Золото - Блез Сандрар

Блез Сандрар

Золото

Госпоже Веринген из Гамбурга судовладелице, путешественнице, заинтересованному знатоку приключений и тех, кто их ищет, в память о нескольких прекрасных вечерах в ее «Фоли де Со» в предвоенные годы.

Там, в Сан-Франциско,

Ты читал историю генерала Иоганна

Августа Сутера,

Завоевавшего Калифорнию миллиардера,

Разоренного открытием золота на своих землях.

Ты долго шел в долину Сакраменто,

Туда, где я трудился, распахивая новь.

Есть и еще одна история, похожая на историю генерала Сутера, — та самая, о 900 миллионах, о которой тоже упоминается в «Панаме»; засяду я и за нее как-нибудь, а может быть, и прямо сейчас, — раз уж не сложилось опубликовать ее прежде.

Блез САНДРАР. «Pro Domo», 1918[1]

ГЛАВА I

День клонился к закату. Добрые крестьяне возвращались с полей, кто с большой мотыгой на плече, кто — неся в руках корзины. Во главе процессии шли девушки в белых крестьянских лифах и высоко подпоясанных юбках. Они шли рядом, обхватив друг дружку за талию, и пели:

Когда цветут сады весной,Хочу я пташкой стать лесной,Лететь к тебе на крыльях!

Старики, стоя у порогов, курили фарфоровые трубки, а старухи вязали длинные белые чулки. Возле трактира «Zum wilden Mann»[2] быстро пустели кувшины с местным легким белым вином, украшенные затейливым гербовым узором в виде епископского жезла, окруженного семью красными кругами. Здесь переговаривались степенно, не повышая голоса и почти не жестикулируя. Все обсуждали раннюю и необычную для этой поры жару и засуху, грозившую погубить еще незрелый урожай.

Было 6 мая 1834 года.

Праздные гуляки толпились вокруг маленького савояра, крутившего ручку шарманки, а стайка мальчишек со страхом поглядывала на его разъяренного сурка, только что укусившего одного из них. Черный пес мочился на один из четырех столбиков, окружавших разукрашенный фонтан. Последние лучи солнца золотили резные крылечки домов. Прямо вверх, в чистый вечерний воздух, поднимались струйки дыма. И далеко по долине разносился скрип подъезжавшей двуколки.

Приезд незнакомого человека встревожил безмятежных базельских поселян. В этой маленькой деревушке под названием Рюненберг незнакомец и средь бела дня явление редкое, что уж говорить о том, кто явился в неположенный час, вечером, так поздно, когда солнце уже почти скрылось? Черный пес так и застыл с задранной лапой, старухи выронили вязанье. Незнакомец прибыл той дорогой, что вела сюда из Солеура. Дети побежали было ему навстречу и вдруг в нерешительности застыли. Бражники «У дикаря» перестали пить и поглядывали на пришельца исподлобья. Тот остановился у первого же дома и осведомился, не соблаговолят ли ему указать, где живет синдик общины. Старик Бузер, к которому он обратился, повернулся к нему спиной и, ущипнув своего внука Ганса за ухо, приказал ему проводить пришельца к синдику. Потом снова принялся набивать трубку, краем глаза наблюдая, как незнакомец широкими шагами поспешил следом за припустившим бегом мальчишкой.

Было видно, как пришелец вошел в дом синдика.

Пока он шел, крестьяне могли как следует рассмотреть его. Это был человек невысокого роста, худой, с преждевременно увядшим лицом. Из-под шляпы с серебряной пряжкой торчали неопрятно пожелтевшие волосы. Башмаки были подбиты гвоздями. В руке он держал массивную трость.

Тут уж пересудам дали волю. «Ах эти иностранцы, никогда ни с кем не здороваются», — говорил трактирщик Бухри, сложив руки крестом на необъятном брюхе. «Точно говорю, он пришел из города», — говорил старик Зибенхаар, что когда-то служил во Франции в солдатах; и он в который раз завел свои диковинные истории о невиданных людях, которых довелось ему встречать в краю далеком. Девушкам особенно бросился в глаза необычный покрой его редингота и пристежной воротник на высоких клиньях, будто разрезавший ухо надвое; они сплетничали втихую, возбужденные, раскрасневшиеся. А мальчуганы — те выстроились у фонтана, недобро посматривая кругом; они ожидали хоть чего-нибудь, чтобы броситься в бой.

