Реквием по Н В - Александр Этерман

Александр Этерман

Реквием по Н В

Я увожу к отверженным селеньям

Д

Мне было страшно с самого начала.Глотая воздух и борясь со сном,Я что-то нес. Меня перебивалаИзвестная красавица… Потом

Потом дошло. Цвели и ожидали,Что, наконец, заплачу. Я молчал,Кивал и мялся. Било десять. Дальше,Едва вздохнув, — я поклонился в зал

И, поднимая голову, услышалЕхидно, в лоб. Чего не миновать,Тому не быть — а он из ряда вышел.Я втихаря нащупал рукоять.

РИМ

I Подводим итог, не коснувшись запястьяБесстрашный глава ФакультетаПристыженно спросит — а было ли счастьеВ свой час? — и дождется ответа.

В свой час. Под развесистой клюквой.Под самый Лирический корень. Гуманно,Бескровно: одним — сципионовы Замы,Другим — ганнибаловы Канны.

Мы честно скроили из смутных поветрийОбразчик — а в жилах герояНапиток — правдивый настой геометрийИ право на нечто иное.

II Вопрос из зала: "Взяли ли вы Рим"?Я взял его. Он не сопротивлялся.Я столь его тщеславно одарил,Что он посовестился и отдался.

Я пососал волчицу, а затемВкусил традиционной птичьей шеиИ сей же час предался без затейУже иной немыслимой затее.

Увы — я легче мог бы Рим стеретьИ утереть — но, заново отстроив,Жить на холмах! — Уж лучше умеретьВ своей грязи и от своих устоев.

Но к слову "Рим" невыносимо "плен"И "беспорядок". Из любви к этрускуСпалить Коринф, разрушить Карфаген,Отстроить Форум и пойти вприкуску,

И вот, разросся пуще, чем тогда,И вширь, и ввысь — куда поре расцвета!Да и чего стекаться в городаНа то была империя в полсвета

И оттого-то больше не бывать.Зато тоска — болезнь старинных зданий.Мы — нет. Нам этим воздухом дышать,Ну, и не рухнуть от воспоминаний,

Едва случится посетить СтамбулИли иные лакомые страны.Тамбовский пояс лихо утянулПорфироносных девушек Тосканы.

III И в этом Риме я хотел добытьДоспехи, пешки, латников и копья,Поднять дыханьем бешеные хлопьяИ ледяное сердце растопить!

Столичный город, кающийся змей,Гермафродит, охальник и неряхаЦедил войну и вереницу днейДо полного отчаянья и страха.

Я до смерти боялся угадатьКуда попал, и чей я современник,А может, гость. Ну-ну. А может, пленник.Чем буду думать и голосовать,

И кто у нас страдает от любви,Берет взаймы и отдается даром,Околевает в родственной кровиИ полыхает собственным пожаром.

IV Увы, то был не Рим "Сатирикона".Мне не хотелось сравнивать однуТюрьму с другой, материю — со звоном,А главное — идущую войну

С неистребимой и на сласти падкойВсе так же смачен, весел и жесток,Как схваченный мятежной лихорадкойРябой провинциальный городок.

Он ждал зимы, вестей от СципионаИ успевал хозяйствовать и житьНа оба дома — строить стадионыИ жертвами всевышних ублажить.

В апреле римский воздух слишком дорог.В разгар зимы, взвивая сладкий дым,Меня отверг родной великий город,И приютил принципиальный Рим,

Врубившийся в сгоревшую столицуПучком паленых разноцветных жил.Он прел как ожиревшая волчица,И старый мэр его освободил

Как опоенный рыцарь честных правил,Дурных манер и вовсе не дурак.Вот, некто Ганнибал ему не вставил,А он, вступая в должность, как-то так…

V Ромул — РемуВ чем наша заслуга? В чем наша вина?Мы нежно любили друг друга.Наш город построен на все времена,Но это не наша заслуга.

Мы честно вплели в евразийский венокПричуды семейного стиля,Но город — по Ньютону — столько же мог,Как те, кто его развалили,

Позволить. Бессмертное имя и стать,И, скажем, имперское чванство.Мы братоубийство могли оправдать,Но только не цезарианство.

Коллега, мостящий костями холмы,Не в той подвизается роли.Охота и страсть будоражить умы,Как правило, пуще неволи.

