Крестоповал. Война совести - Альберт Байкалов

Альберт Байкалов

Крестоповал. Война совести

Пролог

– Mack, see what a strange man! (Мак, смотри, какой странный мужчина!) – показала перепачканным кетчупом пальчиком из окошка припаркованного у обочины «Понтиака» рыжеволосая девушка.

– He is Russian, there are a lot of them in our town (Это русский, их в этом городке много), – придерживая бумажную тарелку с картошкой фри на уровне подбородка, сказал со знанием дела сидевший за рулем Мак, глядя на высокого мужчину с рыжими усами и бородой, которая закрывала третью пуговицу рубахи в синюю клетку. Взгляд из-под косматых бровей казался свирепым. Всем своим видом он вызывал какой-то трепет. Даже на расстоянии чувствовалась его первобытная сила. Закатав рукава, мужчина возился под капотом уже не нового джипа во дворе скромного одноэтажного дома, рядом с которым влюбленная парочка остановилась перекусить. Соломенная шляпа с широкими полями, какие носят ковбои с совсем уж далеких пастбищ, мешала ему работать, и он смахнул ее с головы. Теперь она болталась на тесемках за спиной.

– Oh! Russian! (О! Русский!) – Глаза девушки округлились. – What are they doing? (Что они здесь делают?)

– These people fled from Russia when Marx has came to power… Hi is a friend of Stalin. Do you know such a tyrant? He is such a Hitler… (Эти люди бежали из России, когда там пришел к власти Маркс… Это друг Сталина, знаешь такого тирана? Он как Гитлер…)

– I know neither Stalin nor Hitler. I know only Putin. Let us go from here. They probably, keep bears… (Не знаю я ни Сталина, ни Гитлера, только Путина. Поехали отсюда. В этом доме, наверное, держат медведей…)

Никита Лукич проводил взглядом сорвавшийся с места красный «Понтиак», который некоторое время стоял за забором из сетки, сунул щуп в отверстие картера двигателя, осторожно вынул его, придерживая снизу тряпкой, и посмотрел на свет. Масла было почти норма. Хороший двигатель у «Ниссана». Машине больше десяти лет, а хоть бы хны. Знай, подливай и следи за тем, чтобы до нормы все было, и не гоняй. На всю жизнь бы хватило. Ан нет, придется скоро расстаться. Уезжает Никита Лукич на свою историческую родину, которой не то что он – отец его не видел. Оставили их далекие предки край родной по причине смуты еще в двадцатом году прошлого века и бежали в китайский Синьцзян, откуда перебрались в Романовку, образованную старообрядцами. Огромное по тем временам поселение. Однако и там не задержались. Пришедшие в сорок девятом году к власти коммунисты предложили покинуть страну. Отец Никиты родился уже в Гонконге, из которого при помощи ООН его родители переехали и осели в США. Долго мыкались по миру.

Со вчерашнего дня Никита проехал не одну сотню миль по жаре и прериям. Сначала отвез из Медфорда в Портленд семью и вещи. Потом вернулся в Сейлейм, чтобы попрощаться и получить благословение от старейшего жителя русской православной старообрядческой общины деда Елизара. Однако старик уже долго хворает и, по всей видимости, больше уже не поднимется. Взял-таки возраст свое, и предстанет в скором времени праведный старец пред Богом.

Стукнула входная дверь. Никита Лукич обернулся.

На крыльцо ранчо выскочили две белокурые девочки-погодки – Акулина и Вера. По-взрослому сосредоточенные, они сбежали по ступенькам и устремились прямиком к джипу Никиты Лукича:

– Uncle, uncle, the grandpa is calling you. He wants to say goodbye! (Дядя, дядя, дедушка зовет, прощаться хочет!)

– Слышу, не глухой! – Он грустно улыбнулся, присел на корточки и вытянул навстречу малышкам руки. Оказавшись в его объятиях, они вдруг присмирели и замолчали.

– Почему на басурманском языке говорите? – строго нахмурил брови Никита.

– Деда кличет! – выдохнула Акулина на русском языке.

– Вот это уже по-нашему! – повеселел он, потрепал девчушку по голове и встал. – Кличет, так ведите!

– Пойдем! – Вера обхватила его ручищу своими ручонками и потянула к дому.

Увлекаемый племянницами, Никита поднялся по деревянным ступенькам просторного крыльца и оказался в горнице. Несмотря на то что дед Елизар тоже не помнил родины, а все его детство и отрочество прошли в далекой Маньчжурии, дом строил по сложившемуся на Руси укладу. Правда, не было здесь печи. Ни к чему она. Климат и так жаркий. Зимы почти нет. А хлеб пекли на улице в небольшой пекарне сразу на всю общину. В магазинах не покупали. Не здоровая она, мирская пища. К тому же басурманская…

Никита прошел в двустворчатые двери и оказался в крохотной спаленке с бревенчатыми неоштукатуренными стенами. Здесь, на деревянной кровати, лежал под почерневшими образами дед Елизар. Седая борода, белоснежное исподнее и подушка делали испещренную глубокими трещинами морщин кожу на лице почти черной. Рот приоткрыт, словно жажда мучит, но взор ясный. Руки вытянуты поверх одеяла.

