Генератор времени - Геннадий Прашкевич

Геннадий ПРАШКЕВИЧ, Алексей ГРЕБЕННИКОВ

ГЕНЕРАТОР ВРЕМЕНИ

Тени сизые смесились,Цвет поблекнул, звук уснул —Жизнь, движенье разрешилисьВ сумрак зыбкий, в дальный гул.Мотылька полёт незримыйСлышен в воздухе ночном.Час тоски невыразимой!Всё во мне, и я во всём!..

Король Атлантиды

13 июня 20## года Смирнов проснулся на острове.

Тёмное неподвижное Обское море обступало остров со всех сторон. Лето выдалось жаркое, пыльные ветки свисали с берёз как веники, огромная река Обь обмелела, навигация на ней давно уже ограничивалась плоскодонными и малыми судами, а баржи большого тоннажа, полные щебня и железобетонных изделий, тоскливо приткнулись к забитым грузами причалам.

«Сколько же я спал? Почему я опять на острове?»

Вместе с этими смутными мыслями пришло и закрепилось некое тревожное видение девы речной. Ну, да, как ещё её назвать? Речная. Генерал так её и называл, и в записях свидетелей она проходила под этим именем. А Цезий — друг, собутыльник рыжий — вообще заявил: «Деву увидишь, сразу узнаешь».

«Да как я узнаю, если никогда не встречал?»

Но Цезий твёрдо стоял на своём: узнаешь! И добавлял: её все узнают. Сфотографировать деву невозможно, не фиксируется она ни на плёнке, ни в памяти цифровика, но вот так — глазами — видели деву многие. Выплывает иногда на лодке. Что значит откуда? Никто этого не может знать. На улицах Бердска её не встречают, и в деревнях прибрежных она не зарегистрирована. Генерал Седов тоже обратил на это внимание. «Вот смотри». И показал несколько старых фотографий (значит, когда-то фиксировалась?) — дева как дева, в полосатой кофточке, ей идёт. А имя? Ну, есть некоторые предположения. Год рождения? Ну, тоже есть некоторые предположения, правда, с действительностью не совпадают.

«Вот и выяснишь, — сказал генерал. — Ты, Смирнов, в штате у меня числишься аналитиком, значит должен уметь определять пол, возраст и сущность движущегося мимо тебя существа! А тут не просто живое существо, тут дева речная. Никто её за руку не держал, но многие видели. Вот приказ тебе — разговориться, подружиться. Всё же идёт двадцать первый век, не средневековье».

Голова у Смирнова не то чтобы болела — она просто разламывалась, она томительно ныла, он не контролировал ни движений, ни мыслей своих, всё как-то сплеталось нехорошо.

А начиналось красиво.

С Федосеичем и Цезием хорошо сидели.

Костёр красиво потрескивал, нисколько не дымил.

В сухую погоду плавник сгорает без дыма, как хороший артиллерийский порох.

Сидели, говорили — о низкой воде, о засухе, о тайнах жизни, о волнующих тайнах Вселенной, о времени и человеческой душе, о девах речных и вообще о девах и о таком, что в пределы отдельной мысленно представимой Вселенной (так Цезий выразился) даже не вмещается. Цезарь при этом, как толковый предприниматель, часто отвлекался, клонил к альтернативной энергетике. Вселенная, даже мысленно представимая, позитивно клонил, она одна на всех. Я из рода шаманов, я это тонко чувствую. Со временем поставим на берегах стройные ряды ветряков, вот тебе и лампочки сияют, и полный холодильник фырчит, и воздух чист и прозрачен. Ну, а Федосеич — тот, напротив, мотал головой, как конь. Спорил, протестовал. Ну, поставим ветряки, и что? Стихнет ветер, лампочки погаснут, воздух смутится, не хочу так. Цезарь в ответ: я чувствую, всё хорошо будет, верь мне. Мы городские крыши чудесными солнечными батареями покроем. Но Федосеич опять гнул своё: солнце сядет, лампочки опять погаснут, не хочу так. Да брось! Я из рода шаманов, неумолимо клонил Цезий. Мы гидротермальные скважины начнём бить.

А если грунт поплывёт?

Короче, не вставляло Федосеича.

А потом — туман. А потом — может, сон приснился.

Но видел, видел Смирнов, как из нежного ничего, из сизоватого, призрачного ночного тумана, из чудесного невидимого смога, отдающего по всему сонному берегу смолистым дымком, — медленно выступил облупившийся нос простой деревянной лодки и речная дева — с веслом. Не открывая глаз, Смирнов сразу определил и пол, и возраст, и сущность, с этим вообще вопросов не было, — чудесная сущность.

