Тайна улицы Дезир - Доминик Сильвен

Доминик Сильвен

Тайна улицы Дезир

В детстве, чтобы быть личностью, нужно быть многоликим.

1

«ПАРИЖ — ЭТО КРАСАВИЦА… КОТОРАЯ ВСЕМ НРАВИТСЯ…» — ну нет, ты мне совсем не нравишься… да замолчи же… дура… — «ВЗДЕРНУТЫЙ НОС, НАСМЕШЛИВЫЙ ВИД…» — как ты надоела со своим носом и волосами…

«ВСЕГДА СМЕШЛИ-ВЫ-Е ГЛА-ЗА!»

Жан-Люку понадобилось несколько секунд, чтобы прийти в себя и собраться с мыслями, которые словно растеклись по подушке. Он понял, что голос певицы доносится из радиобудильника. Было четыре часа утра.

Теперь Жан-Люк вспомнил, что сегодня воскресенье и надо идти туда, стиснув зубы и сжав кулаки, прямо сквозь стену. Он выключил радиобудильник. Конечно, Ной и Фарид пришли, чтобы подловить его. Они выбрали станцию, по которой передают старомодные песенки, и приглушили звук. Но если они хотели заставить его забыть свой страх, их попытка оказалась тщетной. У Жан-Люка заболел живот.

Он встал, пошел в ванную, побрызгал себе в лицо холодной водой и, посмотрев в зеркало, увидел в нем несколько поблекшего со вчерашнего дня бритоголового парня с каштановой бородкой. Он проглотил спазмолитик, оделся и спустился в кухню.

Ной и Фарид были там. Пили кофе с подобающим случаю выражением на лицах. Они смеялись про себя, это было видно сразу. Ной и Фарид, оба одетые в черное, черноволосые, выглядели бы сиамскими близнецами, если бы не глаза: у Фарида они были черными, а у Ноя — голубыми. В остальном же — настоящие сиамские близнецы. Средиземноморские. Они грызли сухарики.

— ВОТ ОН, ПАРИЖ! — пропел Фарид.

— Фот он, Павиш, — пробормотал Ной с набитым ртом. — Ты хорошо спал, мой Жан-Люк?

Фарид принялся за свой любимый конфитюр из черники. Легкая закуска перед тем, как потуже затянуть пояс на весь день: шел священный месяц Рамадан.

— Ты все время говоришь, что мы с Ноем слушаем только американский рэп, вот мы и решили доставить тебе удовольствие, — сказал он, взмахивая руками, на которых сверкали три дорогих перстня.

Фарид никогда не снимал их. Во время налетов он прятал их под перчатками. Они много значили для него. Но вот — что именно?

— Йоу, мэн! Доставлять удовольствие — наше любимое занятие, — подхватил Ной.

— Заметь, это ремикс песни Мистенгет, стоящая идея, по-моему, — добавил Фарид, сопровождая свои слова очередным изящным жестом, показывавшим, как свободно он себя чувствует.

Фарид гордился своими руками, но еще больше он мог гордиться своей внешностью. У него была смазливая физиономия беззаботного двадцатилетнего парня, для которого завтра просто не существует. Рядом с этой парочкой Жан-Люк чувствовал себя стариком. Стариком в двадцать шесть лет. Он вымученно улыбнулся.

Сиамские близнецы закончили трапезу, Жан-Люк влил в себя чашку кофе, после чего троица спустилась в гараж, чтобы взять автоматы Калашникова, дубинки и сумки. Они забрались в джип «мерседес». Как только перед «БМВ», припаркованной позади «мерседеса», открылась автоматическая дверь, сидевший за рулем Менахем нажал на газ. Юный Менахем был прекрасным водителем и всегда выручал их в нужный момент. Это он угнал в Аньере джип и «БМВ». Ной всячески опекал своего братишку. О том, чтобы разрешить ему стать членом боевой группы, и речи быть не могло. Все понимали: его дело — добывать машины и работать шофером.

Когда они проезжали через Сен-Дени, Ной включил радио. Вскоре диктор заговорил о ситуации в Палестине. Погибшие в результате взрыва, совершенного террористом-смертником, Шарон по одну сторону, Арафат по другую, и Рамалла в руинах. Фарид переключился на другую радиостанцию. Он всегда менял радиостанцию, телеканал, тему разговора или жизненное пространство, если дело доходило до вещей серьезных. К тому же Фарид не заглядывал в газеты. То же самое с американским рэпом. Фарид не любил французский рэп, потому что, слушая его, надо было разбирать слова и над чем-то задумываться. Что же до Ноя, единственное, чему он научился у рэпперов-янки, было восклицание «Йоу, мэн!», которое он вставлял кстати и некстати.

Жан-Люк принял еще одну таблетку спазмолитика. Ему требовалось говорить, чтобы отвлечься от сотрясавшей его изнутри дрожи, больше похожей на безумную пляску, а кроме того, его действительно интересовало все происходящее в голове Фарида Юниса. Вряд ли он был просто парнем, проматывающим деньги на шмотки и компакты. Фарид был закрытым, словно раковина. Словно раковина, скрывающая жемчужину. Жан-Люк подумал и спросил:

— Фарид, у тебя что, проблемы с реальностью?

— Никаких. Моя реальность — деньги.

— Йоу! И моя, — вмешался Ной.

