Темная сторона закона (сборник) - Алексей Макеев

Николай Леонов, Алексей Макеев

Темная сторона закона (сборник)

Темная сторона закона

Март – месяц капризный и коварный. То солнышко ярко светит, сосульки по зиме слезы льют, и под ногами слякоть, а то прихватит ночью морозец, и утром тротуары и мостовые такие, что только успевай реагентом обрабатывать. Ну, а там, куда у коммунальщиков руки не дошли, земля как зеркало. А если ее еще и солнышком отполирует, то машину «Скорой помощи» можно прямо на этом месте и устанавливать для постоянного дежурства.

Вот такие невеселые мысли пришли в голову полковнику-важняку Льву Ивановичу Гурову, когда он утром выглянул в окно. Из-за низко нависших свинцово-серых туч не знаешь чего и ждать: то ли снега, то ли дождя, да и само беспросветно пасмурное небо душу не радовало.

Настроение у Гурова соответствовало погоде, с ним он и прибыл в управление. Его многолетний верный друг и напарник, полковник-важняк Станислав Васильевич Крячко, тоже от радости не сиял, но у него, плюс к скверной погоде, была для этого еще одна причина – ему предстояло отписываться за только что раскрытое ими дело, причем одному! А вот нечего было с Гуровым спорить! Лев сразу сказал, что труп не криминальный, это чистое самоубийство, хотя все было обставлено как положено, иначе родным покойного страховки не видать. Стас же уперся и твердил, что это убийство. Дошло до того, что поспорили. Выиграл, как всегда, Гуров, а Крячко теперь, гневно сопя, корпел над бумагами. При виде Льва он хмуро бросил:

– Тебя Петр уже искал, – и язвительно добавил: – Судя по тону, о чем-то попросить тебя хочет.

– О нет! Только не это! – воскликнул Гуров, но – куда деваться? – пошел к начальству.

Строго говоря, генерал-майор Петр Николаевич Орлов был для Гурова и Крячко начальником чисто номинальным, по штату, потому что дружили все трое с незапамятных лет и давно уже перестали считать, кто кому и сколько раз спину прикрывал, перед руководством выгораживал, переводя стрелки на себя, да и много чего другого было. Но вот просьбы Петра, касающиеся в основном служебных дел! Гуров уже давно заметил, что самые муторные и поганые следовали за невинной просьбой Петра, которого кто-то попросил по-дружески помочь, и начинались они с фразы: «Лева! Съезди, посмотри, что случилось. Разберись на месте – может, ничего серьезного, а люди просто зря перепугались». А поскольку интуиция у Гурова всегда была на высоте, то он ни капли не сомневался в том, что и сейчас услышит нечто подобное. И – как там в известном мультфильме сказано? – предчувствия его не обманули!

Гуров вошел в кабинет Петра, поздоровался, как обычно, занял свое любимое место на подоконнике и спокойно посмотрел на Орлова, ожидая разъяснений, а тот крутился под его взглядом, как уж под вилами, тер и мял своими короткопалыми руками лицо, словно оно от этого могло стать симпатичнее, и упорно отказывался встречаться с Гуровым взглядом. Наконец, не выдержав молчания, он смущенно сказал:

– Лева! Ну, не мог я отказать Генке! Ты о нем от меня слышал, генерал-лейтенант Тимофеев Геннадий Григорьевич. Он не наш – армейский. Тут понимаешь, какое дело, его, скажем так, будущая жена сейчас на обследовании в больнице, а потом ей операцию на сердце должны делать, и он при ней неотлучно находится – там своя история. Она у него внучка, дочь и вдова академиков, да и сама доктор медицинских наук. Ты представляешь себе этот дом?

– Мини-Эрмитаж, – хмыкнул Гуров. – Ну, и чего у них увели?

– В том-то и дело, что ничего, – развел руками Петр. – Она живет вместе с домработницей, старой, проверенной и доверенной. Член семьи, короче говоря. Ее вчера дома не должно было быть, она случайно раньше времени вернулась. Вошла, а там куча народу дом обыскивает.

– То есть искали что-то конкретное?

– Видимо, да. Подробностей не знаю.

– Странно, что ее в живых оставили, – заметил Лев.

– Да вот оставили, но предупредили: если она хоть одной живой душе расскажет, что было, ей не жить.

– Но она все-таки позвонила хозяйке.

– Да не ей! Не хотела ее волновать! Генке она позвонила! А тот – уже мне! – А дальше прозвучала фраза, которую Гуров ожидал услышать, едва вошел в кабинет: – Лева! Съезди, посмотри, что случилось. Разберись на месте – может, ничего серьезного, а люди просто зря перепугались.

