Спецслужбы первых лет СССР. 1923–1939: На пути к большому террору - Игорь Симбирцев

Здесь и дело «Трудовой крестьянской партии» (ТПК) под началом ученого-экономиста Кондратьева, в 1922 году в последний момент не выпущенного чекистами Дзержинского из Советской России, чтобы «приносил пользу советскому хозяйству». Здесь и дело «Союзного бюро меньшевиков» из бывших меньшевистских деятелей социал-демократии во главе с членом бывшей РСДРП Сухановым. Здесь и «Академическое дело», когда за хранение неразрешенных «антисоветских» исторических документов в октябре 1929 года арестованы академики-историки во главе с Платоновым и Тарле.

Из него позднее выделили «Дело военных» о группе служивших в РККА бывших царских офицеров-военспецов во главе с генералами Снесаревым и Свечиным (генералами царской армии, в РККА тогда генеральских званий не было), якобы мечтавших о реставрации в России монархии и связанных вместе с кружком в Академии наук с белоэмигрантскими центрами. Именно из этого «Военного дела» потянулись первые ниточки к самым верхам руководства РККА из числа бывшего царского офицерства, в частности к красным маршалам Тухачевскому и Егорову, но в 1930 году ГПУ сверху было приказано остановиться на уровне не занимавших в армии столь больших должностей Свечина со Снесаревым.

Полагают, что с верхушкой бывших военспецов из царского офицерства в ходе акции «Весна» в 1930–1931 годах расправились не случайно. Это были годы начала отвердения сталинской диктатуры, а Сталин с Гражданской войны такой публике не доверял, постоянно ждал от бывших царских или белых офицеров в Красной армии либо заговора с умыслом на военный переворот, либо измены в случае новой войны с заграницей, которая все еще оставалась вполне реальной. Уже к середине 20-х годов многочисленные красные командиры из бывшего еще царского офицерства понемногу оправились от шока 1917–1920 годов, опять начав блокироваться и воссоздавать свою касту уже в условиях РККА. Возрождались полковые собрания и посиделки, традиции офицерских судов чести и товарищества однокашников по царским военным училищам, даже мода на дуэли возродилась. В эти традиции по примеру бывших гвардейцев и генштабистов из царской армии уже втягивалось и новое советское офицерство из рядовых слоев общества, взлетевшее на командные должности уже в Красной армии за время Гражданской войны. Кроме того, что советской власти никак это было не нужно с идейных позиций в ее рабоче-крестьянской армии, так еще это было чревато ностальгией по старой России, связями с бывшими белыми офицерами и вечной в России тягой элитной гвардии к дворцовым заговорам.

К тому же дело «Весна» стало в чистом виде репетицией будущих репрессий в Красной армии: здесь ликвидировали только выходцев из российского дореволюционного офицерства, десятки расстреляв и сотни посадив или выслав. Главная зачистка армии в 1937 году вырежет уже гораздо более широкий слой не вызывавших полного доверия Сталина высших офицеров РККА вполне пролетарского происхождения и выдвиженцев Красной армии времен Гражданской войны. Пока же в конце 20-х годов выбивали из командного состава РККА только самые подозрительные категории. Это в первую очередь те красные командиры, кто получил должности в РККА после показательного возвращения из эмиграции белого лагеря в начале 20-х годов, как арестованный по делу «Весна» в 1930 году ветеран Добровольческой армии и реэмигрант Гравицкий. А также те кадровые офицеры из военспецов, кто в Гражданскую войну по принуждению или за идею сражался на командных должностях в Красной армии без вступления на путь откровенного большевизма. Таких, кроме Свечина, в деле «Весна» олицетворял Ольдерогге, бывший полковник царской армии и ветеран еще Русско-японской войны, командовавший в Гражданскую Восточным фронтом Красной армии, его по итогам дела «Весна» расстреляли в числе других осужденных.

Дело «Весна» в нашей истории оказалось в тени полузабытья, затертое более поздними и более массовыми репрессиями 1937 года в РККА, хотя и по нему были арестованы сотни и расстреляны десятки командиров РККА с прошлым царских офицеров. Историки к делу «Весна» нечасто возвращались даже в самые разоблачительные 80 – 90-е годы, как полагают, потому, что они не были в чистом виде безмотивными репрессиями ГПУ для устрашения, а базировались на достоверных агентурных сведениях об антисоветском настрое фигурантов этого дела. Это действительно так, кое-кто из арестованных в ходе дела «Весна» и вправду далеко заходил в критике новой власти или был замечен в контактах с белым лагерем, в чем был уличен следствием или сознался сам, хотя тогда следственные методы ГПУ еще не были так брутальны, как семью годами позднее. Но даже здесь размах репрессий говорит о продуманной кампании ГПУ для устрашения и ее несоразмерности по масштабам репрессий реальной ситуации. Ведь кроме сознавшихся в планах связаться с белыми эмигрантами по делу «Весна» арестовывали и осуждали и таких, как бывший белый офицер и красный командир курсов «Вымпел» Козерский, признавший свою вину на следствии в распевании после полковой попойки царского гимна «Боже, царя храни!».