Чем портить имперски закрученный шов,Пусть вперится в звездную карту.Едва ли достанет пустых острововНе всякий — чета Бонапарту!

А нам, очевидно, придется забытьСвой город и старые страхи.Помпей или Цезарь не стали бы житьВ квартале, где ходят монахи

(Большие любители раны травить,Что Рим своевластен и светелИ благоустроен. О чем говорить?Мы смертны, а город бессмертен,

А то — долговечен, как первый снежок,Торчит, как орешек на торте…).Мы лихо подвесили наш сапожокК широкой альпийской ботфорте,

К штанине, надеясь, что станет окномВ Европу. Но с ейного взгляда,Нас всех переплюнул мадьяр-костоломВесомостью личного вклада.

VI И пусть. Потомки назовут банальнымМой офигенный план учить плетьмиТех, кто во славу финиковой пальмыЖивьем сжигает мать с тремя детьми.

Кто превратил охоту на волковВ крутую чистку собственного клана?Не город Рим живет среди веков,А благостное "Pax Americana".

VII Обратно в зал: Вы можете не верить.Спокойный сон — для совестливых лиц,Но нам сулили не друзей, а челядьИ воспаленье каменных таблиц.

Я вынужден сбежать, как та семейка,Пусть не в пустыню, пусть не на ослеВ моем кармане только карамелькаЕще напоминает о Москве.

Наверное, вы милосердно правы.Огонь в глазах — еще не блеск планет,И только и всего в мерцаньи славы,Что нить видна. И пыль. А толку нет,

И веры нет. Зато плясал мазуркуКак Понятовский. Сексуальный пылМешал купаться польскому придуркуУвез не ту, которую любил.

Как глупый кит. Дышать с тобою вместе.На берегу он сам себя казнит,Зато я до того невольник чести,Что, как учил Ламарк, позорю вид.

Так воздух с губ. Так золотая чашаЛюбой настой. А грязное бельеСама стирай. Возлюбленная нашаОтныне — достояние мое.

При встрече снимем шляпу. У ошибкиЦена своя. Красавцев в двадцать летСводили в гроб не пушки, а улыбкиВиконта Алеф и маркизы Бет.

Я слишком долго изводил бумагу.Пора уже. Вздыхаешь и несешьОттачивать наследственную шпагуИ по дешевке — бабушкину брошь.

Подковано. Блестит. ПриобретаюИзвестность и — куда там город РимПровинции на берегу Дуная.На юге — Понт. На севере — Гольфстрим.

VIII Рем — РомулуДостаточно пакостно, чтобы остытьСемьсот километров от Вены!Здесь смогут в провидимом будущем житьСемиты и аборигены.

Ты пишешь, что сей Капитолий — тюрьма,Но это смешно и неверно.Ведь даже была симпатична сперваЮдифь голове Олоферна.

КОРИНФ

Бронзовый век

Р

I Коринф пылал. Огонь царил всевластно.Спекались судьбы. Их конгломератШипел. Огонь бесстрастноИ сухо слал людские души в ад.

Коринф пылал. Его дворцы и храмыТекли и лопались. В его руках свелоВ единое и ведьм, и помело.Бог знает чем они казались сами.

II Я не был современником сих бед,Ни даже поджигателем, но случайПронзительно навел меня на след,Ребром и соблазнительно колючий.

Коринф горел как грешники горят.За все грехи людей дома платили,И после этих сцен разгром БастилииИ строфы Данта — чистый плагиат.

И я не мог, конечно, усмотретьНи воли злой, ни парадигмы сладкой.Мне двадцать лет. Мне некого жалеть.Сижу на камне и хрущу тетрадкой.

III Текли и сохли. Ночь сменила деньИ устремилась к неизвестной цели.Крестьяне из соседних деревеньСошлись на дармовщинку, очумели

И, часто выдыхая перегар,Уписывали жидкую стихию,И поражаясь, что еще живые,Благословляли город и пожар.

Коринф пылал. Его не пресекали.По всем вполне. Сюжеты и хвосты,И недовольных намертво спаялиБездушный край и жаркие цветы.

IV Тревожась за судьбу Москвы-и-РимаИ за свою несчастную судьбу,Я не могу не думать о КоринфеИ не велеть бежать туда рабу.

Но мне безумно жаль его породу.Я бы хотел, вверяясь небесам,Уйти в Коринф оплаканно свободноИ сознавать, что сделал это сам.

