Антарктида: Четвертый рейх - Богдан Сушинский

— Во всех ваших суждениях просматривается логика диверсанта.

— Там просматривается уважение к моим коллегам из вражеского лагеря.

Прежде чем войти в ангар, Скорцени почти ласково попросил фельдфебеля, дежурившего за дверью, в специальном бетонном «колпаке», связать его с дежурным офицером Центра. А когда офицер взял трубку, велел немедленно прислать к ангару десяток эсэсовцев, приказав им на пушечный выстрел никого не подпускать к данному объекту.

В первом подземном зале Браун показал ему три макета дисколетов, испытания которых завершились неудачами. Скорцени с любопытством осмотрел их. Все они напоминали разных размеров диски с насаженными на них сверху и снизу корабельными орудийными башнями, только значительно расширенными у основания.

В центре верхних башен, конфигурация которых в каждой из моделей была своеобразной, располагались прозрачные кабины пилотов. Вокруг этих массивных башен-кабин и вращались широкие кольца с лопастями, напоминавшими расширенные шпицы мотоциклетного колеса. И покоились эти упорно не желающие летать летательные аппараты на четырех резиновых авиационных колесах.

— Вы стоите сейчас у самого первого опытного образца, — взял на себя роль гида Вернер Браун. — Сконструирован он был группой инженеров во главе с доктором Шривером. Диаметр пока был небольшой, всего пять метров. Управлял один пилот. Использовались два двигателя: обычный поршневой и жидкостно-ракетный. Будущее, как я считаю, именно за этим жидкостным ракетным двигателем, разработанным профессором из Киля, членом Имперского исследовательского совета Гельмутом Вальтером. Хотя Шернер считал двигатель очень несовершенным. Он вообще ко всему, что было создано в этой области до него, относился слишком скептически.

— Иначе мы не называли бы его Пенемюнденским Умником, — заметил Скорцени, не обращая внимания на то, что Браун как-то слишком уж поспешно заговорил о своем коллеге в прошедшем времени. — Однако обратимся к нашему летающему колесу.

— Оно так и не взлетело. Поднялось всего на два-три метра над испытательным полигоном и грохнулось на землю.

— Но все-таки поднялось. А вы говорите: «Не взлетело»!

Впервые за все то время, которое они общались, Браун взглянул на Скорцени с нескрываемым интересом.

— Знаете, мне нравится, что вы подходите к проблеме дисколетов именно так, как вы это делаете. Даже пять сантиметров над землей для такого диковинного аппарата — уже полет!

— А что вам мешает относиться к этой проблеме с таких же позиций?

— Высокие инспекции из различных инстанций. Все они требуют немедленно дать им на вооружение некое, доселе невиданное, оружие возмездия, а всякую неудачу на пути к его созданию расценивают как окончательный крах, бездарность ученых, а то и вредительство.

— Можете считать, дорогой штурмбаннфюрер Браун, что отныне все инспекции отменяются. Инспектировать вас буду только я как офицер СД, отвечающий за разработку оружия особого назначения. Однако — к делу… Что произошло с пилотом этого диска?

— Он уцелел, больше пострадав от вибрации, нежели от падения. Жуткая вибрация — бич данной машины. Кстати, собирали мы этот аппарат в Чехии, на заводе «Ческо Морава», и испытывали на его полигоне.

— Никогда не сомневался, что чехи — технически наиболее подготовленная нация. После германской.

— Если бы только они не оставались при этом чехами.

— Вы безжалостны, Браун.

— Второй аппарат достигал почти семи метров в диаметре, расчетная горизонтальная скорость его порядка семисот километров в час, взлетно-посадочная — шестьдесят. И всего один пилот. Высота, на которую сумел подняться этот дисколет незначительна. При полете отмечалась крайняя неустойчивость.

— Считаете, что теоретически, еще до строительства аппарата, при его проектировании, все эти недостатки учесть невозможно было?

— Мне не хотелось бы давать оценки своим коллегам.

— Вы обязаны это делать, Браун. Иначе кому нужен такой технический директор ракетного центра?

— Кое-что, конечно, можно было предусмотреть. Но ведь когда конструктор подпадает под магнетизм собственного изобретения, он перестает критически оценивать многие свои технические решения, а главное, поскорее стремится воплотить свои фантазии в реальный аппарат.

— Какой в этом смысл? При неудаче он ведь может потерять право на дальнейшую разработку.