— Вот видишь, Жан-Люк, хотя мой лучший друг грязный еврей, его реальность — тоже деньги.

— Ты мавр моей жизни, — сказал Ной, взъерошив Фариду волосы.

— Я не понимаю. Вы никогда не говорите об этом.

— Об этом и без нас болтают достаточно, — сказал Фарид.

— О да, — подтвердил Ной.

— Будь я на вашем месте, мне было бы очень не по себе. Братья, убивающие друг друга. Это вполне могли бы быть вы. Вы могли оказаться по разные стороны баррикад. Вам приходило это когда-нибудь в голову?

Сиамские близнецы надолго замолчали. Это было молчание удальцов, которых ничто не может поколебать. Джип въехал в Париж, и Ной взял курс на бульвар Нея. Менахем на «БМВ» следовал за ними вплотную.

— Этот кошмар набирает обороты, — продолжал Жан-Люк. — Люди решили биться до последнего за Землю Обетованную, но это было так давно, что никто уже и не помнит за чью. И из этого ада не видно выхода.

— Йоу, мэн! — воскликнул Ной. — Кошмар набирает обороты. О чем это ты?

— О жертвах, которые множатся на глазах. О напряжении, которое все нарастает. Вот о чем я говорю, Ной.

— Да, нас это действительно беспокоит, — сказал Фарид. — И я скажу тебе почему, Жан-Люк.

— Давай, слушаю тебя.

— По-моему, это вредит нашим делам. На всей планете царит самый настоящий бардак. И из-за этого террористы повсеместно наводят ужас, а люди боятся. Следовательно, везде люди голосуют за правых. И повсюду, особенно в Париже, откуда ни возьмись появляется множество шпиков, а нам становится все труднее работать. Вот о чем думаем мы с моим другом, грязным евреем. Мы поняли, что все взаимосвязано. А, Ной?

— Конечно, мэн, — ответил Ной, изо всех сил стараясь не рассмеяться.

— Браво, Фарид! Ты вывел интересную связь между террористами, которые наводят ужас, и нами, налетчиками.

— Ты спрашивал, есть ли у меня проблемы с реальностью, я тебе ответил. Я смотрю реальности в лицо.

Жан-Люк решил отказаться от борьбы с легкомыслием сиамских близнецов. Сейчас он ясно сознавал, что завидует этому легкомыслию. Возможно, будь он евреем, или арабом, или наполовину тем, наполовину другим, сиамские близнецы и вправду были бы его друзьями; подобное товарищество, наверное, помогло бы ему побороть страх в момент прорыва сквозь стену. Но единственное, что он знал о себе: ему сделали обрезание. Перед тем как оставить Жан-Люка, его мать позаботилась о том, чтобы совершить над ним этот обряд. Поди узнай зачем.

Его усыновила семья, жившая в Нормандии, и он вырос в маленьком городке, где все мальчишки беспрекословно учили закон божий. Однажды он объяснил средиземноморским сиамским близнецам, что он почти такой же, как они, только это не сразу понятно. Однако его исчезнувшая крайняя плоть заинтересовала их не больше, чем разрушенная Рамалла.

Живот у него болел по-прежнему.

За окном автомобиля проплывали пустынные улицы Парижа. Даже проститутки из Восточной Европы ушли спать. Осень мало-помалу переходила в зиму. Желание поплавать по Средиземному морю с каждым днем терзало его все сильнее. Еще налет-другой, и он сможет купить двадцать пять метров, о которых мечтает. Или благоприятный случай сразу принесет ему миллион двести тысяч евро. Тогда он наймет брокера с Пальма-де-Майорки, чтобы тот помог ему заключить заветную сделку. Говорят, эти брокеры предпочитают наличные, которые потом оседают в банках Виргинских островов, где налоговые ставки сказочно низки, а суда меняют названия так же легко, как ветер направление.

Время от времени он будет слушать французские песни и вспоминать Париж, а иногда, может быть, и Нормандию. В конце концов, он стал штурманом именно благодаря тому, что провел детство в Нормандии. Жан-Люк часто задавался вопросом, почему Фарид никогда не говорит об Алжире, родине своих предков. Семья Юнис жила в квартале Сталинград, но Фарид там никогда не появлялся, потому что был в ссоре со стариком-отцом. Сестра Фарида тоже была в ссоре с папашей, кроме того, брат с сестрой поссорились и друг с другом. Гремучая смесь.

Они приближались к цели. Ной вел машину мимо церкви Сен-Филипп-дю-Руль. Жан-Люк прочитал транспарант на фронтоне: «Прииди к Нему; Иисус здесь, чтобы выслушать тебя». Здесь гораздо более уместным было бы что-нибудь двусмысленно-эротическое, вроде: «Иисус отдается тебе». Сейчас люди нуждались в чем-то подобном, потому что отчаянно боялись. Жан-Люк слышал по радио рассказ об одном исследовании. Оказывается, французы еще не самые большие трусы. Терроризм, безработица, угроза войны, разливающаяся в море нефть, смертельные вирусы, коровье бешенство, генетически модифицированная кукуруза, многочисленные секты, — душе есть от чего уйти в пятки. Определенно, единственное место, где можно чувствовать себя в безопасности, — это море, да и то если не натыкаться на пиратов. «Когда я разговариваю сам с собой, я меньше трушу», — говорил себе Жан-Люк. Они уже подъезжали, это было делом нескольких секунд…