"Эль Гуахиро" - шахматист - Юрий Папоров

В кафе было шумно. По мере того как стрелка старинных стенных часов приближалась к семи, в небольшом зале становилось все теснее. По традиции, здесь пока еще собирались лишь мужчины — выпить стакан оранжада, бутылку пива, передохнуть после рабочего дня, поиграть в шахматы, домино, побеседовать, а самое главное — послушать, что говорят другие о событиях в стране, в мире, что нового в Гаване.

В дальнем углу вокруг столика, стоявшего у самого окна, сгрудилось столько народу, что пробиться и узнать, как сегодня развивается сражение, было невозможно. Да в этом, собственно, не было особой нужды — каждый ход тут же сообщался и вполголоса комментировался. Еще бы, за доской сидел сильнейший шахматист города, который вот уже второй день подряд проигрывал партию за партией неизвестному молчаливому парню в спортивной рубашке навыпуск.

Конечно же, все болели за «своего». Рассудительный, всегда готовый помочь советом и делом Луис Гарсия, завскладом самого крупного в городе завода, имел повсюду множество друзей. Лучше других играя в шахматы, он, однако, упорно отклонял предложения выступить в официальных соревнованиях, чем лишний раз доказывал свою скромность и у многих вызывал восхищение полнейшим равнодушием к славе.

На вид Луису Гарсии было не более сорока. Во всем его весьма заурядном облике — он и одежду приобретал без всякого труда по размеру в магазинах — выделялись глаза, способные то вспыхивать в гневе, то лучиться подкупающей мягкостью внимательного слушателя, то убивать безучастием. Неторопливые, степенные движения его отнюдь не означали, что он обладает темпераментом флегматика, а свидетельствовали об умении контролировать свои поступки.

Он сделал очередной ход. Осторожно передвинул пешку на е5. Глянул по сторонам хитро, со значением.

Внимательные болельщики тут же подметили, что партнер Гарсии насторожился. «Нашел-таки отличный ход! Везет! — подумал в тот момент неизвестный парень. — А ведь куда, казалось бы, лучше пойти вперед ферзем. Но это случайно. Ну что ж, тем интереснее игра».

В партии сложилась острая ситуация в миттельшпиле, точь-в-точь схожая с той, в которой Хосе Рауль Капабланка,[1] играя однажды белыми против Дуз-Хотимирского,[2] избрал единственно верное продолжение и неожиданно вышел победителем.

Молодой человек немного помедлил, как бы в поисках достойного ответа. Что-что, а продолжение этой партии он знал превосходно и не сомневался в положительном для себя исходе, так как был уверен, что его противнику не повторить Капабланку. Черная пешка от короля двинулась вперед, отражая угрозу атаки белого ферзя. Но в следующий момент пешка белых была уже опущена на клетку е6!

«Черт возьми! Снова случайность? Впрочем, после предыдущего хода этот вполне логичен. А вообще… не пойму! — Молодой человек внимательно посмотрел в открытое лицо соперника, глаза которого теперь едва заметно улыбались. — Неужели предчувствует победу? Возможно ли?» — И парень невольно почесал затылок.

Ладья черных скользнула на f8, и тут же белый конь прыгнул на d3! Сомнений не оставалось — шахматист, игравший белыми, отлично знал точное продолжение партии.

«Странно! Когда капитан Родригес показывал мне эту партию, он уверял, что ее в литературе нет. Партию знали Капабланка, который обучал игре капитана, и еще один человек. Но тот после революции уехал с Кубы. Откуда же она известна этому типу?.. — Теперь молодой человек, делая вид, что размышляет над очередным ходом, исподволь изучал партнера. Он запоминал форму его головы, цвет волос, глаза, строение рук, особые приметы. — Ну что ж, если он знает следующий ход, то придется повалить короля…»

Черные перевели своего ферзя на b7. Белые, не задумываясь, сыграли конем на f5. Лица болельщиков озарились улыбками — стало ясно, что на этот раз честь города спасена.

Положив короля набок, парень в спортивной рубахе встал — он был крепким, коренастым брюнетом — и протянул руку победителю:

— Спасибо! Сегодня вы отлично сыграли. Если будет время и желание — завтра в пять. А знаете, иной раз бывает приятно проигрывать!

Гарсия кивнул дважды в знак согласия, пожал протянутую руку, взял со столика недопитый стакан пива и произнес:

— Общий счет пока в вашу пользу! Но мы ещё продолжим!

