Фараон. Краткая повесть жизни - Наташа Северная

Наташа Северная

Фараон. Краткая повесть жизни

То, что ты сам по себе, есть суть твоего бытия.

Аристотель.

Лучше умереть по всем правилам, нежели выздороветь против правил.

Ж.-Б. Мольер.

Я умирал.

Умирал медленно и мучительно.

От понимания этого было жутко и противно.

В покоях, где я вырос и провел большую часть своей жизни, я думал о том, что если смогу выжить…

Если выживу.

Неужели и боги должны выживать?

Выживать, жевать… Жевать, чтобы выживать.

Чепуха какая-то!

Я тяжело переворачиваюсь на правый бок. Грудь сдавливает, ноги сводит судорогой. Я был ранен пять раз, и никогда не относился к этому серьезно. Я просто не боялся смерти.

Но теперь она рядом. Близко.

Но я то знаю, что не умру! Боги не умирают. Они бессмертны.

А я – бог.

Тогда почему мне сейчас страшно?

И я по слогам произношу эти два слова. Вслух. Чтобы быть услышанным собою.

– Мне… страшно…

И в этом я могу признаться только себе.

Люди, с которыми я мог бы об этом поговорить, увы, уже давно в Стране Запада. Одних я отравил, других убил. Жаль. А ведь именно сейчас они мне и нужны.

М-м-м… Опять этот приступ боли.

Где же мне взять силы, чтобы превозмочь эту боль? Неужели боль, физическая боль может быть сильнее меня?

Неужели такое возможно?

Почему Ра не помогает мне?

Где же чудесное исцеление? Где могущество, которым так славятся боги? Или этот мир признает и считается только со здоровыми и сильными? Но ведь я бог этого мира! Тогда почему мир отказывается от меня? Неужели он может быть сильней меня?

Глупые, глупые мысли. Они раздражают меня. Они делают меня злым.

А наставник всегда говорил, что злоба – обратная сторона слабости.

Неужели я стал слаб?

Уберите. Кто-нибудь, уберите от меня эти мысли! Уничтожьте их!

Не слышат. Никто меня не слышит! Где же все? Ах, да, ведь я просто не могу кричать. Просто не могу… Грудь… Что-то сдавливает грудь…

Сейчас… Сейчас, я кого-нибудь позову.

Я… я смогу…

– Пафнутий.

Но ведь это же не крик, это шепот. Неужели этот тихий и слабый голос мой?

Неужели голос бога может быть так похож на писк?

А-а-а! Какая боль…

Где же Пафнутий? А – а-а, вот и он. Наконец-то…

Мой верный слуга, мой любимец.

Он нежно смотрит на меня.

Ни одна женщина не умела так смотреть на меня. Может, поэтому я ни одну и не любил?

А Пафнутия люблю.

Его холодные пальцы осторожно прикасаются к моему горячему челу. О-о-о, какое это облегчение. Он все понимает, он все знает.

Он сейчас мне поможет.

Слуга спасает бога.

Как же судьба любит иронизировать.

Но я прощаю ей это.

Потому что у меня хорошая судьба.

Стоило моей матери оступиться – и она никогда бы не стала женой бога, сына солнца Амона-Ра, а я – сыном фараона.

Пафнутий осторожно перевязывает мою рану. Его лицо серьезное и усталое. Он знает, чтобы я смог встать на ноги, должно пройти много времени.

А есть ли оно у меня?

Время…

Когда-то его было так много, что я не задумываясь тратил свои годы.

Думал, что буду… Впрочем, какая разница, что я думал тогда.

Я тяжело вздыхаю и прикрываю глаза. Я отдаю свое тело боли. Я в муке и беде. Приступ боли усиливается, и в какой-то момент я начинаю кричать.

Лежа на циновках в дворцовом саду братья завороженно следили за белоснежными облаками. В пронзительно голубой синеве они образовывали странные причудливые фигуры, то необыкновенных животных, то людей, а то и просто неизвестные земли с вычурными дворцами. Упоительный покой царил на земле. Все было как всегда, как обычно. Между богами и людьми была гармония, цари правили подданными, а высшие силы управляли царями. Иного желать и невозможно. Особая немногочисленная каста избранных с голубой кровью посвященная в таинства и сказания богов взращивала себе подобных с усердием, а порою жестокостью. Сын царя не имел права быть человеком, а человеческий сын не мог желать стать царем. Так было испокон веков, утверждали жрецы. И сомневаться в их словах никто не имел права.

– Я не хочу быть царем, – неожиданно прошептал Аменемхет.

– Почему? – удивленно спросил младший брат.

– Тогда я буду редко видеть облака и небо. А я хочу познать мир, другие земли, страны, понимаешь?

– Угу.

– А ты хочешь быть царем?

Младший брат утвердительно кивнул.

– Почему?

– Просто хочу и все.