А она спросила бестрепетно: «Алкаш?»

Он возражать не стал: «Мне бы только на тот берег!»

Дева речная подумала и кивнула: «Ну, ладно. Полезай в лодку».

Интересная, скромная. Известно, живёт без регистрации в отделе милиции. И волосы распущены, как у русалки. Ни разу не привстала, как прилипла к скамеечке, и весло в руках, только спросила:

— Ты кто?

Он ответил:

— Энтомолог.

Не хотел врать, но очень уж лицо у неё было нежное.

Удивилась: «Это как же так получается? Ты рыб изучаешь?»

Он безмолвно кивнул. И хорошо, что она — не из нынешних умников, которые даже про стрекозу все пакости знают. Ну, рыб изучает. Подумаешь. Сейчас перевезёт на материк, там и представлюсь деве речной по всей форме. Затылка её не видел, но в памяти, в придонных её тайных струях, мелькало почему-то неясное видение: настоящий нежный девичий затылок в трогательных кудряшках. Даже пожалел, что представился энтомологом. Той девушке, с тем затылком и кудряшками, врать бы не стал. Он и видел-то её один раз. Дежурил как-то в Управлении, и вызвали лейтенанта Смирнова в зал заседаний, передать генералу Седову планшет. Спинами к входной двери сидели в зале на стульях с высокими (бронированными) спинками человек пятнадцать — никто не повернулся, никого в лицо Смирнов не увидел, только затылки. Генерал за столом негромко, с каким-то особенным значением втолковывал собравшимся про дельту, про какие-то треки, и всё такое прочее, а Смирнов видел затылки — тяжёлые, внимательные, в складках, и всё равно внимательные, а среди всех этих мужских затылков один женский — трогательный, в кудряшках.

Безумно болела голова.

Можно сказать, страстно болела.

Считал, проснётся на материке, а проснулся у кострища на острове. На первых минутах подумал: может, дева просто приснилась? Может, Федосеич и Цезий меня не бросили, перевезли на материк, а там только выпустили в неизвестном лесу, как дикого зверя — пасись, мол, Смирнов, ты уже на материке.

А он не на материке. Совсем не на материке. И пить очень хочется. Да что же это такое? — подумал в отчаянии. Я же на пресном море. Всего-то и дел, что наклониться к мутной воде, упасть на колени, решиться, сделать душевное усилие и жадно, по-звериному, лакать, пить, черпать ладошками прохладную воду, чёрт с ней, с дизентерией! В конце концов, не в сказке живём. «Не пей, козлёночком станешь!» Интересно, как это — козлёночком, если ты уже козёл?

Ох, песчаный берег. Ох, столб деревянный в наклон — с побитыми фарфоровыми изоляторами. Всё было на берегу до ужаса знакомо, всё потихоньку всплывало из потрясённой памяти. Подёрнутое пеплом кострище, затопленные рыжие руины на берегу, мрачный доисторический кирпич, заиленные пески, мутные пакеты, битое стекло, щепки.

Смирнов от души поддал ногой пустую бутылку.

За пару лет работы в Управлении он сумел подняться до третьего руководителя второго резервного информационно-аналитического отдела. Под началом — три сотрудника (сотрудницы), считая его самого; правда, одна сотрудница постоянно в декрете, другая — в командировках. Но это ничего. К девушкам Смирнова всегда тянуло. Он только о бывшей невесте старался не вспоминать, напрочь вычеркнул её из памяти. Два года назад, уезжая по делам, позволил невесте заниматься математикой (перед экзаменом в университете) с одним спортивным лбом с параллельного. Считал, до дурного не додумаются. А они додумались.

Зато теперь сам себе хозяин. Можно поехать в Индию, в Африку, в Австралию. Куда хочешь можно поехать, только вот денег нет. Можно даже помогать ближним: племяннице скрипку купить, тётке — путёвку в санаторий, и всё такое прочее, только вот денег нет. Всегда с завистью (светлой) смотрел на генерала Седова. Тот везде бывал, всё видел, всех знал, и деньги у него водились, и люди перед ним раскрывались. Однажды пожилой закоренелый фигурант из «чёрных копальщиков» в присутствии Смирнова — сам! добровольно! — рассказал генералу, что ничем плохим в древнем сибирском городе Бердске не занимался, а просто отправился с приятелем посмотреть «старый город», то есть затопленную часть Бердска. Не обогащаться он туда отправился, а знаний себе прибавить. Он историей интересуется, подбирает только то, что валяется под ногами. Вот, скажем, валяется золотая монета, которая важна для развития отечественной истории, он её подберёт. И передаст, понятно, куда надо. Генерал на это заметил с сомнением: нам умники не нужны.