судьбы. Ты состоялась как личность.

— Да ладно… — Кира Сергеевна махнула рукой.

Она знала: мужья делятся на две категории — никчемушники и кошельки. Никчемушники садятся на шею и едут. И ты везешь за двоих. Это тяжело.

А кошельки ведут себя как хотят, хамят и бросают в конце концов. Так что еще неизвестно — что лучше: быть груженым ослом или разрешать, чтобы по тебе ходили копытами, ломали позвоночник…