С трудом сдержавшись, чтобы не расхохотаться в голос, Лев язвительно похихикал, взял листок с адресом и данными домработницы и вышел, провожаемый обещанием Петра немедленно связаться с Генкой, чтобы тот ее предупредил. А что? Делать Льву, тьфу-тьфу-тьфу, пока было нечего, а этот случай его заинтересовал.

Небольшой двухэтажный особнячок в одном из тихих переулков старой Москвы относился к тем, что в девятнадцатом веке строили для себя представители российской интеллигенции: врачи, адвокаты, писатели. Конечно, те, кто мог себе это позволить. Первый этаж был разделен надвое въездом для экипажей, справа гордо возвышалось под навесом на столбиках крыльцо парадного подъезда, а с другой стороны, симметрично ему, был более скромный вход для прислуги, но, судя по наледи, им уже давно никто не пользовался. Некогда деревянные ворота сменили на металлические с электронным замком, дверь оборудовали видеодомофоном, на окнах не только первого, но и второго этажа имелись кованые решетки, два небольших, симпатичных балкончика тоже были обрешечены, так что на первый взгляд дом был защищен от всевозможных напастей. Рядом с входом на стене красовались мемориальные доски, гласившие, что в этом доме жили: профессор Марк Самуилович Абрамов и академики Давид Маркович Абрамов, Абрам Моисеевич Штейнберг и Семен Яковлевич Водовозов, но под этой фамилией в скобках значилась и настоящая – Вассерман. Гуров нажал на кнопку и стал ждать. Довольно долго никто не отвечал, и он подумал, что следовало бы предупредить о своем визите по телефону, даже собрался было уходить, когда наконец раздался раздраженный женский голос:

– Ну не могу я быстрее! Кто это?

– Я от Геннадия Григорьевича Тимофеева, – ответил Гуров.

– Удостоверение покажи! – потребовала женщина.

Лев помотал головой, но удостоверение достал, развернул его и поднес к экрану домофона, заметив при этом:

– Да что вы там разглядите-то?

– Уж фамилию как-нибудь разберу, – буркнула она. – Генка-то мне сказал, кто придет.

Дверь наконец-то открылась, и тут Гуров понял причину такой задержки – пожилая женщина самой обычной среднерусской внешности опиралась на костыль и палку.

– Простите, Дарья Федоровна, меня никто не предупредил, что вы больны, – извинился он. – Может, я в другой раз зайду?

– Вот именно, что больна! – выразительно проговорила она. – Причем на всю голову! Была бы здоровая, осталась бы целой! Проходи давай!

Гуров вошел, начал старательно вытирать ноги, но женщина на это только вздохнула:

– Не утруждайся, все равно уже натоптали! Тут вчера вечером кого только не было, и врачей привозили, и сами колготились! – Старательно заперев дверь на все замки, она повелительным тоном произнесла: – В кухню пошли! Тебя все равно чаем поить, а у меня нет сил все в столовую таскать.

– Не беспокойтесь, я и без чая обойдусь, – попытался отказаться Гуров, но домработница решительно оборвала его:

– Ты, Лева, со мной не спорь! И покруче тебя мужики на такое не решаются! Раз в этом доме принято гостей чаем поить, так и ты выпьешь! Тем более что он у нас хороший! Настоящий! Не порошок в пакетиках!

Она поковыляла впереди, постанывая и охая, а Гуров – за ней, осматриваясь по дороге. А посмотреть было на что! Не дом, а настоящий филиал Третьяковки! Кухня была довольно большой и имела две двери – в коридор и столовую. Дарья Федоровна наотрез отказалась от его помощи и, прислонив костыль с палкой к антикварному шкафу, занялась чаем, а Лев присел к столу.

– Там на столе под салфеткой пирожки, бери, не стесняйся, – предложила она. – За качество, правда, не отвечаю, не я пекла, а Верка – это Сонькина старшая. Одна она сейчас в России осталась, остальные девки в Америку съехали.

– А зовут их, наверное, Надежда и Любовь – мать ведь Софья, – сказал Гуров, беря пирожок, оказавшийся очень вкусным, о чем он тут же и сказал домработнице.

– Значит, научилась наконец-то, – буркнула та. – А насчет имен ты правильно понял, так их и зовут.

– Наверное, трудно вам одной такой большой дом в порядке содержать? – продолжил Гуров светскую беседу.

– Это когда мы всем кагалом здесь жили, маме приходилось крутиться, а как все разъехались и остались мы с Сонькой вдвоем, так теперь тут, считай, и делать-то нечего, тем более что вторая половина давно заперта.

– Извините, Дарья Федоровна, но что это вы о своей хозяйке так фамильярно?

– Так сестры же мы, – ответила она и, увидев изумленный взгляд Гурова, хмыкнула: – Смотри не подавись! Мы с ней молочные сестры! Мать моя ее выкормила, потому что родная-то родами умерла! Так что я в этом доме, как и она, с пеленок живу.