Цена могущества - Константин Сергиевский

Константин Сергиевский

ЦЕНА МОГУЩЕСТВА

Позади — пустота, впереди — бесконечность.

Смерть прошла совсем рядом, обдав меня своим холодным дыханием, коснувшись моего лица чёрным крылом. Но вместо вечного покоя я получил вечную муку. Бессмертие.

Ребёнку гораздо легче принять факт собственного бессмертия. Все дети считают, что смерти нет — по крайней мере, для них самих. Даже я, хотя я видел и ощущал смерть. Столько смерти, сколько не суждено увидеть — и вынести — любому другому ребёнку. Она проникала с каждым вдохом в глубину моих лёгких, забивая ноздри своим сладко‑тленным запахом. Она запекшейся кровью забилась мне под ногти, размазалась засохшими багровыми брызгами по лицу и волосам. Она навеки отпечаталась в моём сознании памятью о прикосновении к холодным и твёрдым телам моих родных — отца, матери, сестры, братьев.

Но обо всём по порядку.

Моё детство было счастливым и безоблачным, каким оно бывает у большинства детей. Много ли нужно ребёнку для счастья? Совсем немного, на самом деле ‑ домашний очаг и близость родных. И при этом совсем не важно, где находится и что представляет собой твой дом. Пусть даже это пещера в суровых горах, ветхая лачуга на краю гнилых зловонных болот, или шатёр из плохо выделанных кож посреди безжизненной пустыни. Место, где ты родился и вырос, навсегда остаётся малой родиной, тем местом, куда, по прошествии многих лет, так неумолимо начинает тянуть человека.

А ещё — для счастья нужен пятачок земли для игр и детских забав. И пара приятелей, с которыми всё это счастье можно разделить.

Всё это было у меня в той, прежней жизни.

Был дом — настоящий рыцарский родовой замок. Пусть изрядно обветшавший и вызывающий пренебрежительные и насмешливые улыбки богатых соседей, но имеющий всё, что положено рыцарскому замку. Обмелевший, давно не чищеный ров. Подвесной мост через него — на моей памяти, ни разу не поднимаемый. Короткий крепостной вал, с двумя возвышающимися башнями, на которых реют наши родовые стяги. Сам замок ‑ из вековых валунов, со всеми полагающимися рыцарскому замку атрибутами — тронным и пиршественным залом, кабинетом Хозяина, библиотекой, оружейной, кухней; с домашней молельней с древним каменным алтарём и пристроенным сбоку небольшим склепом, где в тяжёлых гранитных саркофагах покоились кости моих далёких предков; с комнатами для хозяев, их детей, нянек, прислуги, гостевых. Конюшни, псарни, кузница и даже маленькая водяная мельница — всё это в нашем доме наличествовало. И пусть мне пока приходилось делить детскую с этими болванами — моими старшими братьями‑близнецами — так они меня сильно не доставали, проводили всё время друг с другом; к тому же я знал, что скоро они совсем вырастут и покинут родительским дом, и тогда у меня будут свои собственные покои.

Мне двенадцать лет. Я — потомок двух древних и славных родов. Как любой отпрыск благородных кровей, я с раннего детства наизусть вызубрил свою родословную по обеим её ветвям вплоть до десятого колена. Только стоит ли утомлять читателя этими скучными подробностями?

Мои родители… Кто говорит, что в наше время не бывает браков по любви? Мне бог дал счастья родиться в любящей семье. Мама, образованная женщина, дочь графа, вышла за моего отца — простого, небогатого барона, потомка древнего и благородного, но обедневшего рода. Неравный брак, на взгляд её семьи. История любви достойная воспевания в балладах менестрелей. Но не в моей суровой повести.

Были друзья — сыновья конюха и оружейника, мои однолетки. Не по роду? Никаких проблем! Они признавали во мне старшего во всех играх. Я и был основным организатором и вдохновителем всех наших опасных для собственных шкурок проказ. Это были друзья — с которыми, годы спустя, мы бились бы в одном строю, защищая честь и Родину. И был свой «штаб» ‑ старый сеновал, полностью отданный в наше распоряжение.

У меня уже был свой детский полудоспех. Пусть и не специально сделанный на меня, а умело перебранный из старых запасов нашим оружейником, но всё же мой, собственный. И свой меч — пусть короткий, с неважной балансировкой, детский, ‑ но посмел бы кто в моём присутствии назвать его «дамским»! На двенадцатилетние отец подарил мне настоящего боевого коня, хотя и старого уже жеребца, не пригодного к дальним походам, но прошедшего за долгий лошадиный свой век немало настоящих битв, и для которого вес юнца вроде меня ещё не стал невыносимой поклажей.

Мама тогда мне подарила великолепный белый плащ, на котором собственными руками, втайне от меня, вышила бисером наш родовой герб. При виде этого прекрасного одеяния я готов был бросится к ней, чтобы расцеловать, но сумел подавить это желание (я ‑ мужчина! я ‑ воин!) — осталось лишь припасть на одно колено и прижать её ладонь к своим губам.

А своего пони я подарил Лидии, любимой младшей сестрёнке. Я сам помог ей забраться в седло, сам, держа пони под уздцы, провёл её первый круг по двору. Родители смотрели тогда на нас с улыбкой. Как я сейчас понимаю, мои глаза светились радостью, сестрёнкины — гордостью за старшего брата. И просто, просто — счастьем. Как недавно всё это было… и как давно.

А ещё — у меня был свой пёс! Пока ещё — смешной лохматый щенок с густой шерстью цвета потемневшего олова, с грозным и совершенно необычным для их никогда не лающей породы кличкой Гром. Но это мой пёс — как захотел, так и назвал! Он пока ещё такой же мальчишка, как и я — шустрый, шаловливый, игривый. Пока — не защитник, но приятель для игр. Пока он ещё рад порезвиться, повозиться, облизать лицо хохочущему от удовольствия хозяину. Но — уже не возьмёт лакомство из рук чужого человека. Даже если этот «чужой» — наш псарь, собственноручно выбравший для хозяйского сына лучшего щенка в помёте. Не залает, но глухо заворчит, оскалив молочные клычки, если кому-то в шутку вздумается замахнуться на меня рукой. А потом, годы спустя, мой щенок вырос бы в огромного пса. Такого, что сутками может нестись возле моего стремени, не отставая от летящего во весь опор скакуна. Или, случись такое дело, небрежно отодвинуть массивным мохнатым задом своего хозяина, чтобы занять место на узкой тропе между ним и раненым разъярённым кабаном.

И, конечно, были у меня планы на жизнь. Я не мог наследовать отцовский баронский титул. И меня это нисколько не смущало. Как только мне исполнится 16, я, испросившись родительского благословения (и получив его! ‑ какие тут могут быть сомнения?) — направлюсь на верном своём коне и с верным псом по землям нашего графства. В оруженосцы ни к кому не пойду — какой бы великий рыцарь мне это не предлагал! И, вскоре, отвагой и подвигами своими, заслужу рыцарский титул. Свой замок — такой же маленький и уютный, как у моих родителей, я завоюю. А может быть, куплю. Обзаведусь женой — красивой и умной, как моя мама. Нарожаю детей, ‑ не таких, конечно, придурков, как мои старшие братцы, но ‑ такого наследника как я. И любимую дочку, такую же замечательную девочку, как Лидия, я, безусловно, сделаю! Пока ещё не знаю, как — это ведомо лишь взрослым. Но у меня получится, обязательно!