В царстве тьмы. Оккультная трилогия - Вера Ивановна Крыжановская
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Доктор молча выслушал эту веселую и как будто произнесенную невинным тоном тираду, но он чувствовал выпущенные когти, которые царапнули его, подчеркнув возраст, словно отделявший его ото всего юного и прекрасного, что могло ему нравиться. В эту минуту он ощутил почти ненависть к надоевшей ему стареющей женщине, язвительный язык которой ставил преграды и создавал пропасти между ним и очаровательным существом, соблазнительным видением носившимся в его воображении минувшей ночью. Ему казалось, что невидимая тяжесть давит на него, что темнело и задергивалось пеленой все: и солнце, и веселость, которая со вчерашнего дня охватила его существо и наполняла сердце. Грубая правда, беспощадно бросаемая ему в лицо, гласила: «Ты стар, и преступно было бы связать с собою этот весенний цветок». А ему так хотелось быть молодым — для нее одной и ни для кого другого…
Наступило продолжительное молчание. Доктор взял газету и, казалось, был поглощен чтением, а баронесса ела землянику, перелистывая привезенный из города модный журнал.
Прошло, может быть, с полчаса, и донесся шум голосов, а минуту спустя Мэри с Борисом ураганом вбежали по ступенькам террасы и, с трудом переводя дыхание, остановились перед доктором.
— Вадим Викторович, пойдемте играть с нами. Пришли две дочки управляющего и его сын, студент, у нас ничего не выходит. Пойдемте, пойдемте! Вы так хорошо умеете устраивать игры! — умоляла Мэри, а Борис в это время повис на шее доктора.
Видя, что он молчит в нерешительности, Мэри обратилась к баронессе:
— Анастасия Андреевна, скажите Вадиму Викторовичу, чтобы он шел играть! Пожалуйста!
— Но дитя мое, я не имею такой власти над ним и не держу его: пусть идет играть с молодежью, если ему это нравится и приятно, — ответила баронесса, принужденно смеясь.
Доктор не слушал ее и видел только чудные, с мольбой и лаской обращенные на него глаза Мэри. Поддавшись их обаянию, он встал, и шалуны увели его.
Анастасия Андреевна осталась сидеть на террасе, сумрачная и обозленная: ее не пригласили участвовать в играх. Почему? Неужели считали слишком старой? В эту минуту она почувствовала внезапную тяжесть в ногах. Конечно, это просто нервная слабость после дороги… а впрочем, и лучше, может быть, не принимать участия в игре. Вдруг оказалось бы, что бегать ей слишком тяжело? Было бы ужасно смешно… Но она свое возьмет!
Когда крики и веселые голоса игравших возвестили, что оживление достигло высшей степени, Анастасия Андреевна встала и оперлась о перила. Играли на усыпанной песком площадке недалеко от террасы, и ее взгляд впился в Вадима Викторовича. Как он проворен и ловок! Ни на минуту не отстает от своих юных товарищей… Завистливое, злобное выражение исказило лицо баронессы. Он действительно еще молод и может претендовать на восемнадцатилетнюю жену, не рискуя казаться смешным… но только она никогда этого не допустит.
Вечер прошел весело, и было уже довольно поздно, когда усталая и разгоряченная Мэри ушла в свою комнату. Ей не хотелось спать, и она собралась написать несколько писем. Она разделась, накинула пеньюар, отпустила горничную и уселась в своей гостиной.
Комната выходила в сад, и из окна была видна стеклянная галерея, соединявшая со старым замком новое крыло. Там помещался доктор; он тоже, вероятно, был у себя: окна были освещены, и на спущенной шторе вырисовывалась тень человека, ходившего по комнате.
Окончив три длинных письма — отцу, матери и тете, — Мэри решила лечь, так как было уже около двух часов. Лампу она погасила, но, желая еще насладиться воздухом, открыла окно и полной грудью вдыхала чистый и свежий аромат ночи. Окна Вадима Викторовича все еще были освещены — значит, он еще работал. «Какой он любезный и обаятельный, когда захочет», — подумала Мэри, вспоминая весело проведенный вечер. Вдруг она вздрогнула и откинулась: в стеклянной галерее появилась женская фигура, очевидно направлявшаяся к комнате доктора; эта женщина была хорошо знакома Мэри. Несколько минут спустя на опущенной шторе отразились две тени.
Мэри стояла неподвижно, не сводя глаз со шторы, и неведомое ранее жгучее, горько-мучительное чувство охватило ее сердце. Значит, правда, что все рассказывают, и эта бесстыдница ночью идет к постороннему мужчине! А если он допускает это… значит, любит ее?
Жгучие слезы брызнули из глаз Мэри, а сердце забилось чувством, близким к ненависти. Какое отвращение! Эта отжившая, намазанная женщина, мать двоих детей, ведет грязную интригу, а он, презренный и бесчестный, нагло обманывает доверие отсутствующего друга!..
Мэри не сознавала, что волновавшее ее новое и болезненное чувство было ревностью: она наивно думала, что в ней кипит одно благородное негодование.
Девушка отвернулась от окна и легла в постель. О! Как презирает она эту подлую парочку! Уж она-то сумеет показать доктору, что он не существует для нее.
Хорошо, что завтра будут гости…
Глава IV
Утром она проснулась поздно и приказала подать кофе в свою комнату. Настя, ее горничная, доложила, что к обеду ждут много гостей: баронесса получила несколько телеграмм о приезде знакомых, и на станцию уже отправлены экипажи.
Обед был назначен на два часа, а к часу ожидали моряков и остальных гостей. Раздражение Мэри против Вадима Викторовича не улеглось. Она собиралась кокетничать, хотела нравиться Норденскиольду и флиртовать с ним: она знала, что тот влюблен в нее и что ей легко довести его до белого каления. Туалет она считала главным средством для одержания победы, а потому надела белое фуляровое платье — богато вышитое, отделанное кружевами и опоясанное белым же шелковым кушаком — и белые кожаные туфли. После зрелого размышления она решила оживить белоснежный туалет, прибавив колье из розового коралла, а к поясу и волосам приколола пучки белых роз. В последний раз оглядывала она в
