Нехорошее место - Дин Кунц

Дин Кунц

Нехорошее место

Учителя зачастую оказывают на нашу жизнь большее влияние, чем могут себе представить. Со средней школы и до настоящего времени у меня были учителя, перед которыми я всегда буду в неоплатном долгу, не из-за того, чему они научили меня, но потому, что они являли собой бесценные примеры беззаветного служения делу, доброты и щедрости души, тем самым вселив в меня несокрушимую веру в человеческую добродетель. Эта книга посвящается:

Дейвиду О’Брайну,

Томасу Дойлу,

Ричарду Форсайту,

Джону Боднару,

Карлу Кэмпбеллу,

Стиву и Джин Хернишин.

Каждый глаз видит мира свою картину,В ухе каждом песня своя звучит.Вторгнись в душу любую — узришь такие глубины,Тайны постыдные, список злодейств и обид.Демоны жуткие ходят в людском обличье,Часто страшней обитателей адских широт.Вздрогнешь при виде их образин неприличных,Но капля добра и любви в каждом звере живет.[1]

Глава 1

Ночь успокоилась и затихла, проулок будто превратился во всеми покинутый и безветренный участок побережья, оказавшийся в «оке» урагана, между прошедшей и приближающейся бурями. В недвижном воздухе висел слабый запах дыма, хотя самого дыма не было и в помине.

Распростертый на холодной мостовой, лицом вниз, Френк Поллард не шевельнулся, когда к нему вернулось сознание. Ждал в надежде, что царящий в голове сумбур уляжется. Моргнул, стараясь сфокусировать взгляд. Но в глазах, казалось, колыхались вуали. Он глубоко вдохнул холодный воздух вместе с запахом невидимого дыма, поморщился от его едкости.

Тени нависали над ним, словно толпа закутанных в широкие одеяния фигур, сгрудившихся вокруг. Потихоньку глаза очистились от тумана, но в слабом желтоватом свете, источник которого находился далеко за спиной, он мало что смог разглядеть. Большой контейнер для мусора, находящийся в шести или восьми футах от него, поначалу показался ему таким странным, что он принял его за некий артефакт инопланетной цивилизации. И, лишь присмотревшись, Френк понял, что видит перед собой.

Он не знал, где находится и как сюда попал. Хотя сознание вроде бы потерял лишь на несколько секунд, потому что сердце колотилось так сильно, будто несколькими секундами раньше он бежал изо всех сил, спасая свою жизнь.

«Светляки на ветру…»

Обрывок фразы сверкнул в мозгу, хотя он понятия не имел, что означают эти слова. Когда он попытался сосредоточиться на ней и разобраться, о чем речь, тупая боль возникла над правым глазом.

«Светляки на ветру…»

Он застонал.

Между ним и контейнером среди неподвижных теней двигалась тень, быстрая и зловещая. Яркие зеленые глазки рассматривали его с ледяным интересом.

В испуге Френк поднялся на колени. Слабый непроизвольный крик сорвался с губ, не похожий на человеческий голос. Скорее такие звуки могла издать дудочка, свирель.

Зеленоглазый наблюдатель метнулся в сторону и исчез. Кот. Всего лишь обыкновенный черный кот.

Френк встал, покачнулся и чуть не упал через какой-то предмет, который лежал на асфальте позади него, вплотную к ногам. Он наклонился, поднял предмет: дорожная сумка из мягкой кожи, плотно чем-то набитая, на удивление тяжелая. Он предположил, что сумка принадлежит ему. Точно этого не помнил. С сумкой в руке поплелся к мусорному контейнеру, привалился к его ржавому борту.

Оглядевшись, увидел, что находится меж двух рядов, как ему показалось, двухэтажных оштукатуренных жилых домов. Не светилось ни одного окна. С обеих сторон проулка автомобили жильцов стояли под навесами в соответствующих ячейках. Странное желтое свечение, грязное, цвета серы, более присущее газовому рожку, а не электрической лампе, исходило от уличного фонаря в конце квартала, слабое, оставляющее проулок, в котором он стоял, во власти теней.

Учащенное дыхание постепенно успокаивалось, замедлялся неистовый бег сердца, и тут он внезапно осознал, что не знает, кто он. В памяти сохранились только имя и фамилия, Френк Поллард, но ничего больше. Он не помнил, сколько ему лет, чем он зарабатывал на жизнь, откуда пришел, куда направлялся, где оказался и почему. И так этому изумился, что у него перехватило дыхание. Но потом сердце вновь стремительно забилось, и он с шумом выдохнул воздух.

«Светляки на ветру…»

Что, черт побери, это означает?

Боль, которая ранее оставалась над правым глазом, начала распространяться по всему лбу.

В испуге он посмотрел направо, налево в надежде найти хоть что-то знакомое, какой-нибудь якорь, зацепку в мире, неожиданно ставшем таким странным, совершенно незнакомым. Но, поскольку ночь ничем не порадовала его, он обратил взор внутрь, пытаясь найти в себе хоть что-то свое, родное. Напрасно, память на поверку оказалась темнее проулка, в котором он очутился.

Он обратил внимание на то, что запах дыма уходит, замещаясь вызывающей тошноту вонью гниющего в контейнере мусора. От смрада разложения органической материи голову заполнили мысли о смерти, которые, в свою очередь, вызвали смутные воспоминания о том, что он бежал от кого-то… или чего-то… бежал, потому что его хотели убить. Но попытки вспомнить, почему он бежал и от кого, ни к чему путному не привели. Собственно, осознание того, что он спасал свою жизнь, было скорее инстинктивным, чем базировалось на воспоминаниях.

На него дохнул ветерок. И тут же воздух успокоился. Будто мертвая ночь пыталась вернуться к жизни, но сподобилась лишь на один выход. Клочок мятой бумаги, поднятый с места этим порывом ветра, зашуршал, скользя по мостовой, остановился, уткнувшись в его правую ногу.

Еще порыв.

Бумажку унесло.

И вновь ночь замерла.

Что-то, однако, происходило. Френк чувствовал, что источник этих дуновений ветра опасен, чреват смертельной угрозой.

Почему-то возникло ощущение, что вот-вот его раздавит что-то огромное, невероятно тяжелое. Он вскинул глаза к небу, чистому, без единого облачка, сверкающему звездами. Если что-то и опускалось на него, то недоступное глазу.

Ночь опять выдохнула. Уже сильнее. Резко и влажно.

Он был в кроссовках, белых высоких носках, джинсах и синей, в клетку, рубашке с длинными рукавами. Без пиджака, который ему бы не помешал. Впрочем, ночь выдалась не холодной, разве что прохладной. Холод шел изнутри, вместе с леденящим страхом, вот он и дрожал, зажатый между прохладной лаской ночного воздуха и этим внутренним холодом.