Подъемы и падения интеллектуализма в России. Мои воспоминания - Вячеслав Шестаков

Вячеслав Шестаков

Подъемы и падения интеллектуализма в России. Мои воспоминания

© Вячеслав Шестаков, 2015

© Издательство «Нестор-История», 2015

Предисловие

В 2008 г. я уже публиковал мемуары, пытаясь рассказать о своей более или менее сознательной жизни, начиная с поступления в МГУ. Для заголовка я взял слова из песни Булата Окуджава «А прошлое ясней, ясней, ясней». Боюсь, что он оказался чересчур оптимистичным для следующего деcятилетия, о котором я cейчас пишу: сегодня прошлое становитcя всё более туманным, а будущее вообще теряется из виду. Я никогда не вел дневник, не сохранял важных писем. Поэтому опираюсь в своих воспоминаниях главным образом на память и отчасти на свои прежние публикации.

Я не собирался возвращаться к воспоминаниям, но судьба готовила мне нечто иное. Во-первых, изменилась сама страна, она превратилась в дагерротип известного романа Оруэлла «1984». Во-вторых, моя профессия философа и историка искусства, профессия сугубо гуманитарная, потеряла в современной России престиж и признание. Этому способствовала, в частности, политика Министерства культуры, уничтожившего несколько гуманитарных научных институтов, которые почему-то показались министру культуры Владимиру Мединскому лишними. И поскольку я участвовал в борьбе за эти институты, я оказался свидетелем безжалостного уничтожения лучших традиций русской культуры, в которой прежде всегда высоко ценился интеллектуальный труд. Мой долг перед молодым поколением – рассказать об истории уничтожения этих научных институтов и о тех людях, которые совершили этот акт вандализма.

Я занимался научной и издательской деятельностью более пятидесяти лет. Мои книги хорошо читались и продавались, положительными рецензиями я тоже не был обойден. Казалось бы, работа и жизнь ученого продолжилась и в новых условиях, когда интернет стал конкурировать с книгой. Но вот наступил несчастный 2012 г. Министерство культуры возглавил Владимир Мединский, и оно стало заниматься реформой научных учреждений, с культурой и искусством связанных. Поначалу появилась безумная идея все институты «слить» в один и до предела сократить. Потом была использована другая тактика, тактика запугивания и шантажа сотрудников, которую искусно использовал любимец Мединского П. Е. Юдин, человек без научного образования, опыта, знаний, далекий и, как оказалось, враждебный культуре. Эта тактика оправдала себя. Юдин в короткий срок, пользуясь поддержкой министерства и лично своего покровителя Владимира Мединского, уничтожил Российский институт культурологии, в котором я проработал более десяти лет. После этого он стал директором Института культурного и природного наследства. В этом качестве он продержался недолго. Вскоре Юдина сняли с директорского поста, и следы его затерялись, но, я думаю, ненадолго. Он себя еще покажет…

По указанию Мединского я тоже лишился работы, так же как и мои коллеги по сектору и многие другие сотрудники моего института. В своих воспоминаниях я хочу показать трагедию культуры, которая оказалась слишком ранимой и, по сути дела, бессильной перед напором агрессивной власти. Не случайно так много деятелей культуры вынуждены были эмигрировать из России, чтобы сохранить свои талант и независимость от вульгарных чиновников. О судьбе искусствоведов-эммигрантов в XX в. мне приходилось писать в книге «Трагедия изгнания». Похоже, что сейчас наступает второй акт этой трагедии.

Кроме того, в этой книге я расширил воспоминания об alma mater – Московском государственном университете им. М. В. Ломоносова, в котором я учился на двух факультетах – философском и историческом. В настоящее издание я включил воспоминания о Серебряном веке – о Сергее Дягилеве, о журнале «Мир искусства», о влиянии русской культуры на искусство и культуру Западной Европы. В этом влиянии я убеждался, посещая Англию, знакомясь с наследием Людвига Витгенштейна, Джона Мейнарда Кейнса и его окужения, с русскими учеными и писателями в Америке и т. д. Я вспоминю крупнейших русских ученых и деятелей культуры, с которыми мне приходилось встречаться и работать, – А. Ф. Лосева, В. Ф. Асмуса, В. Н. Лазарева, В. П. Зубова, М. А. Лифшица, А. А. Аникста, Э. В. Ильенкова, М. К. Мамардашвили, Б. Ш. Окуджаву, М. Таривердиева, И. Смоктуновского и др. Всё это поколение внесло огромный вклад в отечественные науку и культуру. Сегодня все они ушли от нас, и мой долг – вспомнить о них, воздать должное их трудам и талантам.

