The Heroin Diaries. A Year in the Life of a Shattered Rockstar. - Nikki Sixx

The Heroin Diaries.

A Year in the Life of a Shattered Rockstar.

Предисловие I.

Когда мне было 15 лет, я помню песню Игги и «Stooges» — «Search and Destroy» (Найти и уничтожить), которая стала моим собственным личным гимном. Это была тема, которую я буду нести в течение многих десятилетий как свою собственную молитву дьяволу. Песня могла также быть вытатуирована на моих пальцах, т.к. не могло быть никаких более истинных слов для юного, отчужденного подростка.

Элис Купер был другим музыкальным героем. Подобно Нострадамусу, Элис предсказал будущее в своей песне «Welcome To My Nightmare», во всяком случае, мое будущее.

Все же кошмар Эллиса был шоу–бизнесом. Эта книга нечто совершенно другое. Это – я, приглашающий вас в настоящий кошмар, который я пережил почти 20 лет назад; кошмар, который был настолько ужасен, что чуть не убил меня. Но теперь я знаю, что это было не только наркотики – это было также мое прошлое, бессознательно преследующее меня и, даже смертельная доза наркотиков не могла, казалось, приглушить боль.

Я предполагаю, если бы мы могли соединить эти две песни (Игги Попа и Элиса Купера), вы получили бы песенную тему моей юности. На рождество 1986 года я был членом одной из самых крутых рок–н–ролльных групп в мире. Я был также алкоголиком, наркоманом кокса и героина, держащимся за нисходящую спираль депрессии.

В музыкальном плане, я всегда думал, что «Motley Crue» были отвратительной комбинацией рока, панка, глэма и попа, с добавлением доли сарказма, гнева и юмора, любви и ненависти, счастья и печали. Конечно, в зависимости от рецепта было всегда большее или меньшее количество секса. Я думаю, что такое рок–н–ролл, если не секс? Отвратительный? Естественно. Шовинист? Всегда. Мы все это смешали в блендере и получили очень ядовитый коктейль.

Эти дневники начались на Рождество 1986 года, но тот день не был чем–то особенным. Я был наркоманом задолго до этого, и остался им некоторое время после. Возможно, тот день привел меня в чувство. Нечто, что заставило в Рождество одинокого, голого, сидящего под рождественской елкой, вколовшего дозу такой степени, понять, что твоя жизнь в опасности, выходя из–под контроля.

Люди за эти годы пробовали смягчить ситуацию, говоря, что возможно пребывание в «Motley Crue» превратило меня в наркомана… но я не думаю, что это так на самом деле. Тот удар гения был моим собственным результатом. И даже будучи ребенком, я никогда не был склонен избегать пули. Я всегда был первым, кто примет удар между глаз на себя. Я был упрямым, решительным и всегда стремящимся навредить сам себе для улучшения хаоса, беспорядка и сопротивления – всех черт, которые сделали меня известным, а позднее позорным. Ингредиенты успеха и провала – все содержится в чудесном пакете с эмоциональной невозмутимостью коктейля Молотов. Когда я приехал в Лос–Анджелес в конце 70–х и обнаружил кокаин, это только усилило их очаровательную характеристику.

Но алкоголь, кислота, кокаин… они были только любовной интрижкой. Когда я встретил героин, это была истинная любовь.

После того, как мы стали знамениты, «Motley Crue» приносили мне денег больше, чем я знал, что с ними делать. Так что естественно, я пустил их на единственную вещь, которую хотел: наркотики. До группы я жил ради музыки; после того как это свершилось я жил только ради наркотиков. Допустим, что может быть «Motley» дали мне средства, чтобы стать наркоманом, но… знаете что? Если бы не это, так я нашел бы другой способ.

Я думаю, что все мы проживаем свою судьбу, даже тот, кто выбрал наихудший способ. Итак, почему я совершил это странное, темное путешествие? ОК, у меня есть три теории этого.

1. Мое детство было дерьмовым. Мой отец ушел из семьи, когда мне было три года, и больше не вернулся.

2. Моя мама пыталась любить меня, но каждый раз появлялся новый парень, и она отправляла меня прочь, к моим бабушке и дедушке.

3. Я родился наркоманом. Это не удивительно, что я рос, чувствуя себя озлобленным, нелюбимым и так или иначе нуждающемся… в мести.

Мести кому? Миру? Самому себе?

Я всегда двигался вперед, даже когда не знал, куда я иду. Задолго до того, как я встретил Томми Ли, Винса Нейла и Мика Марса, я знал, что буду в Motley Crue. Я знал, как мы будем выглядеть, на кого мы будем похожи, как мы будем себя вести (совершенно ужасно, ясное дело).

Motley Crue были всегда музыкой и девочками… музыкой и наркотиками… и музыкой и насилием. Мы хотели быть самой великой, самой грязной, самой громкой рок–группой на планете. Мы знали, что были на верном пути уже в 1983 –м, когда мы на вертолете прилетели играть перед 300.000 металлистами на фестивале в Лос–Анджелесе; нашем единственным стремлением было быть хейдлайнерами. Это был только вопрос времени. Мы двигались по дороге в ад и имели исключительно плохие намерения разрушить все на своем пути. Вы могли найти нас по следу, секс, наркотики и рок–н–ролл, который мы оставили за собой.

Но два главных события случились со мной в 1983 году. «Shout At The Devil» стал платиновым и переместил Motley вверх по лестнице. И я, будучи пьяным, разбил свой Порше, вывихнул плечо и начал курить героин, чтобы заглушить боль. Проблема в том, что я продолжал курить – а затем колоть героин – после того, как боль ушла. Fuck! В этом ключ того, что я стал наркоманом — героинщиком. Надо было быть достаточно одержимым, чтобы сходить по ним (наркотикам) с ума, но одержимость – это единственное, чем я был в то время. …. Когда Винс Нейл сел в тюрьму на 20 дней, я не посещал нашего певца и ни разу не позвонил ему. Это мне даже не пришло в голову. Это было бы тратой драгоценного времени, которое можно посвятить наркотикам.

Когда закончился тур «Theatre Of Pain» в 1986 году, я был на пути к становлению резко выраженным героинщиком. У меня был передоз после концерта в Лондоне, и меня бросили умирать в мусорном контейнере. Я вернулся, одуревший от наркотиков, чтобы быть шафером Томми на его свадьбе, со шприцами, спрятанными в моих ковбойских сапогах. И я остался дома, вместо того, чтобы присутствовать на похоронах моей бабушки – женщины, единственно любившей и воспитавшей меня.

И дела складывались еще хуже. Намного хуже.

Самая странная вещь – то, что в течение самого темного, наиболее потерянного времени моей жизни… я вел дневники. Дома, будучи обдолбанным, или в туре, я набрасывал свои мысли на разорванных журналах или обрывках бумаги. Иногда я писал их совершенно трезвым и нормальным. В другое время, они походили на дневник сумасшедшего. Думаю, что своим пропитанным наркотой коматозным умом я считал, что мой дневник был единственным человеком, который действительно меня понимал. Возможно мой единственный друг, которому можно доверить… он не скажет, что это одиночество на вершине в никуда.