Кроме громкого дела «Весна», в конце 20-х годов в разработке ГПУ было и менее известное дело «Генштабисты», когда разрабатывали многочисленных в Генштабе РККА царских или бывших белых офицеров. Тогда больших арестов среди генштабистов не было, но из этого дела тянутся многие ниточки компромата на Тухачевского, Корка, Егорова, Вацетиса и других расстрелянных в конце 30-х высших командиров Красной армии. Параллельно с «Весной» и «Генштабистами» волна арестов прошла и в штабе ВМФ, брали опять офицеров бывшего царского флота. В 1927 году были арестованы и менее заметные командиры РККА среднего звена, которых ГПУ обвинило в связях с английским разведчиком из МИ-6 Чарноком.

В качестве подруг одного из арестованных красных командиров в первый раз под арестом советской госбезопасности оказалась и молодая актриса Зоя Федорова, которой предстоит пережить сталинские лагеря позднее. Тогда еще 20-летняя бухгалтер Госстраха Зоя Федорова оказалась в следственном изоляторе ГПУ из-за своего увлечения фокстротом; посещая полулегальные вечеринки с танцами, она и познакомилась с молодым красным командиром по фамилии Прове, который в 1927 году оказался одним из обвиненных в шпионаже в пользу англичан и связях с Билли Чарноком. В архивном деле остался и ордер на арест Зои Алексеевны Федоровой, проведенный сотрудником ГПУ Тереховым, этот ордер № 7799 лично подписал зампред ГПУ Ягода. Остались и протоколы допросов Федоровой на Лубянке следователем ГПУ Вунштейном, из которых видно, что молоденькую любительницу потанцевать привязать к шпионажу в пользу Англии никак не удавалось, отчего она в ноябре 1927 года была выпущена за недоказанностью ее вины. Хотя этот оперативный материал на Федорову в госбезопасности остался, а в 1946 году был использован при вторичном аресте уже известной киноактрисы Федоровой за антисоветскую деятельность, что уже стоило ей долгого пребывания во Владимирской тюрьме.

Характерно для рубежного в этом плане 1930 года и еще одно громкое дело ГПУ, уже против другого скрытого врага – националистов в республиках СССР. Собственно, таких дел было несколько: по украинским «буржуазным националистам», в Белоруссии, в горских республиках Кавказа. Самым громким в этой череде стало дело группы Султан-Галиева из татарских и башкирских коммунистов, выступивших не подпольно, а открыто с идеей поднять до уровня союзных республик в СССР единую Кавказскую республику, Туранскую республику в Средней Азии, Казахскую республику (они на тот момент еще были автономными республиками в РСФСР) и Волжско-Уральскую республику местных тюркских народов. В ГПУ это так называемое «Татарское дело» рассматривали как явную крамолу и сепаратизм с исламским душком, по этому делу в Казани, Уфе, в Крыму арестованы сотни султан-галиевцев. Сам бывший пламенный большевик и помощник Троцкого по работе с мусульманами в РВС Султан-Галиев по этому делу осужден вместе с 20 своими сторонниками к расстрелу, замененному ему затем десятью годами лагерей, в 1937 году при вторичном аресте его все же расстреляли.

Одновременно шли похожие процессы в союзных республиках. В Белорусской ССР шли аресты по делу «Союза освобождения Белоруссии», в Азербайджане – по делу «Азербайджанского национального центра», на Украине – по делу «Украинского центра», задевшие и местную советскую элиту. По делу украинских националистов из партии как раз и выгнан ветеран коллегии первой ВЧК Скрыпник, на тот момент зампредседателя Совнаркома Украинской ССР, когда он после долгих обвинений и объяснений застрелился в Харькове. Это опять же не раздутые из пустоты следственные дела, но начатые с реальных оппозиционных групп и доведенные в итоге до размашистых и отчасти превентивных репрессий ГПУ – тоже в чистом виде репетиция грядущей всевыжигающей в любом направлении зачистки 1937 года.