Миленький - Алексей Лукьянов

Алексей Лукьянов

Миленький

© Лукьянов А., 2016

© Оформление. ООО «Издательство «Э», 2016

Пролог

«Газик» со снятыми бортами медленно (хотя и не так, как того требуют приличия и протокол траурного шествия) ехал по направлению к кладбищу. Кроме открытого гроба, обшитого кумачом, и наспех сколоченного соснового креста, в кузове никого не было.

Ни вечно пьяной, но с профессионально скорбным выражением на лицах похоронной команды; ни духового оркестра, вразнобой играющего третью часть шопеновской сонаты для фортепиано номер два, оратория тридцать пять, более известную как Траурный марш; ни моря цветов и жестяных венков с пластмассовыми цветами, выцветшими на солнце и перевязанными черными лентами с надписями «От жены и детей», «От сослуживцев», «От парткома и месткома». Не было и провожающих, тех самых жены и детей, сослуживцев, парткома и месткома, соседей, знакомых и просто случайных зевак, решивших проветриться в этот жаркий июньский полдень, а потом на халяву попасть на поминки, чтобы поесть рисовую кашу с изюмом, щи из квашеной капусты, пюре с котлетой, выпить рюмку-другую водки, запить компотом и положить в авоську холодный расстегай, чтобы доесть дома. Задайся случайный прохожий вопросом, кто же предоставил гроб, крест и машину, он мог бы сразу и не найти ответ, и пришлось бы ему обращаться к раздраженному водителю.

Водитель, между прочим, тоже недоумевал: зачем везти гроб в машине со снятыми бортами, если некому даже присмотреть за тем, чтобы не вывалились на дорогу гроб и крышка, а также крест с косо прибитой на сапожные гвоздики фанерной табличкой, на которой кто-то торопливо шариковой ручкой нацарапал: «МИЛЕНЬКИЙ Святослав Аполлинариевич, 8 марта 1940 – 24 июня 1980»? Почему нельзя быстро-быстро доставить заколоченный гроб из морга на кладбище в машине с поднятыми бортами? Это ж Миленький! Кому в здравом уме и доброй памяти может прийти в голову хоронить Миленького вот так, это ж смех на палочке – ни провожающих, ни сочувствующих.

На перекрестке «газик» замер у светофора. Вот тут-то кто-то из случайных прохожих и разглядел лицо покойного.

– Твою мать, неужто Миленького повезли?! – изумился прохожий вслух.

И хотя обращался он к самому себе, возглас его был услышан. Пешеходы, наплевав на зеленый, столпились у кузова.

– Еперный тиатыр, и правда – Миленький! – подхватил один.

– Миленький помер! – крикнул другой.

– Э, старик, у тебя в кузове что – Миленький? – спросил у шофера, бесцеремонно распахнув кабину, молодой человек в солнцезащитных очках на пол-лица.

– Ну, – нетерпеливо кивнул водитель. – Дверь закрой, уже желтый.

Но молодой человек не закрыл дверь и – даже напротив – обернулся к публике и объявил хорошо поставленным на комсомольских, очевидно, собраниях голосом:

– Товарищи, я все уточнил. Действительно, Миленького хоронят!

Шофер пару раз сердито утопил педаль акселератора – мол, не задерживайте движения, граждане, расходитесь, дайте дорогу. Превращение своей машины в катафалк шофер переживал очень остро и хотел как можно быстрее покончить с неприятной обязанностью. Что поделать, шофер тоже был молод, порывист, и ехать на первой передаче ему казалось унизительно. Особенно когда в кузове лежит такое тело.

Но не тут-то было. Молодой человек, обернувшись к водителю, сказал:

– Старик, не гони. Прояви уважение к покойному.

Водитель наклонился к блюстителю морали ближе и рекомендовал идти на хутор бабочек ловить, после чего резко захлопнул дверь, снял автомобиль с ручного тормоза, выдавил сцепление и включил вторую передачу с твердым намерением ехать так быстро, как только позволит техника. Но прежде чем тронуться, он посмотрел в зеркало заднего обзора. И присвистнул, потому что за «газиком» выстроилась траурная процессия. Закончить по-быстрому не получалось.

Процессия выглядела слишком нарядной. Единственным ахроматическим пятном в толпе был одетый по форме и страдающий от жары совсем юный сержант милиции. Оказался он здесь случайно: остановился у бочки с квасом утолить жажду, а тут вдруг столпотворение рядом с проезжей частью. Не зная, как реагировать в такой ситуации, он потянулся было к свистку, но тут выяснилось, что это похороны, и неорганизованная людская масса тотчас выстроилась в узкую очередь за «газиком». Решив, что представителю власти не мешает проследить за порядком и далее, сержант влился в процессию и сейчас сосредоточенно думал о том, что написать в объяснительной начальству. Остальной же народ, одетый легко и пестро, шел за грузовиком как бы даже и без намека на скорбь. Тут и там слышались веселые возгласы и смех: процессия вполголоса обсуждала покойного.

