Летняя книга - Туве Янссон

Туве Янссон

Летняя книга

УТРЕННЕЕ КУПАНИЕ

Всю ночь лил дождь, его сменил жар раннего июльского утра. Голые склоны горы уже высохли, но мох в расселинах еще хранил в себе влагу, и все краски казались сочнее обычного. Внизу, под верандой, буйствовал настоящий тропический лес. окутанный утренней дымкой. Трава и цветы, как назло, росли так густо, что того и гляди обломишь какой-нибудь стебелек, поэтому бабушка осторожно шарила между цветами, прикрывая одной рукой рот и каждую секунду рискуя потерять равновесие.

— Что ты делаешь? — спросила София, — Ничего особенного, — ответила бабушка. — То есть я хотела сказать, что ищу свою вставную челюсть, — добавила она сердито.

Девочка спустилась с веранды и деловито поинтересовалась:

— Где ты ее обронила?

— Здесь. Я стояла на этом самом месте, она и упала сюда, в пионы.

Бабушка и внучка принялись за поиски вместе.

— Давай я поищу, — сказала София. — Ведь тебе трудно стоять на четвереньках. Пусти-ка. Девочка нырнула под цветочную крышу и поползла между зелеными стеблями по мягкой черной земле. Ух, как тут было здорово, в этом запретном царстве. А вон и зубы — белые, острые, целая челюсть!

— Нашла! — София поднялась. — На, вставь их.

— Только не смотри на меня, — сказала бабушка, — я стесняюсь.

София спрятала руку с челюстью за спину.

— А я хочу посмотреть.

Тогда бабушка быстро вставила зубы, и оказалось, что ничего интересного в этом нет.

— Бабушка, а когда ты умрешь? — спросила София.

— Скоро. Но тебя это не касается.

— Почему?

Бабушка не ответила, она шла все дальше по склону к ущелью.

— Туда нельзя! — закричала София. Бабушка презрительно взглянула на нее.

— Знаю. Папа не разрешает нам ходить в ущелье. Но мы можем успеть, пока он спит.

Они медленно спускались с горы, мох скользил под ногами, солнце поднялось еще выше и высушило последнюю влагу, теперь, казалось, весь остров купался в солнечном свете. Было очень красиво.

— И тебе выроют яму? — участливо спросила София.

— Конечно, — ответила бабушка. — Большую яму. — И лукаво добавила: — Нам всем места хватит.

— Почему? Они шли к мысу.

— Так далеко я еще никогда не заходила, — сказала София. — А ты?

— И я тоже.

Вот и мыс. Гора в этом месте спускалась в воду темными террасами, и каждый такой шаг в темноту был окантован светло-зеленой бахромой из водорослей, которые то набегали с волной на каменную площадку, то снова уходили в море.

— Я хочу купаться, — сказала София. Она ждала, что бабушка возразит, но та будто и не слышала ее слов. София стала раздеваться, медленно и опасливо, не очень-то доверяя молчаливому согласию бабушки. Ледяная вода обожгла ноги.

— Холодная.

— Конечно холодная, — сказала бабушка, все еще погруженная в свои мысли. — А ты как думала?

София вошла в воду по пояс и остановилась.

— Плыви, — подбодрила ее бабушка. — Ну, что же ты?

Тут же глубоко, подумала София. Она, наверное, забыла, что я еще ни разу не плавала одна на глубине. Девочка вылезла из воды, уселась на камне и сказала как ни в чем не бывало:

— Сегодня будет отличный денек. Солнце поднялось совсем высоко. Остров и море блестели, залитые солнечными лучами, воздух казался невесомым.

— Я умею нырять, — сказала София. — А ты знаешь, как ныряют?

— Конечно, — ответила бабушка. — Нужно собраться с духом, разбежаться и прыгнуть, вот и все. Чуть заденешь ногами листья фукуса (Род бурых водорослей.), коричневые такие, знаешь, и скользишь вниз, задержав дыхание. Вода вокруг светлая и прозрачная, только пузырьки бегут наверх, а ниже все темнее и темнее. Потом поворачиваешься, поднимаешься на поверхность и делаешь вдох. Ну и плывешь. Просто плывешь к берегу.

— И все время с открытыми глазами.

— Еще бы. Ныряют всегда с открытыми глазами.

— Ты веришь, что я умею нырять, можно не показывать? — спросила София.

— Верю, верю. Одевайся, пойдем скорей домой, пока папа не проснулся.

Не много мне теперь надо, чтобы устать, подумала бабушка. Как только вернемся, прилягу отдохнуть. И не забыть бы сказать ему, что ребенок до сих пор боится глубины.

ЛУННЫЙ СВЕТ

Это случилось в полнолуние, в апреле, когда море было еще покрыто льдом. София проснулась и вспомнила, что они вернулись на остров и что спит она теперь на маминой кровати, потому что мама умерла. В печке вовсю полыхал огонь, языки пламени, казалось, доставали до самого потолка, к которому были подвешены для просушки сапоги. София спустила на холодный пол босые ноги и подошла к окну.

