Африканский роман - Марина Соколова

Марина Соколова

Африканский роман

В оформлении книги использованы фотографии автора

© М. Соколова, 2013

© Продюсерский центр Александра Гриценко, 2013

© Издательство Виктора Ерофеева, 2013

Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

Дорогой, уважаемый, любимый Читатель!

Я представляю на твой благосклонный суд свою буйную литературную фантазию. Впрочем, она разбавлена изрядной долей реальности. Правда заключается в том, что на севере далёкой жаркой Африки есть очень красивая страна – Алжир. В горных районах Алжира живут гордые, умные, своеобразные люди, которые зовутся кабилами. Во второй половине двадцатого века в живописном кабильском городке Сиди-Аише находился советско-алжирский Центр обучения. В этом месте двадцатилетней студенткой я работала переводчицей, взрослела, развивалась, любила и ненавидела. За прошедшие годы ненависть полностью улетучилась, а любовь осталась навсегда – к незабываемому Алжиру, к его достойному народу. Я уверена, что ты, всепонимающий Читатель, разделишь мои чувства и привязанности.

1

Наконец к Ларисе вернулась комфортная самоуверенность. Она мерила коридор величественной поступью и прислушивалась к упорядоченным мыслям. Они утихомирились вчера пополудни, когда стало ясно, что Алжир уже не за горами. Лариса окинула взглядом французский текст и обрела долгожданный покой. Текст был на удивление простой, пожалуй, даже примитивный. В институте переводы попадались несравнимо сложней. Вообще испытания будущих переводчиков отдавали фиктивностью. Казалось, они не могли напугать даже Вольдемара, хотя в преддверии финальной оценки посредственный Вольдемар (в быту – просто Вова), не скрывая, нервничал. «Вдруг они спросят, как по-французски будет, например, склеп?» – жаловался он Полю (по-простому – Павлику Морозову). «В твоём возрасте пора знать, что такое склеп», – тривиально острил Павлик. «Сам он, вероятно, рассчитывает на свой бежевый костюм», – слегка позлорадствовала Лариса. Знаменитый в узких кругах костюм Поля оставлял её равнодушной. Все французские группы втихомолку потешались над нездоровым интересом Mme[1] Вайнтрауп к действительно неординарному костюму Павлика Морозова. Гроза франкоговорящих студентов от бежевого костюма впадала в необъяснимый раж и в таком состоянии была способна раздавать пятёрки направо и налево. Ларисе тоже перепадало от её щедрот, но она привыкла рассчитывать на свои собственные силы. Она сама поступила в институт, сама хорошо училась, сам а вышла в первые студентки и теперь сама по едет в Алжир переводчицей. Не одна – вместе с четырьмя другими студентами, но без посторонних влияний. Сейчас откроется волшебная дверь – и Лариса вой дёт в новую, неизведанную жизнь. Они скажут ей напутственные слова, с которыми она прибудет в далёкую африканскую страну, променяв размеренное московское существование на затейливый мир, богатый приключениями.

В начальническом кабинете они оказались в единственном числе. Он разместил студентов в приказном порядке и напористо поинтересовался их отметкой по французскому языку. «Ему недостаёт интеллигентности», – подумалось Ларисе, приученной к институтским взаимоотношениям.

На экзамене Барановская оценила её успехи «хорошей четвёркой».

Компетентная Барановская прекрасно знала, что экзаменационный день совпал с Ларисиным днём рождения. Излучая доброту, она поздравила любимую студентку, но… истина ей была дороже. Ларису отметка отнюдь не расстроила, потому что на экзаменах ей редко удавалось сконцентрировать внимание и взять себя в руки. Павлику крупно не повезло: экзамен принимала не Вайнтрауп, ничем другим, кроме впечатляющего костюма, впечатлить Барановскую ему не удалось, и в результате он тоже схлопотал четвёрку. Власовке и Ире как раз повезло: им попались вожделенные билеты, они блеснули – и вырвали у Барановской по пятёрке. Что касается Вольдемара, то он по привычке заработал нормальную тройку. Однако в кабинете, в котором решалась если не судьба, то, по крайней мере, карьера и материальная обеспеченность будущих переводчиков, Вова покривил душой и тройку заменил на четвёрку. Он укоризненно покачал головой и попенял студентов недостатком квалификации. «Посылаем людей с ограниченным кругозором, – недовольно высказался о н, – а потом удивляемся отношению к нашей стране». После всего этого Лариса всё же услышала напутственные слова, которые её настигли по ту сторону начальнической двери. К ней присоединились Ира, Павлик и Вова, в то время как Власовка (согласно паспорту – Ольга Валерьяновна Власова), по просьбе начальника, «на минутку» задержалась в кабинете. «Минутка» растянулась на полтора часа, но неунывающие переводчики с лёгкостью убили время шутками и прибаутками. Власовка вышла из кабинета, как обычно, без лишних слов, но и без лица. «Всё в норме?» – чуть слышно спросила деликатная Ира. «В целом – да», – сухо ответила Власовка. «А почему задержал?» – мягко поинтересовалась Лариса. «Из-за фамилии», – сжато изложила Власовка. «Это что – военная тема?» – уточнила любопытная Лариса. «Да нет, скорее «невозвращенцы», – усмехнулась Власовка. «Невозвращенцы», – тупо повторила отставшая от жизни Лариса. «Газеты надо читать, девушка», – наставительно посоветовал Павлик Морозов.