– Странно…

– Ничего странного! – вызывающе произнес Рамзес. Он был возмущен. Почему над глупостями старшего брата никто не смеется, а его самое обыкновенное желание – и уже странное! – Мой отец царь!

Аменемхет усмехнулся.

– Бедный братец, ты никогда не станешь царем, согласно традициям ты далеко от трона.

Рамзес горько поджал губы. Конечно же он знал об этом, но желание было сильнее. Пододвинув свою циновку ближе к брату, он непринужденно сказал:

– Но ты же не хочешь.

Аменемхет притворно вздохнул.

– Это я сейчас не хочу, а потом захочу. Пойдем купаться.

Оставив циновки на траве, братья пошли к Нилу. Вода была прохладной, но Аменемхета это не смутило, он смело вошел в реку.

– Рамзес, ну что ты стоишь, – закричал он брату стоявшему в нерешительности на берегу.

Рамзес махнул рукой.

– Я не буду сегодня плавать.

– Ну, как хочешь.

Мальчик лег на песок. В пронзительно голубой синеве все так же неторопливо плыли облака. Глаза закрылись сами собой. Мягкая тишина дворцового сада обволакивала, убаюкивала. Во сне весь мир был у его ног, а он самый сильный и ловкий чем-то хвастался перед братом. Мальчик вздрогнул и проснулся.

– Рамзес…, – услышал он испуганный, обреченный голос брата.

Рамзес вскочил на ноги.

– Рамзес, Рамзес… – из последних сил крикнул Аменемхет и ушел под воду.

Не задумываясь, мальчик бросился в воду. Сердце бешено колотилось в груди. Только бы успеть… Но руки и ноги с трудом слушались его. О себе он не думал, не переживал, не до того было. Страшная мысль, что он может потерять брата, навеки остаться один, подгоняла его, придавала сил. Быстрей, быстрей… Взмах руки, вдох, выдох… Быстрей, быстрей… Брат в беде. Вдох.

Схватив брата под мышки, Рамзес поплыл к берегу. Почему-то именно сейчас Аменемхет показался ему невероятно тяжелым. Заныла левая рука, дыхание стало сбиваться. Нельзя сдаваться, нельзя. Брат в беде. Вдох, выдох, глоток воды, еще чуть-чуть, совсем немного.

Тяжело дыша, братья лежали на песке.

– Что с тобой случилось? – через какое-то время спросил Рамзес.

– Судорога схватила ногу.

Отлежавшись и немного придя в себя, братья медленно пошли ко дворцу. Рамзес крепко обнимал брата, будто бы боялся, что с тем опять может что-то произойти.

Что это?

Где я?

Белесый туман, чья-то высокая тень надо мной.

А-а, это Пафнутий, его пальцы скользят по моему телу, мягко втирая мазь в кожу.

Заметив, что я открыл глаза, он наклоняется к моему лицу. Он не может говорить.

Когда-то я отрезал ему язык. Зачем? Язык – это враг, а для чего человеку нужен такой заклятый враг?

Пафнутий корчит гримасы.

Все правильно. Я потерял сознание и пролежал так всю ночь.

Но теперь мне лучше.

Ради слуги, я – царь Верхнего и Нижнего Кемета, воплощение бога на земле, выучил язык немых. Он единственный смертный во всем моем царстве, для которого я готов что-то сделать.

Жестами я даю понять Пафнутию, чтобы вечером он собрал совет, а сейчас привел лекаря.

Он уходит. И в моих покоях наступает тревожная тишина.

У меня нет желания читать донесения тайной службы, я и так знаю: готовится заговор. Я чувствую это кожей.

Но кара моя настигнет всех в любом случае – буду я жив или, может быть, мертв. И тот, кто это понял, уже давно покинул пределы моего царства.

Я долго лежу без сна. Ведь мне некуда торопиться.

Это молодые спешат уснуть, чтобы на рассвете, с обновленными силами встретить новый день жизни.

Я прислушиваюсь к шелесту финиковых пальм за окном, к пению цикад, к ночной жизни царского сада, такого же древнего, как и моя земля.

Мне нравиться быть одиноким ночью. Я предоставлен сам себе.

Глупцы те, кто считают, что цари всегда предоставлены сами себе.

Ложь.

Только ночью мы можем позволить себе быть самими собою.

В рассветных сумерках проступают настенные росписи. Очень хорошо видна моя боевая колесница, немного выше, над ней, – корона, а в зияющей темноте между ними – я. Как всегда – невидимый и одинокий. Уже не первый рассвет я смотрю на эту роспись и все никак не могу понять, что тянет меня в эту пустоту?

Потом я осознаю, что сегодня ночью дыхание Анубиса могло коснуться меня.

Но странно, я почему-то уже не чувствую страха.

Может потому, что вчера, мои последние мысли были об отце. Мне всегда становится спокойнее, когда я думаю о нем.

Ведь пророчество не сбылось.

Победил я.

Я стал фараоном.

Теперь бог я, а не отец.