Призрак Джона Джаго, или Живой покойник - Уилки Коллинз

Уилки Коллинз

Призрак Джона Джаго, или Живой покойник

Глава 1

БОЛЬНОЙ

Сердце в порядке, — сказал врач. — Легкие тоже. Органических заболеваний не нахожу. Не волнуйтесь, Филип Лефрэнк, смерть вам пока не грозит. Недуг, поразивший вас, — переутомление. Лучшее лекарство от него — отдых.

Дело происходило в Лондоне, в моей адвокатской конторе; за врачом послали после того, как полчаса назад я перепугал клерка, прямо за письменным столом потеряв сознание. Не смею без лишней на то нужды задерживать внимание читателя на своей особе, но, полагаю, обязан пояснить, что занимаю должность «младшего» барристера[1] и весьма загружен работой. Родом я с острова Джерси[2], из семьи с французскими корнями, свидетельством чему является наша фамилия, переделанная на английский лад много поколений тому назад. Семейство мое, надо сказать, исстари привыкло считать, что лучше острова Джерси на земле места нет. И по сей день всякое упоминание обо мне как о члене английской адвокатской коллегии вызывает неизбывную досаду у моего отца.

— Отдых? — повторил я вслед за моим врачевателем. — А известно ли вам, дорогой друг, что идет сессия? Судебные заседания в разгаре! Видите, сколько дел скопилось у меня на столе? В моем случае отдых — это крах!

— А работа, — спокойно заметил врач, — это смерть.

Я внимательно посмотрел на него. Нет, непохоже, чтобы он собирался просто припугнуть меня: лицо его сохраняло совершенно серьезное выражение.

— Это всего лишь вопрос времени, — продолжил врач. — У вас крепкий организм, вы молоды, но вам больше нельзя до такой степени перегружать себя. Вот мой совет: уезжайте немедленно. Вернейшее средство восстановить силы — морской воздух. Нет-нет, я не собираюсь вам ничего прописывать. Более того, я отказываюсь вас пользовать. Прощайте.

С этими словами мой друг-доктор откланялся. Но я был упрям: в тот же день я отправился в суд.

Там главный адвокат обратился ко мне за сведениями, предоставить ему которые входило в мои обязанности. К своему ужасу и изумлению, я обнаружил, что совершенно неспособен собраться с мыслями: все факты и даты смешались у меня в голове. Потрясенный этим, я позволил отвезти себя домой. На другой день, вернув все свои дела поверенным моих клиентов, я, следуя совету врача, первым же пароходом отправился в Нью-Йорк.

Путешествие в Америку я предпочел всем иным странствиям, поскольку много лет тому назад один из родственников моей матери уехал в Соединенные Штаты и вполне преуспел там на ниве земледелия. Он не раз приглашал меня к себе. Вот я и подумал, что долгое бездействие под названием «отдых», к которому приговорила меня медицина, нельзя провести приятнее, чем исполнив родственный долг и попутно посмотрев на Америку. После недолгого пребывания в Нью-Йорке я отправился поездом к мистеру Айзеку Мидоукрофту, в имение под названием «Морвик-фарм».

Должен вам заметить, что Америка поразила меня на редкость величественной красотой природы, но, по контрасту, в некоторых штатах попадались и самые монотонные, однообразные и не интересные для проезжающего виды. Местность, где располагалась ферма мистера Мидоукрофта, относилась как раз к последней категории, так что, выйдя из вагона на станции Морвик, я огляделся и сказал себе: «Если исцелиться в моем случае — означает попасть в наискучнейшее место на земле, что ж, я не мог выбрать лучше».

Теперь, когда я вспоминаю эти слова, то расцениваю их — и вы вскоре в этом со мной согласитесь — как суждение в высшей степени поспешное и поверхностное, поскольку мне не было дано предвидеть, какие неожиданности могут таить время и случай.

Старший сын мистера Мидоукрофта, Эмброуз, встречал меня на станции.

Во внешности Эмброуза Мидоукрофта не было ничего, что позволило бы предугадать странные и ужасные события, разразившиеся вскоре после моего приезда. Видный, пышущий здоровьем парень, каких тысячи, сказал:

— Здравствуйте, мистер Лефрэнк. Рад вас видеть, сэр. Усаживайтесь в коляску, а за чемоданом вашим присмотрят.

Я ответствовал со столь же приличествующей случаю вежливостью:

— Благодарю. Все ли благополучно дома? — и мы отправились в путь.

Наша дорожная беседа началась было с обсуждения вопросов сельского хозяйства, но не успели мы преодолеть и десяти ярдов пути, как я выказал полное невежество и в земледелии, и в животноводстве. Эмброуз Мидоукрофт попытался найти более подходящую тему для разговора, однако не преуспел в этом. Тут за дело взялся я и для начала осведомился, удачное ли время выбрал для визита. Бесстрастное, загорелое лицо молодого фермера на глазах оживилось. Видимо, я случайно затронул предмет, волнующий его.

