Дай мне твою холодную руку - Джон Кифауэр

Кифауэр Джон

Дай мне твою холодную руку

Джон Кифауэр

ДАЙ МНЕ ТВОЮ ХОЛОДНУЮ РУКУ

При изматывающей неподвижности и оцепенении самое трудное - ждать. Особенно глядя, как лопата за лопатой земля выбрасывается из открытой ямы и каждый копок углубляет сырую, сочащуюся почву. Когда же достанут тело? Лежит ли оно там вообще? Быть может, им хватит того, что распростерлось, укрытое брезентом, возле края могилы? Они так обливаются потом, эти полицейские черепахи, что им не позавидуешь!

Как не позавидуешь мне. Или Джорджу. Он стоит рядом, прикованный наручниками к моему левому запястью, и настолько возбужден, что, кажется, готов сделать кой-чего в собственные штаны. Его глаза с выкаченными белками сверкают, могучие плечи сведены; вздувшиеся, похожие на веревки мускулы выдают крайнее напряжение. Руки, в каждой из которых может легко уместиться моя и еще одна треть такой же (а я далеко не карлик!), конвульсивно вздымаются и опадают, как будто он хочет помочь землекопам в их тяжелой работе. Борода блестит каплями дождя; как давно он не брился, наверное, с тех пор, как начал слышать несуществующие голоса? Борода, гигантское тело и интеллект ребенка. Что, кроме глупости, связывает с ним меня - когда-то преподавателя гимнастики в монтрейской школе, а ныне просто дурака по имени Тони Нельсон.

Пожалуй, только осел мог позволить втянуть себя в подобную историю! Нельзя было так долго оставаться с Анитой, тем более после того, как стало ясно, что с головой у нее только внешне порядок. А теперь не остается ничего другого, как стоять среди своры топчущихся полицейских, поеживаясь в клубах утреннего тумана, который движется с Тихоокеанского побережья, и глядеть, не выкопают ли второй труп в дополнение к тому, что уже лежит на сыром песке.

Анита кому угодно могла вскружить голову, и нет ничего удивительного в том, что она вскружила ее мне. Непростительно то, что я остался с ней, уже зная о ее странностях.

Теперь трудно поверить, что мы познакомились всего пару месяцев назад, на Серебряном пляже, что в сотне миль к югу от Сан-Франциско. Знакомство произошло, как ни странно, вблизи другой могилы, только-только отмеченной дыханием смерти. Лохматый бродяга выкопал в песчаном грунте временное пристанище от заморозков. К несчастью, он решил забраться в него, когда рядом никого не было, и убежище стало ему усыпальницей: он задохнулся под осыпавшимися стенами.

В тот раз я был среди тех, кто пытался извлечь тело из песка; Анита же находилась в группе зрителей. Я сразу обратил внимание на нее: на тело и выражение лица этой женщины. Высокого роста, стройная, дышащая здоровьем, она не могла никого оставить равнодушным. В ее взгляде сквозило нечто, что заставляло меня оборачиваться снова и снова: среди сочувствующих зрителей она одна позволяла себе тонкую усмешку.

Тогда я не поверил своим глазам. Улыбаться в такой момент? Как мало я знал о ней!

Тело бродяги унесли с пляжа, и зрители начали расходиться, перешептываясь, как будто боясь, что Смерть может застать их за не приличными случаю разговорами. Анита осталась.

- Глупая смерть, - беспечно бросила она с легким скандинавским акцентом. Закончить жизнь в грязи и песке, забившемся в глаза, в уши... Вы обратили внимание на его руки?

Тогда-то я и наткнулся глазами на спицу... Хотя нет, скорее, огромную иглу. Поблескивая в солнечных лучах, она выступала из лямки купальника, как раз над нежным полукружьем груди. Рука Аниты, как я заметил, беспрестанно возвращалась к этому притаенному жалу, как будто она хотела смочить палец в яде прячущейся там змеи или же дотрагивалась до сокровеннейших глубин своего собственного существа.

Мы отправились с Анитой домой тем же вечером. Несколько дней пролетели, как одно мгновение. Какой философ объяснит, что побуждает женщину желать того или иного мужчину? Почему именно между ними возникает близость? Какая здесь комбинация причин и следствий?

Неважно. Это случилось, и мы стали любовниками. Она была шведка, белокожая, с потрясающей фигурой и глазами, затмевающими голубизной океан. Рядом с ней я тонул в этих глазах Она приехала из Швеции четыре года тому назад; среди ее знакомых были блондины, но я, черноволосый и темноглазый, с загорелой кожей, напоминал ей бывшего мужа - Крафта. Наверно, поэтому она и выбрала меня. Была ли это единственная причина? "Нет, конечно же нет", твердил я себе неоднократно впоследствии, но с Анитой я ни в чем не был уверен до конца!

С ее мужем нас сближало еще одно: большие руки. Двадцать лет усердных занятий баскетболом, сперва в университетской команде, потом в должности штатного тренера, сформировали мои конечности, превратив их в должного размера лапищи. "Хорошо, когда сильные руки ласкают меня, - сказала Анита в первый же вечер, гладя их ароматными ладошками. - Крафт бил меня такими руками".

А потом оставил... Уехал в Сан-Франциско. И с тех пор больше не появлялся. Их весьма относительное семейное счастье тянулось немногим более года. Больше о нем не было даже слухов. По-видимому, он умер. И это ее не очень печалило. Он был подонок, бесчеловечный негодяй с роскошным домом на Пеббл-Бич. Своими руками-кувалдами он избивал ее, если верить признаниям Аниты.

Каким бы странным ни казалось подобное сходство, я уверен, что Крафт обладал огромными руками. На свадеб ной фотографии он выглядел маленьким рядом с крупной Анитой, но его руки были подлинные булавы! Диспропорциональные по отношению ко всему телу, они поражали своей величиной. В одном из этих чудищ он держал крохотную ручку своей смущенной жены.

Рассматривая свадебные фотографии, я много позже заметил скрытую в глубине кадра спицу, к тому времени я уже начал догадываться о зловещем смысле последней.

Спица! Та же спица, что в ее купальном костюме в день нашего знакомства на Серебряном пляже.

- Зачем тебе она? - шутливо возмутился я, целуя Аниту и уколовшись слегка об острие.

Она пожала своими восхитительными плечами и одарила меня одной из ослепительнейших улыбок: "Почему бы и нет!" - и этого было бы достаточно, клянусь, для любого мужчины в окрестностях Пеббл-Бич!

Однако, задав этот вопрос, я впервые в жизни заметил в ее глазах поднимающееся отчуждение, словно тихоокеанский туман, выползающий на берег темным вечером. И по мере того как я узнавал ее ближе (если это возможно с такой женщиной, как Анита), я все чаще замечал это новое для меня чувство: отчуждение от всего, от всех предметов, кроме своих неизведанных мыслей. Ей ничего не стоило внезапно замолкнуть, оборвав на полуслове начатую беседу, воспарив среди собственных грез и оставив в недоумении собеседника. Даже в постели, после любовного безумия, она порой отключалась от всего окружающего и оставляла меня наедине с моими мыслями. Однажды она буквально умерла в моих объятиях... Сжимая ее внезапно похолодевшее тело, я едва не лишился рассудка...