Безумие на двоих (СИ) - Гранд Алекса

Нервно перешагиваю порог и приклеиваюсь к месту, из-под ресниц разглядывая полупустую аудиторию. Галерка пустует. Нет ни уверенного в своей безнаказанности небожителя-Матвея, ни его наглого друга Игната, ни болтающейся за ними хвостом Насти, к которой я испытываю заочную глубокую неприязнь.

Где их носит? Зависают в столовой, забив на занятие? Ошиваются во дворике, наслаждаясь внезапно выдавшимся теплым днем? Или тусят в кофейне напротив, не парясь по поводу энки в журнале и упущенных баллов?

– Сдаем работы.

Поправив свои ужасные очки, поднимается из-за стола Семенова и останавливается рядом со мной, заставляя внутренности холодеть и потеть ладони. И я кладу телефон на парту экраном вниз и готовлюсь к прилюдной порке, ощущая прилипающее к коже глухое недовольство.

 – Александра?

Мое имя, вылетающее из уст преподавателя, бронепоездом врезается в солнечное сплетение и отскакивает от стен. По крайней мере, так мне кажется.

– Извините…

Бормочу едва уловимо и сцепляю пальцы в тесный замок, чтобы через пару мгновений услышать пропитанное ядом обещание, что зачет по предмету Инги Аркадьевны мне будет весьма и весьма сложно получить.

А потом отрешаюсь от происходящего, выпадая в глубокую прострацию в то время, как долговязый худой староста ходит по рядам, собирая у прилежных одногруппников кипы листков. Рассеянно слежу за растущей стопкой и думаю, что подход к учебе нужно срочно менять. Иначе я рискую вылететь из престижного заведения, как пробка, не пережив и первой сессии.

– Давай в кино сходим. Мороженое возьмем или ведро поп-корна.

Пытается подбодрить меня неунывающая Иришка, когда пытка заканчивается и мы с ней выползаем в полный гомонящих студентов коридор. Только апатия захлестывает меня удушливой волной и мешает расслабиться и притвориться, что проблем не существует.

– Давай в другой раз.

Прощаюсь с подругой, чмокнув ее в щеку, и устремляюсь к притормаживающему недалеко от стайки щебечущих девчонок такси. Ныряю в салон, откидываясь на сиденье, и лезу в мобильник. Чтобы зачем-то пересматривать фотки Мота с посвята.

Властный. Дерзкий. С нахальным взглядом. Не парень – беда. Причем беда, с которой нам придется бок о бок существовать под одной крышей.

За этим глупым занятием дорога проносится, как пара секунд, автомобиль паркуется у высоких ворот, и водитель выразительно покашливает. Намекая, что мне пора покидать гостеприимное транспортное средство, а ему – отправляться за новым клиентом.

– Спасибо.

Выдыхаю бесцветно и ставлю пять звезд в приложении, выбираясь наружу. А дом встречает меня благостной тишиной, и я начинаю мечтать о горячей ванной. Способной согреть мои отчего-то замерзшие конечности.

Поднимаюсь к себе неторопливо, с негромким щелчком опускаю вниз ручку и никак не ожидаю увидеть в спальне Матвея, по-хозяйски развалившегося в моем кресле и жующего тонкую соломинку. Его густые черные, словно смоль, волосы растрепаны, как будто кто-то намеренно ерошил их пальцами, а в темно-карих глазах гуляют опасные золотистые всполохи. И это выдергивает меня из равновесия. Выбивает из колеи, вынуждая до крови прикусить нижнюю губу.

Во рту все пересыхает, как будто я не пила неделю. Сердце громыхает в грудной клетке. И я никак не могу собраться с мыслями, пока Зимин-младший открыто наслаждается моим ступором.

– Что хотел?

– Ничего. Вещи твои вернуть.

Ухмыляется издевательски. Расставляет широко ноги, подается вперед, упирая локти в колени, и кивком указывает на пол, где валяется мой расстегнутый рюкзак. И я до противного тремора боюсь спрашивать, на месте ли мой дневник.

– Как прошла пара, сестренка?

Небрежно интересуется Мот, а у меня от набившего оскомину обращения все внутри клокочет и кипит, провоцируя нешуточную бурю. И я стряхиваю с себя гипнотическое оцепенение и складываю руки на груди в защитном жесте.

