Птица - Александра Кириллова

Александра Кириллова

Птица

«Открытое мной Небоморе…»

(о стихах Александры Кирилловой)

Несмотря на все модные тенденции постмодернизма и разговоры о том, что поэзия умерла, так как никому не интересна, настоящая поэзия живет и будет жить, пока остаются люди, способные создавать стихи, и те, кто может оценить их. И это понятно: поэзия – особая творческая сила.

Поэзия не подчиняется коммерческим началам и установкам сверху. Она рождается как ветер, по одной ей ведомым законам. Она бьется как птица в голове автора и просится на волю, где можно будет ощутить всю ее красоту в свободном размахе крыльев на белом листе бумаги, в звуке голоса…

Такой автор – всегда избранник и в то же время пленник, заложник своего поэтического дара. Отсюда – искренность и открытость, даже беззащитность. Отсюда – умудренность и проницательность, впитавшие опыт минувших столетий («Прошли века с последней нашей встречи…»).

Стихи, вошедшие в этот сборник, представляют самостоятельный и абсолютно индивидуальный голос. В нем есть глубокие интонации Анны Ахматовой и звонкие переливы Беллы Ахмадулиной, но лишь потому, что автору близки и дороги стихи этих великих русских поэтов. Эта поэзия – дар, но дар суровый:

Такая пламенная сила,В ней столько боли и тепла.Она – все то, что я просила,И пусть на миг, но обрела.

Возможно, давно строки, полные любви и нежности, открывающие самые глубинные переживания женского сердца, не звучали так целомудренно – и в то же время чувственно и эротично… Это поэзия нового времени и для нового читателя, который не всегда знает, что стихи могут быть интереснее экранных мелодрам, они могут трогать душу сильнее модных песен и пробуждать настоящие, во многом сейчас забытые чувства… Стихи эти идут от сердца, от самой его глубины.

Я думала, время мой дух успокоитИ строки расставит как хрупкий сервиз.Все так, только разве оно того стоит?Ведь поиски истины – тот же каприз.И даже теперь на чужих перевалахМне солнце по-питерски слепит глаза.Молю, чтобы сердце мое не усталоКак прежде тревожно стучать для тебя.

И, что особенно ценно, Александре Кирилловой удалось создать свой собственный, ни на что не похожий, поэтический мир, пленительное и неповторимое Небоморе, которое сливается на горизонте в одну линию Неизведанного…

Все кануло, все истекло,В лазурном исчезло просторе.От края до края леглоОткрытое мной Небоморе…

Лирическое путешествие, в которое автор приглашает читателей этой книги, конечно же, сулит много открытий. У каждого читателя они будут свои. Но, пожалуй, главное из них – то, что Александра Кириллова как поэт, безусловно, состоялся.

Д.Н. Бакун

Я просила тебя остаться…

Я просила тебя остаться.Как терзает школяр букварь,По колонкам водила пальцем,Уговаривая календарь.

Непреклонные строем ладноЦифры свой продолжали путь.Я их взглядом ловила жадно,Я хотела еще чуть-чуть.

Но четверка была жестока,И пятерка была груба,Точно я уж теперь без срокаИх и пленница, и раба.

За нескромную жажду ласки,За терпение на мелиЗакорючки из черной краскиРавнодушно меня секли.

Оттого, что ты дал им право,Безраздельную эту власть,Ради, может, пустой забавыХладнокровно губить и красть.

Потому ли, что не смолчалаИ о чувствах не солгала,Моей виселицей стоялаЦифра семь во главе угла.

Ты руки мои в своих руках…

Ты руки мои в своих рукахДержишь как птицу нежно,Но в этих горячих живых силкахПогубишь ее небрежно.

А ей бы вспорхнуть и лететь, лететьВ ноябрь слегка морозный.Перчатки не хуже могли согреть,Но, видимо, слишком поздно.

Так что же? Я рада. Пусть эта награда…

Так что же? Я рада. Пусть эта награда —Тяжелое бремя и горькая суть.Стучат в подоконник жемчужины града,Быть может, поэтому мне не уснуть.

И снова растянуты мысли без срокаВ моей голове словно тяжкий недуг.Но нет в одиночестве этом порока,Оно – моей гордости преданный друг.

Не знаю, сколько месяцев и дней…

Не знаю, сколько месяцев и дней,Как много нескончаемых столетийБок о бок здесь на улице моейВедут войну Монтекки с Капулетти.

