Любовь и бессмертие Зорге - Олесь Бенюх

Бенюх Олесь

Любовь и бессмертие Зорге

Олесь Бенюх

ЛЮБОВЬ И БЕССМЕРТИЕ ЗОРГЕ

Драматическая поэма

в двух действиях и 14 сценах

Действующие лица

Рихард Зорге, резидент советской разведки в Японии

Катя, его жена

Макс Клаузен, радист группы Зорге, псевдоним - "Фритц"

Анна, его жена

Бранко Вукелич, член группы Зорге, псевдоним - "Жиголо"

Хоцуми Одзаки, член группы Зорге, псевдоним - "Отто"

Етоку Мияги, член группы Зорге, псевдоним - "Джо"

Коноэ, принц, премьер-министр Японии

Тодзио, генерал, военный министр Японии

Эйген Отт, посол Третьего Рейха в Японии

Фрау Отт

Мейзингер, атташе по безопасности, шеф гестапо в посольстве

Осаки, полковник, начальник японской контрразведки

Ян Берзин, начальник Главного Разведывательного Управления Красной Армии

Иосиф Сталин

Лаврентий Берия

Георгий Жуков, командующий Западным фронтом

Борис Шапошников, начальник Генерального штаба Красной Армии

Филипп Голиков, преемник Берзина

Александр Поскребышев, секретарь Сталина

Адольф Гитлер

Генрих Гиммлер

Йозеф Геббельс

Иоахим Риббентроп, преемник Нейрата

Мартин Борман

Вожатый, 1-й и 2-й советники принца Коноэ, генерал, шифровальщик, полковник ГРУ, Исии - подруга Зорге, начальник тюрьмы, тюремный капеллан, палачи, конвоир

Павшим в боях за нашу Родину

посвящается

Действие первое

Сцена первая

Август 1935 года.

Летний подмосковный лес на берегу Клязьмы. Яркое полуденное солнце, беззаботное щебетание птиц, в густой траве полевые цветы. В траве на спине лежит Зорге. Катя сидит рядом. В руке ромашка на длинном стебле, ею она щекочет Рихарда. По реке проносится моторка.

Зорге: Хорошо-то как! Небо высокое, синее, ясное... Тишина.

Катя: Да! Только в конце концов прогресс убьет нашу планету!

Зорге: Прогресс убьет!? Почему ты так думаешь, малыш?

Катя: Ну неужели ты не чувствуешь, как от этого катера дохнуло бензином?

Зорге: А... это? (смотрит вслед лодке долгим задумчивым взглядом). А для меня запах нефти, бензина навевает сладкий дурман, как иллюзия детства.

Катя: Скажешь тоже, Рик! Милый! Во всем ты безупречен, но это!

Зорге: Катюшка, человечек родной! Ты что же ты забыла, что я родился на Южном Кавказе, недалеко от Баку, на Апшероне, в поселке Са-бун-чи. Знаешь, что это значит? Чер-ный го-род! Город нефти. И запах её я глотнул с первым вздохом жизни.

Катя: Но ты же говорил, что ваша семья уехала в Германию, когда тебе было всего три года!

Зорге: А разве в возрасте дело? "Дым Отечества" где-то внутри нас. Навсегда! Моя мама, Нина Семеновна, до самого последнего дня своего тосковала по России. И эту тоску и я несу в своем сердце, где бы я ни был. Это во мне, как священная эстафета от мамы.

Катя: Ты знаешь, когда мы познакомились, меня больше всего поразила в тебе какая-то пронзительная любовь к Москве. Ты ведь сам говорил, что полюбил её заочно. Разве это естественно?

Зорге: О, это от мамы. В её рассказах Москва была сказочно прекрасной. Мама так пела русские песни, так говорила о бескрайних русских просторах, о красоте березовых рощ, о Волге могуче-таинственной... Я все это представлял себе и любил всем сердцем. Благодаря маме я, может быть, слишком русский! Русский до мозга костей! И ты мне представляешься такой же прекрасной! Только в такой красоте рождаются такие дивные лица!

Катя: А я часто думаю, почему-то, о твоем двоюродном дяде Фридрихе Адольфе Зорге. Боевой друг и сподвижник Маркса и Энгельса! Только подумать! Выходит, у тебя по материнской линии - идеалы национальные, а по отцовской - социальные!

Зорге (смеясь): На моем отце любые идеалы, кроме чисто буржуазных, притом худших, активно отдыхали. Он мечтал привить своим детям истинно немецкий дух. Его любимым девизом был "Deutschland uber alles!" В самых худших кошмарах он не смог бы представить себе, что его сын станет главным редактором коммунистической газеты! И хуже того: будет с оружием в руках бороться за революционные идеалы... Думаю, по-настоящему мама никогда не любила отца. Да, они прожили долгую жизнь! Да, вырастили трех сыновей! Все так. Но их идеалы, мечты, понимание счастья отличались, как небо от земли. Мама не была революционеркой, отнюдь нет. Но, не вдаваясь в теорию, она всем своим существом желала Свободы, Равенства, Братства! А ты, Катя (смотрит на неё долгим, пристальным взглядом), ты действительно любишь меня? И если да - то за что?

