Сумеречный разум, или Людка - Марта Матвеева

Глава 1. Знакомство

Людка работала в кассе филармонии небольшого областного центра. Работа нравилась девушке и полностью ей соответствовала: такая же задумчиво-загадочная в часы продажи билетов на концерты местных исполнителей и суетливо-напряжённая в дни приезда настоящих знаменитостей из Москвы или Питера.

Людка выросла в семье неблагополучной – отец пьянствовал, потом бросил их, уехал в деревню, там спился окончательно и умер. Мать, чтобы поднять её и больного шизофренией брата, работала в поликлинике как проклятая, не брезгуя и побочным заработком – делала уколы и массаж всем, кто попросит.

И всё-таки, девчонка эта была не промах. В школе ходила в разные кружки – и в театральный, и в танцевальный. Потом училась в училище, получила диплом, где в графе «специальность» значилось: делопроизводство. Она гордилась собой. И работа подвернулась как раз по ней – близко к искусству, к утончённым и культурным людям, которые Людке казались римскими богами из телевизионной рекламы. Конечно, и себя она тоже мысленно поселила на Олимп и представлялась себе Афродитой, богиней любви, но больше, всё-таки, красоты – здесь у Людки всё совпадало – и месяц рождения – май, и собственная внешность, и характеристика богини, которую она прочитала в книжке, оставшейся в кассе от ушедшей в декрет предшественницы. Больше всего Людку устраивало то, что люди, рождённые в месяц Афродиты, «мягки и привлекательны в общении и через любовь способны достичь многого в жизни». Конечно, она достигнет многого, в этом Людка не сомневалась. И, конечно, через любовь к Аполлону – покровителю искусств, целителю и прорицателю, везунчику и баловню судьбы.

***

В тот день она была не совсем, чтобы очень свеженькой. Накануне сходила с хорошим знакомым в кафе, выпила лишнего, потом они поехали к нему домой, переночевали и оттуда она, роняя перчатки и на ходу завязывая шарф, помчалась на троллейбус, чтобы успеть на работу.

В филармонии ожидался аншлаг благодаря приезду столичной знаменитости – гитариста Виктора Стреленко. С большой афиши, висевшей в холле, на всех любопытствующих смотрело его улыбающееся лицо с копной тёмных волос, а рука с аристократически длинными пальцами опиралась на гитару. Гитара, казалось, тоже сияла улыбкой благодаря присутствию рядом своего кумира и владельца.

Людка для себя твёрдо решила: познакомлюсь, как бы и что бы ни было, и где наша не пропадала! Как только с билетами было покончено, она кинулась в зал. Притормозила у зеркала, осмотрела себя критическим взглядом, достала из сумочки помаду и, надув капризно губки, подкрасила их. «Всё-таки какая она хорошенькая!», – почему-то в третьем лице подумала про себя Людка и побежала за кулисы, чтобы там, если повезёт, перехватить музыканта. Не повезло – Стреленко прошёл на сцену, ему уже не очень стройно начали аплодировать слушатели, ненавязчиво требуя свидания с волшебной гитарой.

Вся в нетерпении, слушая и не слушая гитарные аккорды и переборы, Людка с трудом дождалась антракта и, когда музыкант после поклонов пошёл в гримёрку, она, будто бы случайно, столкнулась с ним в узеньком коридорчике. Если бы его взгляд был водой из тазика, которую Людка выплёскивала на себя, когда мылась в деревенской баньке у тёти Шуры, то весь пол, все стены коридора и даже дверь гримёрки оказались бы в сверкающих брызгах, а сама она стояла бы с головы до ног мокрая. Вот такой был у него взгляд! Как она могла остаться в долгу? Людка прошла мимо, как будто ничего не было, остановилась и подождала. Знала, нет, уверена была, что он оглянется. «Он оглянулся посмотреть, не оглянулась ли она…» И Людка быстро взглянула на Виктора, будто в смущении, а на самом деле в ожидании или в желании… чего? – за секунду до его слов она не смогла бы сказать, чего она желала, но вот он сказал, точнее, спросил, и она тут же поняла: именно этого она и желала.

– А как вас зовут, девушка?

– Людка, – она ответила, и тут же спохватилась: ответила не то и не так!

– А можно я буду называть вас Милой? Давайте после концерта встретимся здесь же, и я буду называть вас Милой?

– Можно, если не «вас», а «тебя», – ответила Людка и снова подумала о себе в третьем лице: «Откуда в ней столько наглости?»

– С радостью! А меня ты можешь смело называть по-латински Победителем!

Глава 2. Милая моя

После концерта всё закружилось, как яркая юбочка у девчонки в танце.

Сначала они поспешно, как будто боясь куда-то опоздать, ели, обжигаясь, пельмени в ближайшем кафе, потом забежали в магазин за вином и коробкой конфет и, почти не разговаривая, пришли в гостиницу, поднялись в номер, где остановился Виктор.

Виктор снял пальто, расчехлил гитару, рукой попытался пригладить волосы. Людка восхитилась его необыкновенной стройностью и седине в тёмных прядях: «перец с солью» – подумала она.

– А теперь – слушай! Виктор взял гитару и, как на настоящем концерте, торжественно объявил:

– Висенте Гомес. Романс.

Если честно, то Людке не очень нравилась классическая музыка – как-то далеко от неё она была, казалась скучной, занудной и длинной. Не понимала Людка, какая может быть радость в том, чтобы сидеть по два часа в зале и слушать одного человека, который что-то такое пытается изобразить особенное на шести или семи – сколько их там? – струнах. «Балалайку в руки возьму, «Светит месяц» тихо заиграю. И тебе, тебе одному о своей любви пробалалаю», – вспомнила она запись песенки, под которую они с Колькой Парамошкиным отплясывали в танцевальном кружке. Танец назывался «Знакомство». Да уж, интересное знакомство у неё получается. С классической музыкой.

– Франсиско Таррега. «Воспоминание об Альгамбре».

Хорошо, что мать не заставляла Людку учиться музыке. Да ей, матери, вообще не до Людки было: всё работала, да работала, да с отцом ругалась, когда тот пьяный приходил. Нет, однажды она Людке рассказала, как они с папкой поехали летом на речку, а у неё, у матери, с собой даже купальника не было, и тогда отец взял лодку напрокат, и они катались на лодке, а погода была такая солнечная, вода – тёплая, и мать почему-то согласилась выйти замуж за отца.

– Да ты не слушаешь, Мила? Что с тобой? – Виктор присел с ней рядом, отложил гитару, но тут же снова взял инструмент в руки и стал тихонько напевать, чуть слышно перебирая струны:

Всем нашим встречам разлуки, увы, суждены.

Тих и печален ручей