Лед был черный, и на нем, посреди этой черноты, София увидела за открытой заслонкой полыхающий в печке огонь, и даже два огня, один подле другого. Во втором окне на земле тоже горели два костра, а в третьем дважды отражалась вся комната, с чемоданами, сундуками и ящиками с откинутыми крышками, а в ящиках, чемоданах и сундуках этих было полным-полно мха, снега и пожухлой травы. И все это посреди кромешной тьмы. Софии показалось, что вдали, на горе, она разглядела рябинку, а неподалеку от нее двух детей. И темно-синее небо над ними.

София снова легла на кровать и стала смотреть на огонь, плясавший на потолке, и, пока она лежала, остров постепенно наступал на их дом, все ближе и ближе. И вот они уже спали на прибрежном лугу, на ее одеяле белели снеговые пятна, а море все наступало. Кровати заскользили по черному льду, в полу раскрылся узкий фарватер, и все их чемоданы и сундуки выплыли по нему на лунную дорожку. Полные тьмы и мха, они были открыты и покидали их дом навсегда.

София протянула руку и осторожно тронула бабушку за косу. Бабушка сразу же проснулась.

— Послушай, — прошептала София, — я видела два огня в окне. Почему там два огня, а не один?

Бабушка задумалась и ответила:

— Потому что у нас двойные рамы. Помолчав минуту, София спросила:

— Ты точно знаешь, что наша дверь заперта?

— Она открыта, — сказала бабушка. — Она всегда открыта, спи спокойно.

София завернулась в одеяло. Она подождала, пока весь остров не выплыл на лед и не стал удаляться к горизонту. А когда София уже засыпала, встал с постели папа, чтобы подбросить дров в печь.

ЗАКОЛДОВАННЫЙ ЛЕС

На противоположной стороне острова, за горой, стоял мертвый лес. Там всегда дул ветер. Вот уже много сотен лет лес пытался расти вопреки бурям и поэтому стал не похожим ни на один другой лес в мире. Проплывая мимо на лодке, можно было увидеть, как ветер ломал и корежил каждое деревце, заставляя их чуть ли не ползком ползти по земле. Постепенно некоторые деревья, не выдержав натиска, ломались и падали и, догнивая свой век, где подпирали, а где придавливали еще уцелевшие и зеленеющие верхушками — так в один клубок тесно сплетались упрямство и покорность. Земля была устлана бурой хвоей, кроме тех мест, где ели, повинуясь судьбе, стелились по земле, они росли с неуемной жадностью, влажные и блестящие, как деревья в джунглях. Этот лес называли заколдованным. За долгие годы борьбы он сам нашел себе форму, и равновесие между жизнью и смертью было столь ненадежно, что малейшее изменение таило в себе беду. Нельзя было ни вырубить просеку, ни убрать упавшие деревья — и то, и другое могло бы привести к гибели всего заколдованного леса. Невозможно было осушить почву и вырастить что-нибудь за этой плотной, непроходимой стеной. Где-то в глубине за зарослями кустарника, в вечном полумраке, жили птицы и мелкие звери, в тихую погоду оттуда доносились шуршание крыльев и торопливый топоток лап. Но редко когда можно было увидеть этих зверей и птиц. Вначале, когда семья только поселилась на острове, папа с Софией решили сделать заколдованный лес еще таинственней, чем он был. Для этого они свезли на берег старые пни и сухие ветви можжевельника с соседних островков. Эти причудливые коряги, белесые от ветра и воды, были по-своему красивы. Когда их затаскивали наверх, они трещали и обламывались, оставляя за собой широкую колею. Бабушке это занятие не нравилось, но она только молча мыла лодку, терпеливо ожидая, когда папе и Софии надоест заколдованный лес. И тогда она стала наслаждаться им в одиночестве. Она не спеша пробиралась сквозь заросли папоротника, обходя болотную воду, потом, утомившись, ложилась на землю и разглядывала небо сквозь завесу из серого мха и веток. Когда она возвращалась, и ее спрашивали, где она пропадала, бабушка отвечала, что, кажется, немного вздремнула.

За лесом, в глубине острова, наоборот, царили чистота и порядок, как в парке. На земле, пропитанной весенними дождями, не валялось ни веточки, к морю вели узкие аккуратные тропинки. Только дачник или совсем уж неотесанная деревенщина пойдет прямо по мху. Им невдомек, сколько ни повторяй, что мох самое нежное растение, какое только бывает. Наступишь на него один раз — он поднимется после дождя, наступишь второй раз — уже не поднимется. А наступишь в третий раз — умрет вовсе. Это все равно что гага: стоит спугнуть ее с гнезда три раза, и она уже никогда не вернется туда.