Катя (встает, берет бутылку вина, наливает два стакана, один подает ему): Через несколько дней ты уедешь. Уедешь очень далеко, в чужую враждебную страну. Каждую минуту ты будешь рисковать жизнью. Помни, родной, я буду всегда с тобой. За что я люблю тебя? Откуда мне знать. Все обрушилось на меня так сразу! Только увидела тебя! Это как болезнь, как сумасшествие. Разве можно сказать, за что я полюбила тебя?!

Зорге: Пьем за самую желанную в мире "болезнь"! За самое чудесное "сумасшествие"! (Чокаются, выпивают, бросают стаканы, целуются долгим страстным поцелуем).

Раздается барабанный бой, звуки горна. По-видимому приближается пионерский отряд. Входит вожатый..

Вожатый (обращаясь к Зорге и Кате): Мы вам не помешаем. Нырнем - и дальше в поход.

Зорге: Далеко ли?

Вожатый: Это военная игра. Красным - это мы - поставлена задача укрепиться в Алексеевке. Синим - это фашисты - тоже. Кто раньше. Они идут с Запада. (Кричит в сторону): Купаемся семь минут!

Слышен визг, плеск воды..

Катя: Сегодня дети играют в войну. А что будет через пять-шесть лет? В мире так тревожно, так зыбко. Ты знаешь, любимый, я так хочу, чтобы у нас родился ребеное. И так боюсь этого. Что ждет нас?

Зорге (привлекая её к себе): Родная!... Дурашка моя, ну-ну... Да, война может быть. И большая, и страшная война. Потому и еду в логово врага, чтобы, если сумеем, её не допустить. Что такое фашизм, я хорошо знаю. Испытал на собственной шкуре. (После долгой паузы) Но я очень надеюсь, что эта наша разлука не будет долгой! Не очень долгой... Ну имеем же мы право на простое людское счастье.

Катя плачет, спрятав лицо в ладонях.

Зорге (смущенно): Я уже давно не писал стихов. А этой ночью не спалось, ты сладко посапывала, а мне хотелось говорить и говорить тебе ласковые слова. И вот... Слушай:

Разлучисто-карие глаза,

Холмики груди - их Гойя рисовал.

Ты прости, что раньше не сказал

Я тебе заветные слова.

О любви, о верности, о той

Песне, что слагают барды по ночам.

Хризантемой - белою мечтой

Я кладу её к твоим ногам.

Золотое солнышко, светлое и теплое,

Половинка - та, которую искал я целый век.

Все мои невзгоды, боли, горести растоплены,

Как апрельский, как последний предпасхальный снег...

Сцена вторая

Кабинет начальника советской военной разведки, армейского комиссара 2-го ранга Берзина. На стене за письменным столом портреты Ленина и Сталина. Берзин и Зорге сидят у одного из зашторенных окон в креслах друг против друга. Между ними столик, на нем две чашки на блюдцах, чайник, лимон, сахар, печенье, бутылка коньяка, две рюмки.

Берзин (улыбаясь): Разница у нас в возрасте совсем пустяковая. Я с восемьдесят девятого, вы - с девяносто пятого, так что мы вполне можем быть на "ты". Как?

Зорге: Вы - генерал, я - подполковник...

Берзин: Твоей службой в Шанхае мог бы гордиться любой генерал. И потом - мы солдаты одной партии. Кстати, тебя принимал Хамовнический райком? В марте двадцать пятого? Я люблю этот район. Захожу иногда в сад усадьбы Толстого. Тишина. Лишь кроны шелестят, листья шепчут о чем-то заветном... Под этот шепот легко думается о победе добра над злом, например. А потом возвращаешься на службу и вновь берешься за разгребание людской грязи.

Зорге: Разведчик, конечно, ассенизатор. Но это ещё и тысяча других профессий. И, прежде всего, шахматист.

Берзин: В высшем, жизненном смысле - да. Ибо не знаю ни одного профессионального разведчика, кто бы играл в шахматы сильнее кандидата в мастера. Зато знаю нескольких, кто обладает ну прямо-таки ясновидением, или такой интуицией, что видят будущее точнее и ярче, чем Нострадамус. Способность удивительная! В нашем нелегком деле она не раз спасала им жизнь. А тебя, Рихард, насколько мне известно, в школе называли "премьер-министром". Не так ли?

Зорге: Тттак... А откуда вам это известно?

Берзин: Ну, знать своих товарищах - моя обязанность, как тебе известно. Достойная кличка для мальца!

Зорге: У нас всем давали прозвища.

Берзин: Свое ты получил за способность к анализу событий, за поразительную проницательность и интуицию.

Зорге: Странно, сейчас, когда я вспоминаю себя пятнадцатилетним, я понимаю, что именно тогда проснулся во мне ненасытный интерес к истории. История - ведь это и то, что происходило и тысячу, и пять тысяч лет назад, и то, что происходит сегодня, сию минуту. Только называется это иначе современная политика. Во мне жадность была какая-то. Хотелось добраться до самых вершин таких писателей, как Гете, Шиллер, Лессинг, Клопшток, Данте. Взялся за Канта, за "Критику чистого разума". Не тут-то было! Понял - надо начинать с азов, с античной философии. Дошел до Гегеля. Отвечая на вопрос, как я понимаю историческую схему великого философа, в шутку сказал: "Мировой дух зарождается в потенциальной форме в Китае, там он, так сказать, спит. В Индии - начинает грезить. В Персии - просыпается..." Да, уже тогда - я в этом уверен - я заболел Востоком...