Старосветские убийцы - Валерий Введенский

Юноша приподнял шляпу, приветствуя приехавших в пролетке опоздавших гостей. Было их двое. Господин, одетый в зеленый уездный мундир, растительности не имел ни на лице, ни на голове, поэтому в свете прощального розового солнца его череп сиял, как рождественский шар. Окладистая, с сединой борода второго давно спутались с длинными, ниже плеч волосами, отчего и так немолодой их владелец походил на Мафусаила.

Увидев подъезжающих, Вера Алексеевна прекратила осторожный допрос Тоннера (дорого ли стоят ваши вызовы и как часто на них ходите?) и заговорщически прошептала:

— Помоложе, лысый, — наш урядник, господин Киросиров.

Тот как раз вылез из брички и суетливо поздравлял княгиню:

— Я, так сказать, имею честь, ваше сиятельство, в этот счастливый день…

Следом, не без труда, вылез и «Мафусаил».

— Пантелей Худяков, — пояснила Тоннеру Растоцкая. Княгиня между тем так обрадовалась, что заключила Худякова в объятия.

— А кто он? — полюбопытствовал доктор, с удивлением наблюдая за этой сценой.

— Как? Не знаете про Пантелея? — обрадовалась Вера Алексеевна и набрала в легкие побольше воздуха. Тоннер понял, что рассказ будет долгим. — Это камердинер покойного Александра Северского. Незадолго до войны князь дал ему вольную. Помните несчастную Катю, что из окошка сиганула?

— Да, — ответил Тоннер.

— Князь, уходя в партизаны, дочку Катю отправил к мачехе…

— Анне Михайловне, — сообразил доктор. Сумасшедшая старуха за обедом произвела на него впечатление.

— Как раз Пантелей Катю и повез, хотя и в отряд к князю хотел. Зол был на французов. На лето свадьбу наметил, а тут Наполеон! Пока ездил, французы далеко продвинулись, сюда не пробиться. Так он в армию ополченцем записался!

— Так жениться хотел, что на войну отправился? — усмехнулся Тоннер.

— Представьте себе! — подтвердила Растоцкая и, не желая удаляться от главной темы, с места в карьер спросила: — Доктор, а вы о женитьбе не задумывались?

— Пока нет, сударыня, — учтиво ответил тот. — Мне кажется, я не совсем готов к такому шагу. Вы не закончили про Пантелея, — желая свернуть скользкую тему брака, напомнил доктор.

— Ах да, — «спохватилась» Вера Алексеевна. — Воевал он столь успешно, что представлен был к офицерскому званию! Представляете? До Парижа дошел! Сам-то не пьет, но обратил внимание, как полюбилось сослуживцам французское вино. И решил его в Россию поставлять — офицеры скоро домой вернутся, и что прикажете им пить после бордо? Неужели анисовку?

Подбежал запыхавшийся Андрей Петрович:

— Люсенька, господин американец предлагает купить у него пару книг.

Тоннер, до сих пор горевавший о потерянных сорока рублях, отвернулся и прислушался к геройскому Пантелею, объяснявшему княгине причину задержки:

— Мост сгорел. Пришлось лодку нанимать. До почтовой станции шел пешком, там господина урядника встретил, упросил подбросить.

Киросирова передернуло, он трижды перекрестился — почему-то даже столь непродолжительное соседство с Пантелеем было ему отвратительно.

— Мост сам сгорел или поджег кто? — спросила купца княгиня.

— Подожгли, это ясно, — чинно ответил Пантелей. — Везде вдоль дороги сено валяется. Думаю, воза три привезли, рассыпали и подпалили. Доски-то, которыми мост весной ремонтировали, дегтем не обработали! Я еще в прошлый раз говорил! Вот и занялись мгновенно.

— Павел Игнатьевич, — обратилась Элизабет к своему управляющему, который вновь появился моментально, как только понадобился хозяйке. — Найдите-ка Петушкова. — И тут же повернулась к Киросирову: — Господин урядник! Не разбойники ли мост сожгли?

— Как сказать, — начал лысый господин, — наверно…

— Ну, какие разбойники? — удивился подошедший предводитель Мухин. — Последнего, Ваньку Свистуна, давно поймали…

— А пособники остались, — уверенно заявил Киросиров. — Я вам, Осип Петрович, докладывал.

— Проведите расследование, — приказала княгиня. — Не можем же мы по два раза в год этот мост чинить.

Подбежал Петушков, управляющий имением Северских, низенького роста, дерганый, с бегающими глазами

— Обрабатывали дегтем доски для моста? — поинтересовалась у него княгиня.

— А как же! Обрабатывал, — поспешно ответил он. — Самолично.

Однако Северская так выразительно на него посмотрела, что он поспешил поправиться:

— То есть самолично осматривал.

— Все понятно. Поговорим позже, — княгиня жестом отпустила его.

