Тамбовская казначейша - Михаил Лермонтов

Михаил Юрьевич Лермонтов

Тамбовская казначейша

Посвящение

Играй, да не отыгрывайся.

Пускай слыву я старовером,Мне всё равно – я даже рад:Пишу Онегина размером;Пою, друзья, на старый лад.Прошу послушать эту сказку!Ее нежданую развязкуОдобрите, быть может, выСклоненьем легким головы.Обычай древний наблюдая,Мы благодетельным виномСтихи негладкие запьем,И пробегут они, хромая,За мирною своей семьейК реке забвенья на покой.

I

Тамбов на карте генеральнойКружком означен не всегда;Он прежде город был опальный,Теперь же, право, хоть куда.Там есть три улицы прямые,И фонари и мостовые,Там два трактира есть, одинМосковский, а другой Берлин.Там есть еще четыре будки,При них два будочника есть;По форме отдают вам честь,И смена им два раза в сутки;

. . . . . . . . . .

Короче, славный городок.

II

Но скука, скука, боже правый,Гостит и там, как над Невой,Поит вас пресною отравой,Ласкает черствою рукой.И там есть чопорные франты,Неумолимые педанты,И там нет средства от глупцовИ музыкальных вечеров;И там есть дамы – просто чудо!Дианы строгие в чепцах,С отказам вечным на устах.При них нельзя подумать худо:В глазах греховное прочтут,И вас осудят, проклянут.

III

Вдруг оживился круг дворянский;Губернских дев нельзя узнать;Пришло известье: полк уланскийВ Тамбове будет зимовать.Уланы, ах! такие хваты…Полковник, верно, неженатый —А уж бригадный генерал,Конечно, даст блестящий бал.У матушек сверкнули взоры;Зато, несносные скупцы,Неумолимые отцыПришли в раздумье: сабли, шпорыБеда для крашеных полов…Так волновался весь Тамбов.

IV

И вот однажды утром рано,В час лучший девственного сна,Когда сквозь пелену туманаЕдва проглядывает Цна,Когда лишь куполы собораРоскошно золотит Аврора,И, тишины известный враг,Еще безмолвствовал кабак,

. . . . . . . . . .. . . . . . . . . .

Уланы справа по-шестиВступили в город; музыканты,Дремля на лошадях своих,Играли марш из Двух слепых.

V

Услыша ласковое ржаньеЖеланных вороных коней,Чье сердце, полное вниманья,Тут не запрыгало сильней?Забыта жаркая перина…«Малашка, дура, Катерина,Скорее туфли и платок!Да где Иван? какой мешок!Два года ставни отворяют…»Вот ставни настежь. Целый домТрет стекла тусклые сукном —И любопытно пробегаютГлаза опухшие девицРяды суровых, пыльных лиц.

VI

«Ах, посмотри сюда, кузина,Вот этот!» – «Где? майор?» – «О, нет!Как он хорош, а конь – картина,Да жаль, он, кажется, корнет…Как ловко, смело избочился…Поверишь ли, он мне приснился…Я после не могла уснуть…»И тут девическая грудьКосынку тихо поднимает —И разыгравшейся мечтойСлегка темнится взор живой.Но полк прошел. За ним мелькаетТолпа мальчишек городских,Немытых, шумных и босых.

VII

Против гостинницы Московской,Притона буйных усачей,Жил некто господин Бобковской,Губернский старый казначей.Давно был дом его построен;Хотя невзрачен, но спокоен;Меж двух облупленных колоннДержался кое-как балкон.На кровле треснувшие доскиЗеленым мохом поросли;Зато пред окнами цвелиЧетыре стриженых березкиВзамен гардин и пышных стор,Невинной роскоши убор.

VIII

Хозяин был старик угрюмыйС огромной лысой головой.От юных лет с казенной суммойОн жил как с собственной казной.В пучинах сумрачных расчетаБлуждать была его охота,И потому он был игрок(Его единственный порок).Любил налево и направоОн в зимний вечер прометнуть,Четвертый куш перечеркнуть,Рутёркой понтирнуть со славой,И талью скверную поройЗапить Цимлянского струей.

IX

Он был врагом трудов полезных,Трибун тамбовских удальцов,Гроза всех матушек уездныхИ воспитатель их сынков.Его краплёные колодыНе раз невинные доходыС индеек, масла и овсаВдруг пожирали в полчаса.Губернский врач, судья, исправник —Таков его всегдашний круг;Последний был делец и друг,И за столом такой забавник,Что казначейша иногдаСгорит, бывало, от стыда.