Закрыты ставни на тугой засовИ флаги с черной лентою у входа.Здесь каждый до безумия готовДоказывать величественность рода.

Немало поколений воспиталВ глухой злобе их воспаленный разум.А что взамен? Негаснущий пожар,И каждый этим пламенем наказан.

О том, что род их кожею белейИли, быть может, лучше образован,Слова, слова, как тысячи камней,Летят по обезумевшим Веронам.

Какие бы достойные делаНе избраны для гербовой печати,Для каждого соседского двораОни противны глазу и некстати.

Сметая грязь шелками с мостовойДорогой узкомыслия и страха,Безжалостный родительский конвойВедет, ведет сынов своих на плаху.

И новый уж готовится ТибальтБлеснуть оскалом острого кинжала.Но не гранит, теперь уже асфальтБагровое накроет одеяло.

И будут из комодов доставатьСуровые и скорбные портреты.И будет вновь Джульетта умирать,Хотя, кому есть дело до Джульетты.

Мы с тобою не дети, но все же…

Мы с тобою не дети, но все жеТак нелепо порою смешны.Долгий путь через годы проложенВ неизменном плену тишины.

Ловим взгляды друг друга, краснеем,Воскрешаем скупой разговор.Но о главном, о главном не смеемМы друг другу сказать до сих пор.

Как же юности нежные всходыМы смогли от потерь уберечь?Ведь любил ты кого-то, но все жеТак отчаянно ждешь новых встреч.

Где-то вновь остроликое пламяОмывает крутые хребты,Что исхожены, друг мой, не нами,Так не нам собирать с них цветы.

Нет ни боли, ни искры досады,Мы как прежде под оком свечиПерепутаем жадные взгляды.Промолчи! Промолчи! Промолчи!

Вот уж тесными стали объятья…

Вот уж тесными стали объятьяПрежде милой житейской тюрьмы,И красотки в фарфоровых платьяхСмотрят боязно из темноты.

Потускнела и точно опалаАкварельная в рамах сирень,И старинная лампа усталаГрациозно отбрасывать тень.

Все покрыто вуалью из пыли —Безразличия словно покров.Шепчут вазочки: «Нас позабыли,И не селят к нам больше цветов».

Вопрошают зеленые шторы:«Почему не танцует сквозняк,Почему наши гаснут узоры?»,А часы отвечают: «Вот так».

Им не знать ли, как время суровоК нашим чувствам и нашим словам,И дворцы из стекла и фарфораБез тепла превращаются в хлам.

Когда измотано до дыр…

Когда измотано до дырОсенними ветрами сердце,И ни один живой кумирУже не может в нем пригреться.

И льет уж, кажется, за край,Смывает бытия законыНапрасный дождь, вороньих стайС ветвей срываются бутоны.

В минуты этой пустотыЗа нашим обнищавшим садом,Я знаю, тоже смотришь тыВ свое окно с таким же взглядом.

Не ждешь, не молишься ветрам,Что дуют в жестяные трубы.Сложил в красивый тонкий шрамСвои изломанные губы.

Лишь где-то там в стекле зрачкаНе гибнет мысленная сила.Она, как музыка сверчка,Тонка, но так невыносима.

И в какофонии дождей,Сквозь камень стен, косую крышу,В холодной комнате своейЯ этот голос твой услышу.

Печален и велик покой,Подобный замкнутому кругу.И в этой осени с тобойМы как никто близки друг другу.

Окрасился к вечеру город багровым…

Окрасился к вечеру город багровым,А небо озвучили крики стрижей,И я в своем платье простом и неновомИду неспеша в полумраке аллей.

За парком, где липы вчера зацветали,В глубинах манящего светом окнаТы ждешь терпеливо, и в тонком бокалеТомится кровавое сердце вина.

Уже фонари зажигаются строем,Листва их прищуренным делает взгляд,О, как же он манит теплом и покоем,И мне ни к чему возвращаться назад.

Лукавые камни шуршат под ногами,Они что-то знают об этом пути,Сквозь вечер, стрижей и листву с фонарями,С которого мне не свернуть, не сойти.

И вот уж густых исполинов покорноМеня отпускает живая стена,В неспешных шагах и во мне все бесспорно,И все подчиняется свету окна.

Фонтанный дом