Вскоре увидели, как незнакомец опять появился на пороге. Он выглядел очень усталым и мял шляпу в руках. Он вытер лоб большим желтым платком — такие ткут в Эльзасе. Тогда ждавший на крыльце малыш, осмелев, поднялся ему навстречу. Незнакомец потрепал его по щеке, потом дал ему талер, большими шагами пересек всю деревенскую площадь и, проходя мимо фонтана, плюнул в него. Теперь за ним следила вся деревня. Веселые бражники встали. Но незнакомец даже не удостоил их взглядом — он снова вскарабкался в свою двуколку, и она вскоре скрылась из виду, вывернув на обсаженную рябинами дорогу, что вела в главный город кантона.

Такое внезапное появление и стремительный отъезд повергли бесхитростных поселян в смятение. Малыш принялся реветь. Серебряную монетку, которую ему дал незнакомец, пустили по рукам. Поднялся спор. Больше всех возмущался трактирщик. Он пришел в ярость оттого, что незнакомец не соизволил даже остановиться у его трактира, чтобы осушить кувшин. Он призывал бить во все колокола, чтобы предупредить соседние деревни и успеть затравить его.

Вскоре пошли слухи, будто незнакомец, утверждавший, что принадлежит к общине, приезжал выспросить себе свидетельство о происхождении и паспорт для длительного путешествия за границу, но не выдержал испытания, какому подвергают всех достойных граждан, и синдик, который не знал его и не видал никогда доселе, отказался выдать и свидетельство, и паспорт.

Все горячо хвалили осмотрительность синдика.

Вот какой разговор состоялся на следующее утро в кабинете полицейского писаря в Лиестхале, главном городе кантона. Едва пробило одиннадцать.

СТАРЫЙ СЕКРЕТАРЬ СУДА. Не соизволите ли выписать французский паспорт на имя Иоганна Августа Сутера, уроженца Рюненберга?

ПОЛИЦЕЙСКИЙ ПИСАРЬ КЛОСС. А есть у него свидетельство о происхождении, подписанное синдиком общины?

СТАРЫЙ СЕКРЕТАРЬ СУДА. Нет, этого у него нет; но его отец был моим старым другом, и я ходатайствую за него.

ПОЛИЦЕЙСКИЙ ПИСАРЬ КЛОСС. В таком случае я не выпишу паспорт. Хозяина нет сегодня. Он пусть решает, как хочет. К сожалению, он уехал в Аарау, а я на таких условиях паспорта не выдаю.

СТАРЫЙ СЕКРЕТАРЬ СУДА. Но, милейший, это уж слишком. Я ведь говорю, что его отец был моим старым другом. Чего же вам еще?

ПОЛИЦЕЙСКИЙ ПИСАРЬ КЛОСС. Любезнейший Габис, я исполняю свой долг. Остальное меня не касается. Без свидетельства о происхождении я не выдам паспорта.

Поздно вечером из Берна пришла депеша с королевским приказом о заточении без суда и следствия; но путник уже пересек швейцарскую границу.

Иоганн Август Сутер оставил жену и четверых детей.

Он перешел швейцарскую границу под Мариаштейном; потом, пройдя краем леса, выбрался прямо к горам. Было по-прежнему знойно, солнце нещадно жгло. Тем же вечером Сутер добрался до Ферретты и, укрываясь от сильнейшей грозы, переночевал в заброшенной риге.

На следующее утро он пустился в путь еще до рассвета. Он сильно отклонился на юг, чтобы не заходить в Делль, прошел Ломонт и достиг области Ду.

Он отмахал без передышки расстояние в двадцать пять лье. Голод терзал его. В кармане не оставалось ни гроша. Талер, отданный им мальчугану в Рюненберге, был последним.

Еще два дня он провел на пустынных горных пастбищах Франш-Монтань, вечерами бродя вокруг ферм, но лай, который поднимали собаки, гнал его обратно в лес. Впрочем, однажды вечером ему удалось подоить корову в свою шляпу, и он жадно выпил горячее, пенистое молоко. До этого он ел только сорванные побеги кислицы и сосал стебли цветущей горечавки. Еще он набрел на первые в году ягоды земляники и, должно быть, долго помнил их.

В тенистой прохладе под елями лежали застывшие хлопья снега.

В то время Иоганну Августу Сутеру был 31 год.

Он родился 15 февраля 1803 года в Кандерне, в великом герцогстве Баденском.

Его дед, Якоб Сутер, основатель династии «бумагопроизводителей Сутеров», как они записаны в реестрах церкви Кильхберг в Базеле, ушел из маленькой общины Рюненберга четырнадцатилетним юнцом, чтобы отправиться на обучение ремеслу в город. Лет десять спустя он превратился в самого крупного бумажного фабриканта в Базеле, и его связи с университетскими городками Южной Германии развивались так бурно, что в Кандерне он основал новую бумажную фабрику. Как раз этой мануфактурой управлял отец Иоганна Августа, Ганс Сутер.