— И все-таки решаются, — мстительно улыбнулся барон фон Браун. — Наверное, опасаются, что их тоже постигнет судьба Небеля. И они так никогда и не увидят свое детище воплощенным в металле.

— В каждой профессии существует свой риск, — философски признал обер-диверсант рейха.

Браун вновь улыбнулся, однако на сей раз уже не столь мстительно.

— Третий аппарат, — продолжил он свой рассказ, — в натуральную величину выглядел настоящим гигантом — двадцать один метр в диаметре. Экипаж — три человека. При взлете скорость достигала около трехсот километров, а горизонтальная скорость — чуть более двухсот. Создавался он в виде летающего танкобомбардировщика, оснащенного, как следует из модели, башенными орудиями, пулеметами и бомбовым запасом. Этот экземпляр продержался в воздухе уже целых пятнадцать минут, после чего тоже благополучно разбился. Экипаж, как вы сами понимаете, погиб. А теперь перейдем во второй, нижний зал, в котором находится еще незавершенный аппарат Шернера…

8

Январь 1939 года. Антарктика.

Борт германского авианосца «Швабенланд».

…Готт и уже находившийся рядом с ним командир группы военных гидропилотов гауптштурмфюрер СС Эрих Крозетт стояли на открытой части мостика и действительно были крайне встревожены.

— Так что тут у вас, высокое собрание, происходит? — как можно спокойнее поинтересовался фон Риттер.

— Субмарина! — дуэтом прохрипели офицеры.

— Что?!

— Сзади по борту, в полумиле от нас, — ткнул своим биноклем в серое пространство фрегаттен-капитан, заставляя Риттера и себя припасть к окулярам бинокля.

Сомнений быть не могло: там, посреди свинцового предледового поля Антарктики, застыло черное тело подводной лодки, на мостике которой едва уловимо вырисовывались две фигуры моряков.

— Извините, капитан, но мне ничего не было известно о субмарине сопровождения, — как бы извиняясь за излишнюю встревоженность, проговорил Теодор Готт.

— Представьте себе, высокое собрание, мне тоже, — все еще не отрывался от мощного бинокля фон Риттер. — Скомандуйте: «Стоп машина!»

— Уже скомандовал, движемся по инерции. Откуда же она здесь взялась и под каким флагом ходит?

— Что не под германским — это уж точно, иначе командир не устраивал бы здесь эти «выходы на публику», да еще с такими паузами.

— Как я и говорил, фон Готт, вражеская! — вмешался в их разговор командир морских пилотов.

— Не такая уж и вражеская, если мы до сих пор все еще болтаемся на поверхности, — заметил Риттер. — И потом, я не припоминаю, чтобы в этой части мира мы с кем-то враждовали.

— Все равно объявите тревогу и дайте разрешение на взлет моего самолета.

— Надеюсь, вам как морскому пилоту известно, за сколько секунд торпеда преодолевает расстояние в полмили? Поэтому стойте и не суетитесь. А вы, фон Готт… Что вы маетесь? Радист предупрежден? Связь с субмариной устанавливать пробовали?

— Так точно. Их радист отморзянил традиционное: «Командир требует командира».

— Так прикажите ему связаться еще раз. Пусть передаст: «Командир на связи» — и предложит их командиру установить прямую радиосвязь со мной.

— Есть установить прямую радиосвязь! Кстати, субмарина приближается.

— Конечно же, приближается. Иначе какого дьявола ее командиру нужно было гнаться за «Швабенландом»?

В эти минуты Риттер все еще был уверен, что это — субмарина сопровождения, о существовании которой его, по каким-то особым соображениям, не уведомили.

Тем временем подлодка все приближалась и приближалась, и на командном мостике ее стоял теперь только один человек. Риттер видел, как он поводит биноклем из стороны в сторону, осматривая почти полностью закрытые, на арктический лад оборудованные палубы его судна с их раздвижными бортовыми стенками.

«Хотел бы я знать, кто они и что им нужно, — молвил про себя капитан цур зее, уже сожалея, что на судне все еще не объявлена тревога. — К чему эта игра в таинственность, да к тому же работая под «капитана Немо»?

— Командир субмарины на связи! — прервал сумбур его размышлений голос фон Готта. — Сам вышел.

— Вот это уже по-флотски, — проворчал Риттер, приближаясь к аппарату радиосвязи. — Представился?

— Нет.

— А меня вы представили? — Не снимая кожаных перчаток, фон Риттер поразмял пальцы обеих рук, словно готовился к кулачному бою.