Херцбрудер - Ольга Комарова

Херцбрудер

В сборник Ольги Комаровой (1963 — 1995) вошли рассказы «Крыса», «Комаровство», «Савл, Савл..», «Херцбрудер», «Великопостные салочки», «Сороковой день», «Противный случай», «Ублюдок», «Грузия».

Ольга Комарова

ПРЕДИСЛОВИЕ

Издание этого сборника нарушает последнюю волю автора, Ольги Комаровой (1963-1995). Ольга не хотела, чтобы ее рассказы, впервые увидевшие свет на страницах тогда еще машинописного "Митиного журнала", когда-либо переиздавались. Она отказалась от всего написанного, настоятельно просила уничтожить рукописи.

Ольга Комарова была первым, в буквальном смысле первым автором "Митиного Журнала". Когда в 1984 году мы собирали пробный номер, надеясь на то, что журнал не будет похож ни на одно из существовавших в ту пору многочисленных машинописных изданий, художник Кирилл Миллер принес небольшую рукопись — рассказ своей приятельницы из Москвы. Это была "Крыса" — первый опыт в прозе двадцатилетней Ольги Комаровой. Рассказ, открывший вышедший в январе 85-го первый номер "Митиного Журнала", стал своего рода эстетическим манифестом издания. Можно сказать, что именно благодаря Ольге журнал состоялся.

В ту пору у Ольги был бурный и довольно безрадостный роман с одним из заметных ленинградских персонажей, она часто приезжала из Москвы повидать своего приятеля. Мы подружились. Всякий раз Ольга привозила новые рассказы и вскоре стала постоянным автором журнала. Она была очень ранимым и, кажется, глубоко несчастным человеком.

Ольга страдала редким психическим расстройством. Одержимая манией чистоплотности, она вынуждена была раз, а то и два в день стирать всю свою одежду, вплоть до верхней. Из-за этого даже в лютые морозы она ходила в тонкой ветровке. Сейчас, перечитывая ее рассказы, я замечаю, как часто Ольга использовала хорошо знакомый психоаналитикам образ нечистой кожи — шелушащейся, сохнущей, покрытой сыпью. Навязчивое ощущение собственной нечистоты стало для нее поводом для мучительного самоистязания.

Похоже, что родом душевной болезни была и фанатичная религиозность, охватившая ее в последние годы жизни. Поначалу казалось, что ее увлечение православием — нечто напускное, не более, чем дань моде. Вероятно, на первых порах, когда она писала о крещении в унитазе или сравнивала церковную службу с балетом, так и было. Но постепенно религия сделалась единственным ее интересом. Это был пугающий, болезненный фанатизм. Кажется, она даже вступила в какую-то секту. Именно тогда Ольга перестала писать и твердо решила, что ее литературные опыты были "бесовским наваждением".

Наши встречи становились все более редкими, разговоры пустыми. Всякий раз она требовала, чтобы ее рукописи были возвращены ей или уничтожены. Под разными предлогами я уклонялся.

Последний раз я видел ее зимой 92-го года. Не помню уж по какой надобности я оказался на семинаре, посвященном тоталитарным сектам. Болтливые правозащитники, попы в унылых рясах, родители подростков, сбежавших в "Белое братство"... Я не сразу узнал Ольгу. В одном из последних рядов в заполненом едва ли на треть огромном зале одиноко сидела, как мне сперва показалось, старушка в черном. Черным был и по-крестьянски повязанный платок, почти скрывавший бледное безжизненное лицо. Я кивнул ей. Она не ответила, не знаю — намеренно или просто не заметив. Больше мы не виделись ни разу. Года два спустя я узнал, что она погибла в автокатастрофе.

Нарушение авторской воли кажется делом малопочтенным, хотя известное решение Макса Брода и свидетельствует об обратном. Как поступить, если достоинства текстов, предназначенных автором к уничтожению, неоспоримы? Мы, друзья Ольги Комаровой, решили все же собрать под одной обложкой рассказы, которые нам удалось сохранить.

Дмитрий Волчек

КРЫСА

Никто и не заметил, как выросла эта сиротка. Да она вовсе и не была сироткой — это ее выдумка так себя называть. Ее родители были очень бедны, но это не означает, что их не было совсем. Она выросла и объявила:

— Я хочу быть женой царя.

— Как же ты можешь быть женой царя? — спросила мать. — Ты, нищая дурнушка, которая до сих пор ходит в рваном детском платьишке, едва прикрывающем зад, хоть я и купила тебе новое — не бог весть какое, зато без дыр и жирных пятен — на последние, между прочим, гроши. Циркачка. Не смеши людей и не позорь родителей.