X

Я не поведал вам, читатель,Что казначей мой был женат.Благословил его создатель,Послав ему в супруге клад.Ее ценил он тысяч во сто,Хотя держал довольно простоИ не выписывал чепцовЕй из столичных городов.Предав ей таинства науки,Как бросить вздох иль томный взор,Чтоб легче влюбчивый понтёрНе разглядел проворной штуки,Меж тем догадливый старикС глаз не спускал ее на миг.

XI

И впрямь Авдотья НиколавнаБыла прелакомый кусок.Идет, бывало, гордо, плавно —Чуть тронет землю башмачок;В Тамбове не запомнят людиТакой высокой, полной груди:Бела как сахар, так нежна,Что жилка каждая видна.Казалося, для нежной страстиОна родилась. А глаза…Ну, что такое бирюза?Что небо? Впрочем я отчастиПоклонник голубых очейИ не гожусь в число судей.

XII

А этот носик! эти губки,Два свежих розовых листка!А перламутровые зубки,А голос сладкий как мечта!Она картавя говорила,Нечисто Р произносила;Но этот маленький порокКто извинить бы в ней не мог?Любил трепать ее ланитыРазнежась старый казначей.Как жаль, что не было детейУ них. . . . . . . . . .. . . . . . . . . . . . .. . . . . . . . . . . . .

XIII

Для большей ясности романаЗдесь объявить мне вам пора,Что страстно влюблена в уланаБыла одна ее сестра.Она, как должно, тайну этуОткрыла Дуне по секрету.Вам не случалось двух сестерЗамужних слышать разговор?О чем тут, боже справедливый,Не судят милые уста!О, русских нравов простота!Я, право, человек нелживый —А из-за ширмов раза дваТакие слышал я слова…

XIV

Итак тамбовская красоткаЦенить умела уж усы. . . . . . . . . .. . . . . . . . . .Что ж? знание ее сгубило!Один улан, повеса милый(Я вместе часто с ним бывал),В трактире номер занималОкно в окно с ее уборной.Он был мужчина в тридцать лет;Штабротмистр, строен как корнет;Взор пылкий, ус довольно черный:Короче, идеал девиц,Одно из славных русских лиц.

XV

Он всё отцовское именьеЕще корнетом прокутил;С тех пор дарами провиденья,Как птица божия, он жил.Он спать, лежать привык; не ведать,Чем будет завтра пообедать.Шатаясь по Руси кругом,То на курьерских, то верхом,То полупьяным ремонтёром,То волокитой отпускным,Привык он к случаям таким,Что я бы сам почел их вздором,Когда бы все его словаХоть тень имели хвастовства.

XVI

Страстьми земными несмущаем,Он не терялся никогда.. . . . . . . . . .. . . . . . . . . .Бывало, в деле, под картечьюВсех рассмешит надутой речью,Гримасой, фарсой площадной,Иль неподдельной остротой.Шутя однажды после спораВсадил он другу пулю в лоб;Шутя и сам он лег бы в гроб,. . . . . . . . . .Порой, незлобен как дитя,Был добр и честен, но шутя.

XVII

Он не был тем, что волокитойУ нас привыкли называть;Он не ходил тропой избитой,Свой путь умея пролагать;Не делал страстных изъяснений,Не становился на колени;А несмотря на то, друзья,Счастливей был, чем вы и я.. . . . . . . . . .Таков-то был штабротмистр Гарин:По крайней мере мой портретБыл схож тому назад пять лет.

XVIII

Спешил о редкостях ТамбоваОн у трактирщика узнать.Узнал не мало он смешного —Интриг секретных шесть иль пять;Узнал, невесты как богаты,Где свахи водятся иль сваты:Но занял более всегоМысль беспокойную егоРассказ о молодой соседке.Бедняжка! думает улан:Такой безжизненный болванИмеет право в этой клеткеТебя стеречь – и я, злодей,Не тронусь участью твоей?

XIX

К окну поспешно он садится,Надев персидский архалук;В устах его едва дымитсяУзорный бисерный чубук.На кудри мягкие надетаЕрмолка вишневого цветаС каймой и кистью золотой,Дар молдаванки молодой.Сидит и смотрит он прилежно…Вот, промелькнувши как во мгле,Обрисовался на стеклеГоловки милой профиль нежный;Вот будто стукнуло окно…Вот отворяется оно.

XX