— Лучше быть не может, сэр, — сказал он. — Никогда в нашем доме не было так весело, как теперь.

— У вас еще кто-то гостит?

— Не то чтобы гостит, сэр. Это, видите ли, новый член семьи, который приехал жить с нами.

— Новый член семьи? И могу я спросить, кто же это?

Прежде чем ответить, Эмброуз Мидоукрофт помолчал, потрогал кнутом лошадь, с какой-то робостью на меня поглядел и, наконец, выпалил самым простодушным образом:

— Это девушка, сэр, и милее ее вы в жизни не видали!

— Вот как? Подруга вашей сестры, я полагаю?

— Подруга? Господь с вами, сэр! Это наша маленькая американская кузина, Нейоми Коулбрук.

Я смутно помнил, что младшая сестра мистера Мидоукрофта когда-то вышла замуж за американца, занятого в торговле, и много лет тому назад умерла, оставив единственное дитя. Теперь я узнал, что и отец также умер, перед кончиной препоручив беззащитную дочь попечению морвикских родственников своей покойной жены.

— Он все время спекулировал, — продолжил Эмброуз, — хватался то за одно, то за другое, но ничего не добился. Того, что он оставил после себя, едва хватило на похороны. Мой отец опасался немного перед ее приездом, как эта племянница себя покажет. Видите ли, сэр, мы — англичане и, хотя и живем в Соединенных Штатах, все-таки крепко держимся нашего английского уклада. В общем, могу вам признаться, мы не слишком одобряем американских женщин, но, когда Нейоми приехала, она нас всех покорила. Такая девушка! Сразу повела себя как родная. В неделю выучилась помогать в коровнике. Я вам даже больше скажу: двух месяцев не прошло, как она здесь, а мы уж и представить себе не можем, как без нее обходились!

Разговорившись о Нейоми Коулбрук, Эмброуз до самого дома, не умолкая, не менял темы. Не требовалось большой проницательности, чтобы понять, какие чувства вызвала в нем его кузина. Восторг молодого человека в легкой форме заразил и меня. Так что, когда мы, уже к ночи, подкатили к воротам дома, я с некоторым даже возбуждением предвкушал знакомство с Нейоми Коулбрук.

Глава 2

НОВЫЕ ЛИЦА

Немедленно по приезде я был представлен мистеру Мидоукрофту, главе семейства.

За последние годы старик одряхлел; хронический ревматизм приковал его к инвалидной коляске. Принял он меня любезно, хотя выглядел утомленным. Его незамужняя сестра — сам он вдовел уже много лет — сидела в той же комнате, она ухаживала за братом. Это была меланхолического склада, средних лет женщина, лишенная всяких следов внешней привлекательности. Похоже, она принадлежала к той породе людей, которые живут как бы против воли, словно жизнь — тяжкая обязанность, бремя, коего они никогда бы не приняли, спроси их об этом заранее. Обмениваясь вопросами и ответами, мы провели несколько отчаянно скучных минут в неуютной гостиной, а затем меня отпустили наверх, в отведенную мне комнату, распаковать чемодан.

— Ужин в девять часов, сэр, — сказала мне вслед мисс Мидоукрофт, произнеся эту фразу так, словно «ужин» — нечто вроде домашней пытки, причем мужчины, по заведенному обычаю, выступают палачами, а женщины — покорными жертвами. Не слишком обрадованный первыми впечатлениями от дома, я последовал за слугой.

Пока что — ни Нейоми, ни романтики.

Комната моя оказалась опрятной — и до такой степени, что это действовало уже угнетающе. Я просто возжаждал увидеть хоть пылинку. Выбор книг ограничивался Библией и молитвенником. Из окна открывался вид на утомительно плоскую, кое-где возделанную равнину, да и та печально меркла в сгущающихся сумерках. Над изголовьем девственно белой постели был прибит свиток, на котором кричащими черно-красными буквами была написана мрачная цитата из Святого писания. И в комнате сразу ощутилось угнетающее присутствие мисс Мидоукрофт; пахнуло тленом. Настроение мое еще более упало. Ужина оставалось ждать довольно долго. Я зажег свечи и достал из чемодана книгу, которой, в этом я твердо уверен, привелось стать первым французским романом, появившимся под этим кровом. Это была одна из очаровательных, мастерски написанных историй Дюма-отца, так что через пять минут я очутился совсем в другом мире, и унылую комнату наполнили звуки оживленной французской речи. Властный, непререкаемый удар колокола вернул меня к действительности. Я посмотрел на часы. Девять.