— У меня вместо души зеркальный шар — как же мне не стать царицей? Царю нужна нищая жена. Новое платье мне ни к чему — не буду же я носить наряд от дешевого портного! Люди еще ни разу не лопнули от смеха, а родителей у меня нет вовсе.

В этот момент отец с матерью сошли с ума и отправились за помощью к художнику, а сиротка принялась грызть яблоко. Откусит кусочек — и смотрит, как из яблока капнет сок — сладкий сок — прямо на траву.

Тем временем пришли мальчишки и поколотили сиротку. Потом они усадили ее на землю, прислонив спиной к дереву. Она разжала кулак — яблоко было не доедено — и она снова откусила кусочек.

— Не дури, — сказал один из окружавших ее врагов, — царь женится не на тебе, а на моей сестре.

— А кто твоя сестра?

— Княжеская дочь. Вот.

— Видишь ли, — задумчиво сказала сиротка, потирая грязным пальцем фонарь под глазом, — у нее и так целое княжество — зачем она царю? Государство минус княжество — вот и все, что ей может дать царь. У царя может быть только нищая женщина, иначе какой же он царь?

— Значит он женится на соседке — принцессе.

— Тогда они останутся ни с чем. Государство минус государство — вот и приехали.

— У твоих родителей есть дом.

— А у меня нет ничего, кроме этого платья, да оно мне и не понадобится, когда я стану царицей. А родителей у меня нет вовсе. Я сиротка. Подумайте получше.

Мальчишки подумали и побежали жаловаться учителю.

— Странно, — сказал тот, — ты что, чокнутая?

— Сирот никогда не видал?

— Во всяком случае, я не видел тебя в школе.

— У тебя школа для царских невест? Будь я чокнутая, я бы давно была замужем за врачом. Что же будет с нашим государем, ежели он меня лишится? Разве ты желаешь, чтобы он утопился?

Тут прибежал наконец художник. Он бежал так быстро, а остановился так резко, что рассыпал все свои краски. Мальчишки бросились собирать их, разгребая огрызки и вишневые косточки.

— Сумасшедшая! Очаровательное дитя! Можно я напишу твой портрет?

— Стану я растрачивать себя попусту! Что же останется царю? Разве может царское величество отразиться в раскрашенном зеркале? — сиротка вынула еще яблоко.

— Слушай, — учитель подмигнул художнику, который от волнения опустился на траву рядом с левым сапогом стоявшего на посту полицейского, — а царский сын тебя не устраивает?

— Не сбивай меня с толку. Какой де это царь, если не им все кончается. У царя нет сына. Подумайте.

Все подумали.

— А ведь у царя действительно нет сына.

— Шла бы ты в другое государство, — вмешался полицейский, — сколько от тебя несчастий! Ищи себе другого царя и морочь ему голову.

— Хам. Я здесь живу. Мне нужен лишь наш государь. А других стран нет на свете. Подумайте.

Все подумали.

— А ведь действительно нет.

— А переселяйся ко мне, — предложил художник, так и сидевший у ног блюстителей порядка, — мы венчаться не будем, и при первой же возможности ты выйдешь замуж за царя.

— Ты глуп во всем, что не касается твоего гения. Художник не заменит царя даже на время. А потом что? У меня будет художник, значит, от царя мне достанется царство без художника. Не обижай меня, нищую девушку.

А в двух шагах, под кустом, заседали демократы.

— Вы только послушайте, что говорит эта гнусная монархистка! Эй, разве царь хозяин земли?

— Конечно, уважаемый председатель.

— Не совестно тебе лизать подножие трона этого мрачного деспота?

— Не совестно. Я невеста его.

Демократы обиделись и ушли заседать под другой куст, подальше.

— Ну разве так можно, — пожурил сиротку учитель.

— Если победят эти болваны, я кончу в публичном доме.

— Почему? — оживился художник.

— Царство общее, значит, и я общая?

— Очень ты нам нужна, — послышалось из-за куста.

Сиротка зевнула и пристроилась спать у стены дворца.

Тут появились заговорщики с листовками, бросили их в толпу и, громко топая, разбежались. Все, включая полицейского, углубились в чтение. Оказалось, что под тем вторым кустом сидели сумасшедшие родители, и они вместе с демократами придумали вот какую пакость.

Наутро сиротка проснулась и, задрав голову, посмотрела на окно, которое в этот момент распахнулось, и оттуда высунулся человек в короне.

— Ты сиротка? — спросил тоскующий царь.

— Разумеется.

— Заходи.

И царская невеста поплыла к украшенной резьбой двери.

— Теперь меня будут окружать красивые вещи, — подумала она, — и не будет болеть моя зеркальная душа.

Споткнувшись обо что-то, она вдруг заметила, что это учитель у нее под ногами.