— Люсенька, верни немедленно! Хорошо, сразу не заплатил. — Растоцкая подтолкнула мужа, которому явно было очень неудобно возвращать книги. — На чем бишь я остановилась, Илья Андреевич?

Тоннеру пришлось обернуться к спутнице:

— Вы рассказывали про Пантелея. Кстати, а как он познакомился с княгиней?

— Он закупал вино у маркиза Камбреме, ее первого мужа! А когда тот умер, не кто иной как Пантелей познакомил ее со вторым, с Бергом! Помните, который водами лечился?

— Помню! — вздохнул доктор. Семейная сага Северских его уже утомила. Поинтересовался лишь из приличия: — А сам-то Пантелей все-таки женился?

— Уже и овдовел. Померла в прошлом году его Глашенька. Переживал сильно. Сыночек у них большой, Архип. Богатый наследник! Жаль, не дворянин, — посетовала Растоцкая.

Молодые люди вместе с ее дочерьми уже возвращались. Вера Алексеевна заметила отчаянье в глазах Мити и расстроилась. Архип богат, но не дворянин, Митя дворянин, но нищ, как церковная крыса. Ну что ему от маменьки, всю жизнь проведшей у сестры в приживалках, осталось? Ох, какой день неудачный! Женихов много, а толку мало! Может, с Тучиным сладится?

Дверь в буфетную приоткрылась. Убедившись, что нет господ, только рыжая горничная возится с посудой, вошел тучинский слуга Данила.

— Господ-гостей накормили, а слуг-гостей голодом морите? Ежели слуг не кормить, все господа поисчезают.

— Что за ерунду вы говорите? — Девушка удивленно оглядела Данилу. Невысокий, с веселыми живыми глазами и франтоватыми усами на рябом лице, по возрасту он годился ей в отцы, но был еще крепок и жилист.

— Как же! Коли слуг не кормить, то они, прости Господи, преставятся! А без слуг-то и господа — не господа, а сами себе слуги. Сам оденься, сам обед подай, сам со стола убери… Давайте, пока не помер, помогу.

— Спасибо, конечно, но я сама как-нибудь! Еще сломаете чего, — ответила горничная.

— Я ломать не умею! Не учили еще! Все замечательно делаю! — Данила попытался приобнять девушку, но та недовольно вывернулась.

— Но-но! Я — девушка сурьезная, вдарить могу. Лучше и вправду помогите, чем обниматься! Вон бутылки пустые соберите в ящик. А я покамест вилки пересчитаю!

— И счет знаете? — восхитился Данила.

— Знаю, я девушка ответственная. Так княгиня Анна Михална говорила, пока соображала! Все верно, три дюжины без одной!

— Украли?

— Да нет! Ею князь во рту ковырял и зуб сломал.

— Свой?

— Экий вы смешной! Вилкин! Свои у него крепкие, хоть сам он и старый.

— А меня, между прочим, Данилою звать, — решил представиться гость.

— А меня Катей. Щас покормлю, дядя Данила, еды много — свадебный пир, как-никак.

— Да какой я тебе дядя? Просто Данила. Или стариком кажусь, как князь ваш? Так я еще крепенький, вон кочергу могу в бараний рог скрутить.

— Кочергу положьте!

— Как прикажете! Для вас все сделаю! Мне вы оченно понравились. Люблю таких — рыженьких да ответственных.

— Точно, не старик! Старый кобель! Первый раз видите — и сразу про любовь…

— Мне ухаживать некогда, завтра уезжаем. — Данила рискнул еще раз приобнять и чуть не получил по спине кочергой, руку в полете поймал. — Ух, и нравишься! Решительных тоже люблю!

— Берите-ка ящик! Чтоб руки загребущие занять!

Катя собрала тарелки и вместе с Данилой двинулась через лужок к постройкам на заднем дворе.

— Вы чей слуга-то? — Хотя и дала отпор, гость девушке приглянулся.

— Молодого барина.

— Какого? Того, что побольше?

— Нет, с усиками.

— Ничего, пригож.

— Это ты про барина или про меня?

— Оба хороши! Слыхала, за границею были?

— Ага. В Италии и еще много где.

— Ну и как там? — Катя поставила посуду и повела Данилу в людскую.

— Сейчас расскажу. В Италии, как полюбят кого, сразу и признаются, а еще ночью споют, чтоб любимая точно знала.

— Вот дураки, спать мешают. А Италия, она где? Сразу за Смоленском или дальше?

— Дальше, сразу за Францией.

— Хранцию знаю. Сюда сами хранцузы приходили, но я маленькой была, не помню.

— А еще в Италии мне цыганка гадала. «Любовь к рыженькой, — сказала, — тебя жизни лишит или сильно ранит».

— Ах, вот, куда цыгане укатили! За Хранцию, стало быть. А по весне туточки проезжали. За вашей Италией дальше что есть?