Эм + Эш. Книга 1 (СИ) - Шолохова Елена

Эм + Эш. Книга 1

Рита Навьер

Глава 1. ЭМ

Первая любовь была слепа.

Первая любовь была как зверь.

Ломала свои хрупкие кости,

Когда ломилась сдуру в открытую дверь.

(Нау)

— Вот же зараза! — выругалась я вслух от досады, еще раз осмотрев школьный двор. Линейка закончиться не успела, а Боря уже пропал.

Ну и где же он?! Как сквозь землю провалился! Вон его одноклассники, одноклассницы, вон Анна Васильевна, их классная… а Бори нет. Нигде нет! До слёз стало обидно — два с половиной месяца его не видела, долго и мучительно ждала, наконец дождалась и… взглянула лишь мельком! Я и разглядеть-то его толком не успела.

— Это ты мне? — раздалось над ухом.

Я повернулась на голос. Парень. Незнакомый. Чёрные волосы, чёрные брови, чёрные ресницы и синие глаза. А сам смуглый. Мда, ничего такой, но… не Боря. Вообще, неизвестно кто. Точно не из нашей школы — из нашей я знаю всех с восьмого по одиннадцатый. А этот по возрасту — класса из десятого или одиннадцатого. Кто такой и что здесь делает? Новенький, что ли? Впрочем, мне без разницы.

Парень решил изобразить, что принял моё молчание на свой счёт.

— Чем же я так провинился? — усмехнулся он, откровенно и беззастенчиво разглядывая меня, аж не по себе стало.

Честно говоря, бесят все эти уловки. Понятно же, что я о своём, что он тут вообще ни при чём, но нет, надо непременно разыграть никому не нужную комедию. Захотелось сказануть ему что-нибудь эдакое, убийственное, но решила — зачем? Он ведь не виноват, что я прошляпила Борю и теперь негодую и злюсь на каждую мелочь. Поэтому я сдержанно улыбнулась ему, бросила: «Извините» и отвернулась.

И тут этот придурок вдруг брякнул:

— Ла-а-адно, прощаю.

Меня аж на сто восемьдесят градусов развернуло. Прощает?! Меня?! Ещё и таким тоном снисходительным. Нет, он определённо на грубость нарывается. Надо бы ему объяснить, что в данном контексте моё «извините» — это вежливая форма «идите нафиг». Но парень уже лениво шёл к воротам. Не гнаться же за ним.

Да и плевать, решила я. Буду сдержанной и благожелательной. Притворяться мне не привыкать.

И всё-таки до чего ж обидно-то! Я ведь первое сентября ждала нынче как манну небесную. Свой день рождения так не жду. А всё потому что не видела Борю Г. с июня. Два с половиной месяца! Два месяца, две недели и шесть дней, если быть точной. Ведь мы хоть и учимся в одной школе, но живём в разных районах. Я — в Октябрьском, он в Восточном посёлке, а это, извините, шесть километров с гаком. Не набегаешься. Ходит, конечно, рейсовый автобус, но путь его, а точнее, график неисповедим.

Собственно, мне грех жаловаться. Во-первых, есть отцовская «Волга», если очень приспичит. Ну а во-вторых, Октябрьский район — самый центр: пять минут до школы, три — до рынка, шесть — до дома культуры, пятнадцать — до больницы, двадцать — до вокзала. А больше у нас, в Адмире, ходить особенно и некуда.

Восточный же посёлок — район совсем новый, строительство там в полном разгаре, так что у них и дорог-то приличных пока нет. Впрочем, по своему бездорожью восточники резво бегают в соседний микрорайон — Химки, потому что близко. По соображениям логики и удобства Боря мог бы учиться в химкинской третьей школе, но он ходит в нашу, в первую, и это для меня счастье.

Борю я люблю с седьмого класса. Уже, получается, три года. Люблю в подушку, безмолвно, тайно и вида никогда не показываю. Даже с подругами не делюсь. Говорю, что мне никто не нравится. Они, может, и не верят, но правды всё равно не знают. Иногда хочется, конечно, выговориться, тогда я изливаю всё в дневник. Веду его уже два года, не регулярно, а как нахлынет. И, по-моему, каждая строчка в дневнике посвящена Боре. Хотя я даже там не называю его по имени, пишу только инициалы — Б.Г. С остальными я о нём даже вскользь не заговариваю. Сама не знаю, почему так таюсь — из гордости или из робости. Наверное, и то, и другое.