Однако очередная встреча не состоялась. На следующий день, окончив работу, Гарсия вышел с завода, свернул в улицу, ведущую к скверу, где находилось кафе, и бодро зашагал. Он раздумывал о том, какую партию ему предложит его молчаливый соперник, которому на сей раз предстояло играть белыми. У аптеки с Гарсией поравнялся старенький «форд». Из автомашины выпрыгнул человек в военной форме и пригласил изумленного завскладом завода поехать с ним.

Для человека, лежавшего на голом топчане в небольшой комнате старого особняка с окном, забранным в решетку, жизнь приостановила свой бег, отбросив его в прошлое.

Томительную, гнетущую, насыщенную тревогой тишину разорвал далекий крик петуха. И сразу его подхватил разноголосый хор. Последние два года Луис Гарсия часто просыпался с этими, не похожими ни на каких других, кубинскими петухами. Каждое утро заново, с трепетным волнением ощущал, что он дома, на родине — на чужбине ему так недоставало именно этого хора. И порой до тошноты щемило сердце от подступающей злобы, от сознания, что он не в силах навестить родные места, повидать мать, побывать на могилах дяди и брата. Они были рядом, всего в пяти часах езды на автобусе, но он был не вправе сделать это…

А сейчас Гарсия понимал, что стряслась непоправимая беда. Снова и снова пытаясь найти ответ на вопрос, в чем была его ошибка, он почему-то вместо того, чтобы анализировать свое поведение в последние месяцы, невольно возвращался в далекое прошлое.

Счастливое, безмятежное детство… Финка[3] «Делисиас»… Самое голубое небо планеты над ней, самые зеленые и красивые пальмы, самый сочный сахарный тростник, самые вкусные манго в мире, самые красивые девушки… Ему, сыну одного из майора-леи — управляющих огромным поместьем, — разрешалось бывать в хозяйском доме и даже играть с детьми дона Карлоса. Грозный хозяин был ласков со смышленым подростком, которому предстояло рано или поздно стать майоралем у его наследников. Гарсию же к миру избранных тянула неодолимая сила, хотя по-настоящему он дружил лишь с сыном местного кузнеца. «Эх, найти бы его сейчас! Он бы сумел помочь… Но какое ему дело до меня? Наверняка стал большим человеком. Педро… Педро Родригес… Педрито… «Эль Альфиль».[4]

Когда-то Гарсия считал, что весьма преуспевает в жизни. Единственно, в чем он не мог сравниться с Педро «Эль Альфилем», так это в шахматах. Сам Капабланка, который в последние годы любил приезжать на отдых в «Делисиас» и обучал подростков всевозможным тонкостям игры, прочил Родригесу блестящее будущее за шахматной доской. Но тот тянулся к политике. У Педро была настоящая идиосинкразия к тем, кто обладал богатством и безграничной властью. Теперь Гарсия почти готов был признать превосходство друга. Нет, не потому, что наконец-то осознал его правоту. Просто здесь, ворочаясь без сна на тюремном топчане, он до слёз жалел себя.

Луис Гарсия уехал в США через полгода после победы революции, когда д-р Мануэль Уррутия был смещен с поста президента республики. Уехал со старшим сыном дона Карлоса. Сам помещик заявил: «Для нас это конец!» Поспешно продал свои земли и двумя неделями раньше улетел «умирать в Испанию»…

«Если бы тогда Педро не был так агрессивен!.. Да и отец… Зачем он сказал перед смертью: «Всю жизнь я считал тебя своим сыном, но, помни, ты такой же, как они, ты им ровня…»? Если бы я знал, что так все получится! Хотя, собственно, в чем меня могут обвинить? Чужое имя… Но это не такое уж преступление… — шептал Гарсия. — Марта! Да, девочка, ты не знаешь, а я тебя люблю… Однако может статься… больше не увижу… Что она делает сейчас? Одна ли? Помнит? Ждет? Ждет! Бывают же исключения… В это надо верить или… Быть с другим — куда ни шло — может. Главное, чтобы ждала… Выкручусь… И чтобы наша встреча была для нее радостью… Но что им известно? Это ошибка… Ни с того ни с сего… Нет ничего тяжелее неизвестности…»

Рассвело. Принесли горячий кофе и булочку, но заключенный не притронулся к еде — пронизывающий все тело страх и какое-то еще не совсем понятное самому чувство, похожее на раскаяние, спазмой сжимали горло.

Через час за ним пришли. В небольшом светлом кабинете Гарсия прежде всего вгляделся в лицо следователя и облегченно вздохнул: «Мальчишка. Что он сделает? В чем бы ни обвиняли, буду все отрицать!»

— Садитесь! И рассказывайте, — поднял голову от бумаг следователь.