Дом потерянных душ - Ф. Коттэм

Ф. Дж. Коттэм

«Дом потерянных душ»

Моим дочерям и сыну, с любовью и гордостью

1

Гулль, октябрь 1995 года

Ирония судьбы состояла в том, что Ник Мейсон умел прекрасно маскироваться. Точнее, это было даже не умение, а своего рода талант. Он обладал инстинктивной способностью прятаться, что было частью его ремесла.

Мейсон следил за сестрой из укрытия. Смертельно бледная, она стояла у края могилы всего в каких-нибудь ста футах от него. Но Ник совершенно не боялся, что его могут обнаружить. Он был абсолютно в себе уверен. Ему не единожды приходилось проделывать то же самое, и при этом он умудрялся оставаться в живых.

Ирония судьбы состояла и в том, что он никогда не предполагал, что ему придется использовать свои навыки для слежки за родным и близким человеком. Но это случилось. И вот он следит за своей маленькой сестренкой. Чутье подсказывало ему, что он все делает правильно. Ведь это для ее же блага. Была в том ирония судьбы или нет, но его умение терпеливо ждать оказалось как нельзя более кстати, чтобы успешно выполнить задуманное.

Азы мастерства Ник осваивал в восьмидесятые, в Северной Ирландии. И уже тогда он заметил, как любят пэдди[1] ходить на похороны. Они считают своей святой обязанностью достойно проводить мучеников в последний путь. По натуре меланхоличные, пэдди ищут любой удобный повод, чтобы всласть погоревать. Ни одни значительные похороны не обходятся без участия известных личностей. Наблюдая за тем, как ведут себя пришедшие на похороны, за языком их жестов, можно многое о них узнать. Ты смотришь, как они здороваются, как обмениваются соболезнованиями, и тебе становится понятна их иерархия. Ник проводил к месту последнего упокоения не одного героя ИРА, надежно укрывшись от посторонних глаз, совсем как сейчас. Иногда бывало и такое, что всего лишь фут отделял его от парней, стоявших в почетном карауле. Порой он находился так близко, что мог точно сказать, сколько рюмашек они пропустили для храбрости по дороге в церковь.

Впрочем, похороны эти отличались от тех, что он видел раньше. Это уж точно. Во-первых, на них присутствовала его сестра — скорбная фигурка в черном пальто. Она стояла, крепко сжав руки, и горькие слезы текли по ее бледному личику, покрытому красными пятнами. Она не разрешила себя сопровождать. И ему пришлось подчиниться. Вот почему сейчас лицо его было разрисовано камуфляжной краской, а сам он для маскировки накинул сетку, совсем как снайпер на боевой позиции. Вот почему он был в пятнистой защитной форме и уже больше двух часов сидел не шевелясь в небольшой ложбине под грудой буровато-рыжей октябрьской листвы, невидимый за густыми колючими кустами.

Похороны эти отличались от остальных не только потому, что на них присутствовала его сестра. Наблюдать за погребальной процессией, направлявшейся к кладбищу, для Мейсона было все равно, что смотреть фильм, в котором недоставало отдельных кадров. В неверном свете дня движения людей казались нечеткими, и было трудно уловить суть происходящего. У похорон есть своя зловещая хореография. Даже в Белфасте проводы в последний путь погибших боевиков проходили неспешно, в раз и навсегда заведенном порядке.

Здесь же, едва процессия вышла из церкви, один из несущих гроб вдруг пошатнулся. Он согнулся, уперев руки в колени, и его вырвало. Остальные несущие гроб — спотыкающиеся, с бледными лицами — выглядели ничуть не лучше. Их явно мутило, но они старались не оплошать. Родители усопшей, похоже, ничего не замечали. Мейсон, который знал, каким образом девушка лишила себя жизни, старался лишний раз на них не смотреть. Священник, весь в испарине, шагал за гробом на негнущихся ногах, точно шел навстречу собственной смерти, и одышливым голосом читал литургию.

Было что-то неправильное и в звуках, сопровождавших церемонию. Церковный колокол звучал глухо, не в лад, словно его звон доносился издалека. До слуха Ника долетала и органная музыка, придушенная церковными сводами. Как ни странно, ее перекрывали обрывки других мелодий, напомнившие рэгтайм, некогда так любимый его дедом.

Освещение было обманчивым. Мейсону пару раз померещилось, будто мелькающие кадры медленно движущейся толпы служителей церкви, скорбящих и устроителей похорон вдруг стали черно-белыми. Нику показалось, что он видит людей в цилиндрах и жестких крахмальных воротничках. Скорбная процессия с черным гробом на пути к месту последнего упокоения, окруженная толпой плакальщиков в черных одеждах.

Мейсон протер глаза. Он знал: зрение тут ни при чем. Снова взглянув на процессию, он убедился, что в ней нет ничего необычного. Погибшая девушка заканчивала свой жизненный путь у края могилы.

Погода стояла какая-то странная. Порывы ветра закручивали пожухлые листья среди могил, образовывая на траве замысловатые узоры, словно в калейдоскопе. Ветер этот, теплый и капризный не по сезону, нес с собой странный запах — слабый, но тошнотворный. И все же самое странное зрелище представляли собой девушки. Их было трое, оплакивавших свою усопшую подружку. Точнее, две девушки и одна женщина, ибо американка была на несколько лет старше сестры Мейсона и студентки из Мерсисайда. Но это не имело значения, так как их объединяли молодость, общее горе и принадлежность к студенческому братству. И все же Ник упорно продолжал считать, что их четверо.

Мейсону уже приходилось слышать о произвольном внимании. Эту чрезвычайно полезную дисциплину армейские психологи вбивали в головы тех, кому предстояло участвовать в боевых действиях. Природа беспорядочна по своей сути, а организованное поведение человека — нет. Члены ИРА хотели, чтобы окружающие считали их хладнокровные убийства стихийными проявлениями героизма, хотя все прекрасно понимали, что действия были заранее отрепетированы и доведены до совершенства. Развитие произвольного внимания помогало обнаружить ничем не примечательную машину, слишком часто мелькавшую в зеркале заднего вида или приветливого человека то и дело попадавшегося на пути. Оно помогало определить победителя в толпе людей у игрального автомата или угадать ключевое слово кроссворда. А еще оно помогало спасти свою шкуру.

Опыт подсказывал Мейсону, что в картинке на кладбище было что-то неправильное, что-то явно было не так. Но стоило ему пристально вглядеться в толпу скорбящих, как нечто важное тут же ускользало от него, словно растворяясь в жарком мареве. Что само по себе было странным. Никакого марева не было и в помине! Но были убитые горем члены семьи, напоминавшие ходячих мертвецов, был явно напуганный священник, и были служащие погребальной конторы, все как один занемогшие от неизвестной хвори. Вот и среди девушек маячила лишняя фигура. Мейсон рискнул пошевелить рукой, чтобы протереть глаза, воспалившиеся от пыли и листьев, которые швырял ему в лицо ветер. И вдруг он почувствовал, как земля под ним пульсирует, словно кто-то хлопает в холодные ладони.