Лариса не любила читать газеты, плохо разбиралась в «невозвращенцах», более того: она терпеть не могла политику. Заоблачной политике девушка предпочитала земную любовь. Но… до сих пор любовь обходила её стороной. Нельзя сказать, что в её жизни не было влюблённостей. Лариса навсегда запомнила своё первое увлечение. Это произошло до детского садика, совершенно точно: детсадовский Миша был её вторым увлечением. Первое увлечение звали «дядя Фёдор». Он сидел по правую руку от дедушки и, не отрываясь, следил за игроками. Стояло вёдро, и мужчины разумно пользовались погодой. От нелёгкого деревенского труда они неторопливо отдыхали за карточной игрой. Ларисе нравилось наблюдать мелькание карт и слушать скупые мужицкие комментарии. Время от времени кто-нибудь выстреливал солёным словцом. После скабрёзного анекдота дедушка искоса взглянул на внучку и полушёпотом сказал: «Доня, пойди к маме. Она тебя ищет». Позже выяснилось, что дедушка солгал из педагогических соображений. Лариса догадалась, что вблизи чужих мужчин ей нет места. И ещё она поняла, что ей очень хочется видеть того, кто сидит по правую руку от дедушки. Причём чем чаще – тем лучше. И она стала его выслеживать. Заблудиться было сложно, потому что он жил через две хаты. Детское сердечко тянулось к нему, как подсолнух к солнышку. Он источал неизъяснимую истому, которая распространялась по всему тельцу.

Когда Лариса выросла, она узнала, что это было ощущение любви. С первым ощущением любви она рассталась у дедушки в деревне, со вторым – в детском саду, с третьим – в школьном дворе… Сколько их было – томительных предчувствий, но – ни одной настоящей любви. Как ни странно, ощущения остановились на пороге института. Вова, который выдавал себя за Вольдемара, вызывал только смех, но никак не истому. Павлик Морозов, он же – Paul Morosoff[2], вообще не вызывал никаких эмоций. Кроме них, на факультете учились ещё несколько парней, один из которых очень быстро уехал в Израиль, так что просто не успел ничего вызвать. Оставшиеся в мизерном количестве были заняты другими девушками – и уже поэтому вне всяких интересов. Да во всём Педагогическом институте парней насчитывалось не больше двух-трёх десятков! Не жаловали они педагогику: не выгодно и не престижно. Почти все и собрались на факультетах иностранных языков, где были военные кафедры, а значит – спасение от армии. Однажды краем уха Лариса услышала, что где-то на историческом факультете затесался подходящий экземпляр. Но увы! Прошло то время, когда она преследовала мужчин в поисках несказанной истомы. Лариса уже давно ни за кем не бегала; ей нравилось, когда бегали за ней. Среди преподавателей также изредка попадались мужчины. Но они выглядели недостижимыми или малопривлекательными. Впрочем, один из них, преподаватель теоретической фонетики, ей снился целый семестр. Девушке было стыдно, и она никому про это не рассказывала. Во сне Лариса частенько занималась с ним любовью. Это было ещё стыдней… но так приятно! А наяву преподаватель внушал одну враждебность – из-за того, что скупился на пятёрки. Вне всякого сомнения, были… были мужчины за пределами института. На Ларису обращали внимание на улице, в кафе, в ресторанах, на дискотеках, в кинотеатрах и в других театрах, в цирках, на концертах… в магазинах и в музеях! В общем, где бывала, там и обращали внимание. Подходили знакомиться. Она почти никому не отказывала. Часто короткое знакомство заканчивалось вместе с короткой прогулкой по улице Горького. Иногда – после первого или второго поцелуя. Целовалась лишь тогда, когда очень хотелось, – требовала созревшая плоть. Но ни до, ни во время, ни после поцелуев не испытывала ничего другого, кроме полового влечения. Истома перешла в небытие. А о настоящей любви приходилось только мечтать. Периодически у Ларисы создавалось впечатление, что в реальной жизни такой любви не существует вовсе. По крайней мере – в её понимании этого чувства. Nadine Chapeau[3] меняла любовников как перчатки и физическую потребность выдавала за любовь. Нет, к истинной любви это не имело никакого отношения. Лариса сама была не без греха: поцелуи дарила без любви, но до постели никого не доводила. В отличие от Шапо Люба (она же – Амурчик) каждый год делала аборт от постоянного любовника и взахлёб делилась опытом с неопытными девушками. Лариса, хотя и была неопытной девушкой, но предпочитала учиться на собственных ошибках. На её взгляд, ближе всех к любви находилась Власовка, которая отказалась от четырёх браков по расчёту. Она, как и Лариса, жаждала высокой любви… правда, по национальному признаку. На факультете Власовка слыла большой оригиналкой, гонялась за всеми московскими арабами – по очереди и планировала создать счастливую русско-арабскую семью. Лариса входила в её положение, но любовь себе представляла несколько иначе. По её глубокому убеждению, любовь пренебрегает любыми границами – и национальными, и социальными, и всеми остальными.