Ну и кроме того, чужой печальный опыт останавливает. Вот случай был в прошлом году: Вика Вилкова, моя одноклассница, призналась в любви Гарику Катаняну, а он её отшил. Грубо так, по-хамски. Но беда не в том, беда в другом: на следующий день он всем растрезвонил, что его, такого распрекрасного, любят-добиваются, а он, весь из себя недостижимый, нос воротит.

Но Вика у нас — девушка особого склада, этакий неубиваемый оптимист, — погоревала и забыла. А я так не умею, я бы на её месте, наверное, умерла, причём от самоедства. Это у меня, видно, от отца — вечно он переживает насчёт того, кто что подумает, кто что скажет. С первого класса, помню, твердил мне: «Ты должна хорошо себя вести и учиться лучше всех, а то люди про меня говорить начнут: «Что ж он за директор такой, если собственную дочь не сумел воспитать как положено». Так что, Эмилия, не подведи!».

Для папы должность школьного директора — это гораздо больше, чем работа, это какая-то неимоверная личная ответственность за всё, за всё, за всё, которая, ко всему прочему, распространяется и на меня. И честно говоря, это гнетёт и давит, это дышать не даёт нормально. Я и задыхаюсь. И жилы тяну, чтоб не подвести. За девять классов — ни единой четвёрки. Даже по физике, которую беру чисто измором, зазубривая наизусть совершенно непонятные мне формулы и постулаты. Плюс семь лет музыкальной школы по классу вокала.

Понимает ли отец мои жертвы? Вряд ли. Потому что это для него норма. А случись со мной скандальчик в духе Вики Вилковой, где на каждом углу ей кости перемывали, его попросту сразит апоплексический удар. Он и так-то эмоционально реагировал: «Нет, вы мне скажите, где у Вилковой девичья гордость, а? Чем нужно думать, чтобы самой на парня вешаться? Так опозориться! Так осрамиться! Изводят её теперь? И поделом ей!».

Так что эта ситуация произвела на меня сильнейшее впечатление — с тех пор я с удвоенной силой строю из себя королеву снежную и в сторону Бори бросаю тоскливые взгляды только тогда, когда он ко мне спиной.

Спину его чуть сутулую и затылок кучерявый я изучила в мельчайших подробностях. Лицо вот так внимательно разглядывать, конечно, духу не хватает. Да я ещё и стесняюсь ужасно в его присутствии. В обморок не падаю, конечно, но если он маячит где-то в поле зрения, то уже нервничаю.

Притворяться-то я притворяюсь, а в душе… о-о-о, в душе у меня полыхает огонь и черти хороводы водят. Однако в этом году всё изменится, так я решила. Потому что Боря перешёл в одиннадцатый класс, а значит, у меня в запасе только год, даже не год, а всего лишь десять месяцев минус каникулы и выходные. Потом он, конечно же, уедет: или поступать — потому что в нашем Адмире учат только на швей, маникюрш и парикмахеров, или в армию уйдёт, долг Отчизне отдавать. А я останусь здесь, страдать в разлуке. Разумеется, я в любом случае останусь, но если вдруг у нас завяжутся отношения — это будет совсем другое дело! Мы сможем писать друг другу письма, иногда созваниваться… и вообще, тосковать вдвоём гораздо приятнее, чем в одиночку. Я и так эти два с половиной месяца без него еле вытерпела.

Особенно мучительными были последние дни августа. Тянулись невыносимо долго. Время как застыло. Я уж не знала, куда себя деть: дважды встречалась со Светкой — лучшей подругой, раз — совершила пеший поход в Химки, в надежде встретиться с Борей там (зря надеялась), ну и читала, конечно, хотя и чтение не спасало от тоски. И всё.

От нечего делать я даже окна во всей квартире перемыла по собственной инициативе. Кстати, пока мыла кухонное — оно выходит во двор — наблюдала за каким-то дядькой. Он как раз в наш дом переезжал, только в соседний подъезд. Дядька весь из себя важный, в светлых брюках, в светлом пиджаке, при галстуке. То и дело обтирал лысину платочком и командовал на весь двор противным голосом. А то и вовсе грубо орал и даже матерился на парней, которые разгружали огромную фуру. Трясся за свой скарб.