– Без твоей ненависти и косых взглядов Крестовского? Скучно.

Собираюсь пустить еще какую-нибудь шпильку и набираю в легкие воздуха, только вот атмосфера в комнате резко меняется. Матвей порывисто встает, пугая меня исходящей от него злостью, стены начинают давить, а просторная спальня вдруг становится слишком тесной для нас двоих.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

– В следующий раз мы это обязательно исправим.

Совершенно серьезно обещает Зимин-младший и походя мажет большим пальцем по моей нижней губе, отчего растекшийся по ладоням страх переплетается с жидким огнем, разливающимся внизу живота. И я примерзаю к мягкому пушистому ковру, пока Мот сваливает, громко хлопая дверью и витиевато матерясь.

Раз. Два. Три. Четыре…

Делаю несколько глубоких судорожных вдохов и бегу проверять содержимое своего многострадального рюкзака. Странно, но в нем нет ни дохлых жаб, ни гадюк, ни еще какой-нибудь гадости. Конспекты целехоньки – без вырванных страниц или испортивших ровные строчки чернил. И даже дневник никуда не делся.

Я с трудом верю, что Матвей не воспользовался таким удобным моментом, чтобы нарыть на меня компромат, и еще долго сижу на корточках, не в силах унять лихорадочное сердцебиение. Пропускаю ужин, соврав маме, что поела до их возвращения, рано ложусь в кровать, натягивая одеяло до подбородка, и не могу сопротивляться опутывающей меня прочными сетями дремоте.

Организм слишком устал, чтобы выдержать еще один раунд против такого соперника, как мой будущий сводный брат.

– Доброе утро, дочь. Надеюсь, у тебя никаких важных планов? Сережа хотел провести день с семьей.

Вместе с солнечным светом, пробирающимся в окно, мама будит меня тихим стуком и выглядит цветущей, как никогда. Запахивает полы длинного атласного халата благородного винного цвета и улыбается. Мне же хочется, как в детстве, добавить капельку йода на хлеб, когда она отвернется, сослаться на повысившуюся температуру и валяться в постели, изображая слабость и простуду.

Только вот Мот пристально следит за каждым моим движением, и я никак не могу решиться провернуть шалость у него под носом.

Спалит ведь.

Так что после сытного завтрака дом мы покидаем вчетвером и живо трамбуемся в блестящий отполированными боками джип, который невероятно идет Зимину-старшему. По крайней мере, представить этого уверенного в себе мужчину за рулем другого автомобиля я не могу.

– Не поверишь, Вер, я впервые взял отпуск за последние три года.

С теплотой в бархатном баритоне сообщает маме Сергей Федорович, умело управляя огромным черным внедорожником, и что-то негромко мурлычет, как большой сытый кот. В то время, как мы с Матвеем сидим одинаково хмурые сзади и вынужденно делим наполненное электричеством пространство.

Нет сомнений, дотронься я до Зимина-младшего, между нами проскочит убийственной силы разряд.

– И я лет пять в отпуске не была до нашего с Сашей переезда в Москву.

Без тени сожаления по поводу бывшей работы, на которой она зачастую задерживалась дотемна, говорит мама и с искренним интересом рассматривает устремляющиеся в небо высотки. Прижимается носом к стеклу и испуганно ойкает, когда наш джип неожиданно кидает в сторону. Потому что из ниоткуда выскакивает ярко-желтый спорткар и хамовито подрезает дисциплинированных водителей.

Ну, а я больше ничего не вижу, потому что меня подбрасывает над сидением и швыряет Матвею прямо на колени. И я утыкаюсь носом в его потертые джинсы и чувствую, как меня надежно придавливает сверху тяжелой рукой.

Жарко. Неправильно. Стыдно.

– Урод!

– Дура!

Обмениваемся любезностями хриплым шепотом, как только нажим его пальцев ослабевает и я торопливо занимаю прежнее место. И, как по команде, натягиваем на хмурые лица фальшивые улыбки, стоит встревоженной маме к нам повернуться.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

– Дети, вы в порядке?

– Да.

– Да.

Повторяю за Мотом нестройным эхом и замолкаю до конца дороги, как будто губы спаяли клеем. Ни за что не признаюсь, что в груди сейчас взрываются разноцветные фейерверки, заставляя сердце замирать пойманной в силки птицей.