В своих воспоминаниях я обращаюсь и к выдающимся ученым и художникам западной культуры, с которыми я встречался или писал о них книги: американцам – психологу Рудольфу Арнхейму, антропологу Маргарет Мид, художнику Эндрю Уайезу, кинорежиссеру Френсису Копполе; англичанам – историку искусства Эрнсту Гомбриху, профессору Ричарду Кейнсу. Мне многое дала работа в архивах поэта Дилана Томаса, философа Людвига Витгенштейна, экономиста Джона Мейнарда Кейнса, историка и государственного деятеля Уинстона Чёрчилля. О Чёрчилле, Кейнсе и Гомбрихе мной написаны биографические книги, в которых я попытался раскрыть неизвестные стороны их жизни и творчества

Итак, я обращаюсь к своей памяти, надеясь, что с ее помощью смогу воспроизвести некоторые этапы моей жизни. Должен сказать, что время моей молодости было интересное, оно не было лишено значительных событий. В течение моей жизни мне посчастливилось встречаться и работать с выдающимися отечественными мыслителями, настоящей духовной элитой. Судьба русской культуры во многом зависит от того, сохраним ли мы память об этих людях. Именно поэтому мне хочется рассказать о них, об их жизни, трудах и увлечениях.

Воспоминания – жанр неустоявшийся, каждый пишет по-своему, или, как пел Окуджава, «каждый пишет, как он дышит». Актеры вспоминают роли, в которых они играли, поэты – стихи, ими написанные, режиссеры – фильмы, ими поставленные. Моя профессия связана с публикацией книг. Поэтому издания книг служат мне мерой и системой отсчета исторического времени. Конечно, в моих очерках фигурируют прежде всего разные люди, и разные географические места, и разные страны. Но вместе с тем я рассказываю и о моих книгах, и о идеях, с ними связанных. Так получилось, что за полвека я написал около 80 научных книг, которые до сих пор издаются и переиздаются. Судьба идей, их трансформация, их приключения, их связь с людьми, их рождающими, – вот главный сюжет предлагаемых мной очерков. В конце концов, прошлое и будущее зависит от судеб интеллектуализма. Конечно, экономика и уровень жизни играют свою роль, но история показала, что русский человек может выжить в самых трудных условиях физического существования. Но потеря интеллекта, деградация интеллектуальности грозит гибелью человечества, гибелью культуры. Россия испокон веков славилась своей интеллектуальностью, которая поражала западную культуру. Но за последние два десятилетия в России много сделано для истребления этого феномена. Если не остановить этот процесс, России останется только вспоминать о своем славном прошлом, утратив всякую надежду на будущее.

Главный предмет моих воспоминаний – середина прошлого столетия. Смерть И. В. Сталина и постепенная деградация советской системы производства, экономики и мышления открывали возможности для рождения новых форм социальной и интеллектуальной жизни. К сожалению, этим возможностям не суждено было сбыться. Сегодня Россия представляет собой провинциальную страну, утратившую свой интеллектуальный потенциал, сознательно отвергающую опыт европейской культуры, дрейфующую от Европы к военно-азиатским формам общества. Из страны постепенно выветрился технический и гуманитарный потенциал, образование и культура были отданы в руки малообразованных и неспособных к творчеству людей. В этом смысле культура 60-х гг. прошлого века с ее поисками, борьбой с тупостью бюрократической прослойки общества была намного выше, чем современная культура мелко-технократического и бюрократического общества. Но, быть может, для молодого поколения воспоминания о прошлом послужат стимулом возрождения. Это слабая, но единственная надежда для возрождения России. Другого пути нет.

История и память

Английский философ Людвиг Витгенштейн однажды отметил парадокс времени, заключающийся в том, что чем дальше мы удаляемся от определенной эпохи, тем ближе и понятней она нам становится. «Быть может, цивилизация когда-нибудь породит культуру. Когда это произойдет, случится действительное открытие XVIII, XIX и ХХ столетий, которые вдруг окажутся глубоко интересными и значительными»[1].

Быть может, так обстоит дело с историческим временем. Что касается индивидуальной памяти, то она менее совершенна, менее объективна, а, напротив, зачастую капризна, субъективна. Не случайно ее часто сравнивали с камерой-обскурой. В ней что-то выплывает на передний план, а что-то остается в тени, в темноте, на самом дне подсознания, под тяжестью известных фрейдистских или еще каких-то иных комплексов.