Но смерть в постели? Врезавшись, и клейкоДушой и телом в городской бедлам,Ору, решившись: "Эй, судьба-индейка!Рабу, — беги в Коринф к другим рабам

И отыщи причины и начала,И что за новоявленный КатонПостановил задолго до пожара,Что этот город должен быть спален".

И он ушел. Меня пронзило чувствоЗакованности в наши города,Тоскливой неподъемности искусстваИ зависти к беспечности раба.

V Что далее? — Ростки живой травы,Им свойственно соединять начала.От прошлого осталась горсть золы,Как конфетти? на стульях после бала,

Но там, куда свалили ценный лом,Кристаллизуясь, таяла, сверкалаИ отдавала медленным огнемПоверхность неизвестного металла,

Чью новизну и прелесть, я боюсь,Похитили для празднованья труса,Когда ее покойный МебиусВывертывал из собственного уса.

(Напутствие сажающим садыПрактическое следствие пожараВозникновенье новой красотыНе где-нибудь, а на могиле старой.)

Все обошлось, конечно, без чудес.Огонь расплавил ценные металлыВ дурацком старом храме и окрестВ пропорциях случайных и престранных,

Загадочных от совпаденья с тем,Что никогда ни с чем бы не совпало,Не совпади оно с паденьем стенИ сокрушеньем крепостного вала.

Мы дружно невзлюбили этот сплав,Приравненный к сокровищам Востока,Искусно утаивший свой составИ равнодушный к будущим восторгам.

Латиняне ваяли из негоВеликих полководцев и изгоев,Особо отличившихся боговИ собственных еще живых героев.

VI По мне пейзаж — ужасно ясный следПусть не по мне — свершившихся явлений.И вот, хожу на этот ФакультетИ тем живу — для дачи разъяснений.

Мне нет нужды встревать в безумный мирДжихада и туркменского народаЧтобы узнать, кого долбал эмирИ как его — и результат похода.

Каков вопрос — таков ответ. ТаковИ интерес — и вихрь и ветер в гриве.Я строил их взаправду, из кусковИ становился сам себе противен.

Мораль узка. Пока я изучалСравнительно араба и монголаИ юг Балкан — я попросту чихал,Что ворошу эпоху произвола,

Как юный медик. Над чужой ногой,Как над душой. Но жилы тянет смело.Не дольше, чем к натурщице нагой,Привыкнуть к человеческому телу.

Флиртуем в морге. Пища для ворон,Лицензия — но я не врач. СначалаПроснется совесть. Нежный эмбрионПорядочного профессионала,

Что в жалобах, идущих к небесам,Как может, умаляет нашу долю,Когда уже наказанному тамПрописанные утоляет боли.

Но чем остудишь тлеющую плоть?Слезами? За умеренную платуСмягчаем гнев небесный. А Г-сподьВсемерно сострадает адвокату.

Влюбленный мавр? Душитель? Нет.Увы. Учу: "Война — сама себе кормушка.Мой будущий бюджет"… В конце главыНе прохожу в ее иголье ушко,

Но процветаю в должности зато.Пускаю стружку влажной древесиныС олив аттических. А что до эсхатоЛогической природы медицины,

То хоть она и правда занеслаВ Европу AIDS, чуму и лихорадку,Меня до основанья потряслаЕе любовь и ненависть к порядку.

Все преступленья стоят одного.Мы потому и судим, что подсудны,И есть причины связывать боговС употребленьем склеенной посуды.

Землетрясенье украшает дом,Пока не станет приторным и частым.Мы справедливей мыслим, чем живем,И, может быть, поэтому несчастны

И больше не сгораем.Никогда История не завышает кары,И, сотрясая, строит городаНеповторимость всякого пожара.

Огонь наивен, как латинский стих,Как чемпион, забывшийся на ринге.Я просклонял последнее "прости"Своим друзьям, оставшимся в Коринфе.

VII Увы:Дышите глубже. Нет. Уже. Не надо.Увы, дотла. И раньше не бывал.Не состоял. Не затесался в стадо.И Минотавра в зад не целовал.

См. протоколы двух последних сессий.А все-таки? Вас не было в стране?Коринф сгорел от докторских репрессийИ если бы хоть по моей вине!

КАРФАГЕН