Приключения Синих Космонавтиков. История одного запоя - Илья Уткин

Приключения Синих Космонавтиков

История одного запоя

Илья Сергеевич Уткин

Дизайнер обложки Татьяна Михайловна Раецкая

© Илья Сергеевич Уткин, 2017

© Татьяна Михайловна Раецкая, дизайн обложки, 2017

ISBN 978-5-4485-7785-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

От автора

Сразу признаюсь, ребята – к настоящей космонавтике – как к науке, или как к полевой работе на станции «Мир», например, я не имею абсолютно никакого отношения. Здесь эта тема проходит аллегорически, по причине, о которой я расскажу вам чуть ниже.

Однако я всерьез надеюсь, что второе название моего рассказа привлечет и заинтересует именно тех, для кого слово «запой» прозвучит не просто знакомо – но знакомо до боли и слез, и книга станет так или иначе близка каждому, кто хоть раз попадал под синие жернова одной из самых страшных и убийственных мельниц этого мира.

Я должен был сдохнуть примерно восемнадцать раз, из них семнадцать раз я должен был сдохнуть безобразно и нелепо. Не получилось. Почему-то я выжил. Наверное, это было нужно для того, чтобы я смог обо всем этом написать. И я это сделал, ведь я понимал, что никто из тех, кого я знал, с кем вместе корчился и извивался под безжалостными синими колесами, уже не сможет подать свой голос. Они уже в мире ином, они мертвы. Остался только я. И эта книга, которую я писал не забавы ради.

Я стал другим, я эволюционировал, и на своем новом витке развития я обнаружил подходящий момент и место, чтобы сбросить отработанную ступень своего опыта в надежде на то, что в таком, пересказанном виде, этот опыт поможет кому-либо сохранить хотя бы толику драгоценного здравомыслия.

Предупреждение: ненормативная лексика!

1

Я очнулся ранним утром в начале прошлого лета на самом пике белых, однако, как чаще бывает у нас – не слишком светлых петербургских ночей, и поначалу я даже в мыслях не держал что-либо предпринимать, моргать, дышать, шевелиться в полумраке непойми-пока чего, менять – не приведи Господи, позу или покидать свой диван, на котором я возлежал в одном надетом на левую ногу ботинке да еще перемотанный крест-накрест с груди на живот жгутом старого каячного кипера, но… я сразу сделал вот что: я схватился за ручку и бумагу: мне надо было немедленно передать Сообщение огромной важности! Сделать это срочно и во что бы то ни стало, невзирая на подкрадывающихся рептилий, на недремлюших химер, на подступающее удушье – пока в памяти оставались хоть какие-то фрагменты нового Послания миру: ценнейшая информация, уникальные кадры, заснятые на самом излете последнего вещего сна… (вообще, тут они все у меня – вещие, зловещие), судьбоносные, тайные зашифрованные предупреждения. человечеству!. Ясно было, конечно, с самого начала, что это было чистой воды очередным наваждением, кстати, как и сама эта чистая вода, здесь я – немножко про другое навождение – про тот хрустальный глоточек, капельку, на которую я уже сутки косился, облизывался и щелкал зубами: а вдруг, коли сказочно повезет… ежели она заснет, зазевается: щелк! – ловко, по-паучьи выстрелить в нее своим сухим языком и —ам!, – втянуть ее в обезвоженную глотку, эти остатки давным-давно потраченных корабельных НЗ!.

Я часто замечал этот волшебный шарик парящим то тут, то там – поблескивающим в лучах утренней звезды, или хоронящимся в пыльных сумерках под потолком, поди вообще разгляди в узком пространстве кабины эту крошечную ледяную планетку, которой я даже и название придумать не успел… и я все пытался ловить ее – рукой, петлей ленты, стаканом.. Однажды я все же схватил ее – да не рассчитал силу, – думал – горсткой, а получилось кулаком, да так грубо и неосторожно, что хрупкий радужный огонек вспыхнул в свой последний раз и разлетелся на сотни молекул Н2О, микроскопических бисеринок, не способных в целом напоить даже моих полуживых тараканов – а у меня на Володи Ермака и тараканы были тоже..