– Пришел Никитка! – Дед не глядел на двери, но словно видел его. – Оставьте нас!

Поп местной старообрядческой церкви и старшая дочь Елизара, Авдотья, словно тени, несомые легким дуновением ветерка, вышли прочь.

– Поди сюда, Никитка, – слабеющим голосом велел старик.

Никита подошел ближе.

– Уезжаешь? – с затаенной тоской спросил дед и выжидающе уставился на внука.

– Уезжаю, – кивнул Никита. – Благословите…

– Благословлю, – успокоил он его. – Не торопись. Поди ближе. – Дед поднял сухонькую руку и сделал знак.

Никита подошел к кровати вплотную.

– Скоро на землю родную ступишь, – с придыханием сказал дед Елизар. – Поклонишься за меня истокам нашим.

– Поклонюсь, деда, – заверил Никита.

– А мне, видать, не суждено. – В глазах старика появилась такая тоска, что у Никиты защемило сердце. Он отвел взгляд в сторону. – Но не только поклониться ты должен… Еще одно дело сделать нужно. – Старик заговорил тише и быстрее, словно боясь, что не успеет досказать, торопливо хватая воздух, будто он вдруг начал нагреваться и обжигать ему язык и губы. – И не должен ты успокоиться, пока не выполнишь обязанность эту…

Старик вдруг, словно поперхнувшись, замолчал, глядя в потолок.

– Какое дело, деда? – Никита слегка наклонился, потому как показалось ему, что продолжает говорить старик едва слышно.

– Эта история случилась еще в семнадцатом. Красные царя скинули… Наш скит на отшибе был, но и туда докатилась смута. Знаешь ты все, – протянул он. – Брат на брата, сын на отца… Пришли как-то белые, хлеб, запасы какие забрали, скотину угнали. У отца мово конь справный был, Алтыном звали. Увели… – Старик выдержал паузу, словно сам был свидетелем тех событий, и продолжил уже громче: – А летом вернулся Алтын. Да не один, а в телегу запряженный. На телеге служивый. Беляк… И мешок с добром разным. При нем опись. Оклады, червонцы золотые царские, украшения… Много рублев бумажных и ассигнаций. Они тогда не в цене были. – Старик со свистом перевел дыхание. – Беляк, что приехал, раненым оказался и плох совсем. В беспамятстве не помнил, сколько в пути был. Говорит, разгромили банду, которая много лет на сибирском тракте и в окрестных городах орудовала. Описали ценности, а как к станции ехать, на красный дозор нарвались. К тому времени смута до Томска докатилась… Всех перебили, а подвода одна, в которую коняка наш, Алтын, запряжен был, отбилась и дорогу домой нашла. Так и возвратилася… Солдатик тот помер, а ценности, что с ним были, прадед твой в тайге схоронил. Место отметил и обещал вернуть царю-батюшке, когда в России спокойно все станет. Не суждено было. Самим пришлось бежать. Карту он нарисовал, а потом жена евонная Палагея, мать моя и прабабка тебе, на рушнике ее вышила. Только там часть пути до клада. Вторая… – Старик согнул в локте руку и уронил ладонь рядом с головой на подушку: – Тута…

Никита сунул руку и вынул небольшой, размером с ладонь, образ с соловецкими чудотворцами Зосимой и Савватием.

– В задней стенке клин, – зашептал старик. – Его вынь, под ним вторая часть карты… А рушник ентот на образах…

Никита поднял взгляд на иконостас:

– И что от меня теперь треба?

– Разве не понял? – расстроился старик. – Время подошло… России это добро вернуть надо, как обещали…

Глава 1

Матвей надел на руки боксерские лапы и поднял на уровень плеч.

– Давай «двоечку»!

Дешин стал сосредоточенно бить. Матвей сделал шаг назад и убрал правую руку перед летящим в лапу кулаком, провалив полицейского.

Пытаясь удержать равновесие, Дешин сделал шаг больше положенного, едва не рухнув на пол. В следующий момент Матвей обозначил удар рукой в голову, слегка тронув его надетой на левую руку лапой в висок.

– Стоп!

– Опять! – Дешин от досады уже рычал. Ну, не выходит у него «двоечка» так, чтобы не пропустить контрудары. Со стороны кажется, нет ничего проще, ударил слегка левой, потом двинул правой. Не тут-то было. То подбородок откроет, то провалится…