– Надо же, а я думал – он старый совсем, – говорил своим спутницам – двум юным девам едва ли восемнадцати лет – тот самый молодой человек, что минуту назад уточнял у шофера имя покойного. – А он, оказывается, моложе моей бабки – ему ж только-только сорок стукнуло!

– Ты бы с его попил – такой же старый сделался бы, – тихо, чтобы не услышал покойный – ведь они шли за гробом самые первые! – сказала блондинка в красивом голубом платье. – У него самогонный аппарат был, знаете?

– Ну и что? – пожала загорелыми в крапинку плечами рыженькая спутница молодого человека, одетая в сарафанчик, напоминавший летний луг – оранжево-желто-красно-зеленый. – Че ты такая наивная, Элка? Чуть ли не в каждом доме такой аппарат имеется, даже у нас, даже у начальника милиции. Не про то ты говоришь.

Элка покраснела.

– Марин, давай не будем? – заступился за Эллу молодой человек.

– А чего – не будем? – возмутилась Марина. – Можно подумать, я напросилась за этим козлом старым идти.

– Нельзя так о мертвых, – попытался он урезонить подругу.

– Вот еще! А если он заслужил? Всю жизнь жил, как свинья, а ему тут уважение выказывай. Тебе-то хорошо, он за тобой не подглядывал, когда ты в баню ходил.

– Марина… – Молодой человек опасливо обернулся назад. Многие члены процессии внимательно слушали пламенное выступление рыженькой Марины.

– Че Марина, че Марина-то? – еще громче возмутилась она и тоже обернулась. – Бабы, ну скажите – козел был этот Миленький?!

Баб – и молодых, и постарше, и совсем пожилых – в толпе было достаточно, и даже гораздо больше, чем мужчин. Каждая из них имела зуб на усопшего, и Марина вправе была услышать дружное подтверждение своих слов. Однако секунду назад шумная и – чего греха таить – радостная процессия вдруг замолчала. Слышно было лишь шарканье подошв и стук каблуков об асфальт.

Возможно, кого-нибудь другого – ту же Элку – всеобщее молчание смутило бы, но Марина была явно не из таковских.

– Ах вот, значит, как! – крикнула она. – То есть вам всем нравилось, что он за вами в бане подсекал, на огороде, в раздевалках? Может, вы ему и специально все демонстрировали? Ну ладно тогда! Тогда надо уважить покойного, дать ему то, чего он при жизни недополучил.

С этими словами Марина стянула через голову сарафан и дальше шла уже в купальнике-бикини, предусмотрительно надетом для похода на речку.

– Эй-эй, гражданочка, полегче, прекратить заголяться на похоронах! – прикрикнул сержантик и стал пробираться сквозь толпу к возмутительнице общественного порядка. – Немедленно оденьтесь, не то я вас в отделение! Как можно – на похоронах!..

Но, странное дело, аморально поступившую Маринку молчаливая толпа, только что не поддержавшая злословия, осуждать тоже не торопилась. И даже какая-то молодая женщина – лет тридцати или около того, взяла да и расстегнула блузку, явив миру несоветского производства кружевной лифчик.

Примеру женщины последовала другая, третья, и вскоре почти все плакальщицы разоблачились до нижнего белья, большей частью отечественного производства. Однако мужчин это не смущало, поскольку они думали в основном не о форме, а о содержании.

Народ, наблюдавший странные похороны со стороны, словно магнитом притягивался к медленно шествующей процессии и тоже вливался. Женщины, оказавшись среди провожающих, немедля начинали стягивать с себя верхнюю одежду.

– Элка! Элка! А ты че, особенная? – громким шепотом обратилась Марина к подружке. – Снимай платье!

– Дура, что ли? – испугалась Элка. – Я лифчик не надела.

– И что? Значит, можно выделяться, да? Ну хочешь, я тоже лифчик сниму!

– Ты дура, что ли? Мы же комсомолки!

– Раздевайся, говорю! – И Маринка решительным движением расстегнула на Элкиной спине молнию.

Элка сначала отчаянно сопротивлялась, но решительная Маринка подавила протест и стащила с подруги платье. Элка прикрыла грудь руками.

– Не прячь красоту-то! – рявкнула Маринка и сама сняла лифчик. – Похороны – так похороны!