Но меня, как я уже упомянул, пробудило наваждение иного рода. Вероятно, мне такой сон приснился, и явился мне призрак Пушкина или Горького, или Сэлинджера какого-нибудь. Почему, собственно, нет? Иногда под утро с «бодуна» я такие фильмы смотрю – вы просто закачаетесь! Спилберг будет отдыхать, Тарковский, и Кубрик, и Бертон —этот уж точно… Однако, Пушкин – Пушкиным, а моих сил хватило ровно лишь на то, чтобы понять, что ручка совсем не пишет, и что мне по-прежнему так хреново, что я даже не в состоянии придать своему телу сидячее положение. Я не пил водку уже более суток, твердо намереваясь выйти «на зубах», но при всей обычной безумной похмельной тоске меня охватывали смутные предчувствия каких-то фантастических перемен к лучшему. Именно на волне таких хорошо подзабытых ощущений и возникла непреодолимая творческая тяга – мгновенная, как эрекция. Когда-то давно, в пору юности, все ведь так и начиналось: эрекция вызывала вдохновение, а вдохновение – эрекцию, и такую мощную, что приходилось наскоро рисовать соблазнительные полуодетые фигурки и вручную снимать напряжение, иногда по нескольку раз в день.

Кстати, раз уж я обернулся к прошлому —я вернусь чуть-чуть к началу: как я родился. Я родился в апреле за неделю до запуска первого человека Земли на орбиту нашей планеты.

«Орбита», если еще помните – это было известное гадюшное кафе на Большом Петроградской Стороны, где мне однажды едва не оторвали левое ухо. Причем – в День Космонавтиков, через неделю и восемнадцать лет с того момента, как я появился на свет. До этого злополучного дня я еще не на шутку надеялся связать свою жизнь с полетами в другие миры. Я грезил Космосом и болел научной фантастикой, читал все, что мог найти в библиотеках, знал наизусть все фильмы. Я часто представлял, что мое тело – это некий секретный звездолет, и когда я шел по улице – я, в действительности, барражировал в просторах Вселенной и сам себе из центра управления отдавал различные команды. Прохожие – все были астероидами или вражескими кораблями, и мне нужно было с ними разминуться, предотвратить столкновение с каждым, кто двигался навстречу.

Но это – в детстве. Когда я подрос, и суетные земные дела с непреодолимой силой потянули меня прочь от космических сюжетов, мечта моя вдруг потихоньку стала сбываться, правда, несколько иным образом, поэтому в свое последнее большое путешествие на синем корабле я отправился уже серьезно подготовленным, полностью экипированным высококвалифицированным алконавтом.

Значительная часть моего бестолкового пребывания здесь, на Земле была позади, и опыта борьбы со своим пристрастием я имел предостаточно. И вместе с тем в этот раз все протекало совсем не так, не так, как обычно, но даже как бы против правил. Что я имею в виду? Сорваться в штопор в студенческие годы или, например, чуть позже, когда мы – по крайней мере, многие из нас, еще не начали нормально зарабатывать, всегда мешала примитивная нехватка денег. Побузив день-два и собрав пустые бутылки, мы шли к ларькам отпиваться водянистым пивом и затем неизменно возвращались к своим обязанностям – учебным или трудовым.…

А зато сейчас запой можно спланировать, как отпуск. Со всеми детальными рассчетами затрат, включая стоимость финальной капельницы. Новые правила теперь так и звучат: погулял – в клинику. Скатился с горочки – наверх саночки. Как-то раз я даже брал кредит в банке под расписанный заранее загул! Но теперь, пытаясь разобраться, что же именно пошло не так, почему мои саночки поехали не туда, и как меня вынесло на «черный» склон, я впервые задумался о том, кто же на самом деле дергает за нитки, пришитые к моей отчаянной заднице: тот, кто пришивал или тот, кто все время пытается их оторвать, отрезать, отгрызть – то есть, я сам?

Вопрос этот, насколько я помню, в разной форме вставал передо мной каждый раз, когда я размышлял о свободе своей воли и прочих философских вещах, возвращаясь оттуда, где нет никаких ниток, нет ничего, кроме холодных звезд и головокружительной невесомости. Однако для прыжка в синее безмолвие необходимы подходящие условия и нередко – участие других людей и даже механизмов. А порой мне казалось, что в большинстве случаев от меня не зависит ровным счетом ни черта. К месту на ум приходит одна старая история, в которой я опоздал на поезд, и меня подобрал другой, почтово-багажный – когда мой случайный попутчик на переезде под Киришами вышел на пути и «проголосовал» поллитровкой. У него в сумке тогда нашли еще четыре таких же, и до Ленинграда я доехал живым только потому, что их было не шесть или восемь. О, мне даже «порулить» тогда дали и погудеть, сколько душа просила! Временами мне чудится, что я – все еще там – в той кабине, мчусь, распугивая людей и животных трубой иерихонской, молодой, шальной, восторженный… сумасшедший.