В объятиях тирана - Люси Рэдкомб

Люси Рэдкомб

В объятиях тирана

1

— Мисс Гаскел, вас к телефону! — крикнул мистер Брэдшоу, хозяин небольшого книжного магазина, очередного места работы Кристины, где, как она рассчитывала, ей удалось найти, наконец, надежное пристанище и дело по душе. Мистер Брэдшоу, несмотря на некоторое занудство, оказался человеком добродушным и незлобивым. К. тому же, что было немаловажно, его весьма преклонный возраст позволял надеяться на отсутствие у него каких-либо поползновений на ее счет. Печальный опыт предыдущей работы заставлял Кристину быть осторожной.

Была пятница, конец рабочего дня, и Кристина, балансируя на ступеньке стремянки, протирала выставленные на верхних полках книги, до которых, судя по толщине слоя пыли, не дотрагивались уже много лет. Однако ее хозяин, человек консервативный и вполне материально обеспеченный, расставаться с ними не спешил, не без юмора замечая, что за все эти долгие годы они стали ему гораздо ближе, чем живущие у черта на куличках родственники.

Торопливо спустившись, она подбежала к стоящему у кассы телефону и взяла трубку.

— Алло?

— Кристина, это ты? — раздался как всегда решительный голос ее школьной подруги Линн, почти единственного человека из прежней жизни, с которым она продолжала поддерживать отношения.

— Кто же еще.

— Послушай, сегодня мы идем ужинать. Борис угощает: он неплохо продал свое очередное уродство. К счастью для него, идиоты на белом свете еще не перевелись.

Борис, очередной приятель подруги, был довольно модным и прилично зарабатывающим художником. Однако Линн упорно смотрела на его живописные полотна как на бездарную мазню, что, по мнению Кристины, трудно было поставить ей в упрек.

— Даже не знаю, — замялась она. — Будет ли это удобно?

— О чем ты говоришь, я его уже предупредила! Кстати, он будет с приятелем. Мировой парень, борец, надежда национального спорта. На тебя он должен произвести впечатление.

Сторонница свободной любви, Линн давно, но тщетно пыталась сделать то, что считала своим долгом: обеспечить подругу подходящим, по ее мнению, приятелем.

— Надеюсь не такое, как прошлая твоя кандидатура? — язвительно поинтересовалась Кристина, вспоминая печальный финал их последней встречи.

— Ну, знаешь, на тебя не угодишь. Хотя, надо признать, он оказался порядочным подонком. Разбитая посуда обошлась Борису недешево… Но не будем о грустном. Оденься пошикарнее и приезжай к Борису в студию, мы будем там. Пока! — Услышав на другом конце линии звук повешенной трубки, Кристина положила свою. Среди предложенных Линн кандидатур ей не понравилась ни одна, да оно и понятно. Разве мог кто-нибудь сравниться с… Однако перспектива провести уик-энд перед экраном телевизора прельщала Кристину еще меньше. Из двух зол приходилось выбирать меньшее.

— Она спит?

Узнав голос Огастеса Гаскела, второго мужа матери, Говард остановился.

— Огастес?

Лишь в последний момент, избежав столкновения с массивной дубовой балкой, он нагнул голову и, повернув ручку тяжелой, дубовой же двери, вошел внутрь.

Кое-кто, без сомнения, позавидовал бы семье, имеющей счастье занимать этот старинный особняк, известный своей богатой, документально подтвержденной историей, уникальными стенными панелями, километрами гулких коридоров и собственным привидением. Однако Говард к их числу не относился. Резные панели казались ему слишком темными и давящими на психику, комнаты слишком маленькими, потолки слишком низкими. А, кроме того, он предпочел бы дом, в котором мимолетная рассеянность не подвергала бы людей выше ста восьмидесяти сантиметров ростом опасности заработать сотрясение мозга.

У самого же Говарда Рэмфорда, с его ста девяноста пятью сантиметрами, риск нанести вред здоровью заметно повышался.

Однако если отбросить личные предпочтения в сторону, было совсем нетрудно понять, почему дом считается одним из наиболее значительных из находящихся в частном владении исторических памятников в округе. Хотя так было далеко не всегда. Назначение здания менялось не раз, и перед тем, как дом купил Огастес, о нем располагалась частная школа для девочек. Это произошло лет десять назад, после его первого ухода на покой и брака с Элизабет, матерью Говарда.

Однако никто — и менее всего новая жена — не был особо удивлен, когда шесть месяцев спустя Огастесу надоело разыгрывать из себя сельского помещика. Этот человек, создавший свою империю из ничего, представлял собой просто сгусток энергии, поэтому трудно было представить, что он отдаст контроль над своим детищем кому-то еще. Собственно говоря, лишь обнаружившаяся несколько месяцев назад болезнь жены заставила Огастеса Гаскела покинуть свое место за письменным столом. Но с этого момента он посвящал все свое время только ей одной.

Хотя Говард никогда не был особым приверженцем отчима и до сих пор считал его одним из самых трудных в общении людей, однако в искренности того ко второй жене давно уже не сомневался. Даже проблемы с запуском нового телевизионного канала не заставили того умерить свое внимание к Элизабет.

— Спит, — подтвердил Говард, входя в единственную комнату в доме, стены которой были не отделаны панелями, а просто выкрашены неяркой краской.

Уникальный, ручной работы кружевной полог над кроватью, такие же занавеси на окнах и легкий цветочный аромат указывали на принадлежность комнаты женщине. А обилие в ней мягких игрушек и косметики свидетельствовало о ее достаточной молодости.

Кивнув, Огастес положил тряпичного медведя, которого держал в руках, обратно на подушку.

— Она очень плохо провела ночь, — устало сообщил он, поднимаясь с кровати.

— Это означает, что и вы тоже. — Говард знал, что, несмотря на круглосуточное дежурство сиделок, отчим не мог спать, пока бодрствовала Элизабет.

— Я предпочел бы оказаться на ее месте!

В его отчаянном возгласе слышалась неподдельная боль, и суровые серые глаза Говарда несколько смягчились.

— Я тоже, — угрюмо согласился он.

С того самого момента, как у матери обнаружили смертельное заболевание, Говарда не отпускали гнев па несправедливость судьбы и чувство беспомощности. Порой создавалось впечатление, что сама Элизабет воспринимает свое положение гораздо легче, чем он. Ее терпение и храбрость казались ему почти сверхъестественными, но временами на него находило сомнение, не притворяется ли она ради них. Неужели болезнь не вызывает у нее отчаяния? Хотя, может быть, он испытывает их за двоих…