Ночной зверёк - Дарья Беляева

Дарья Беляева

Ночной зверёк

1 глава

Небо в ее сне было безнадежно и отчаянно темно, она падала все глубже в эту оглушительную черноту. Казалось, что ночь нескончаема, и ничего кроме ночи нет и больше не будет.

Она пыталась вдохнуть, но темнота проникала внутрь, душила, как вода в озере, где так легко заплыть слишком далеко. Вязкая, горькая темнота проникала внутрь, и когда она кричала, то чувствовала, как тьма скользит в горло, холодит внутренности. В ушах шумела кровь, и ток этой крови казался ей страшным, похожим на прибой. Еще немного, и она готова была услышать в нем голос или голоса. Что-то говорило в ней, что-то, чему она и названия не знала. Она попыталась ухватиться хотя бы за что-то, внутри или снаружи, но все было скользким от темноты, окружавшей ее и крови, бившейся в ней.

Ей казалось, что она слышит далекий набат, казалось, что она почти помнит, что означает этот ритм, и где-то далеко-далеко отсюда, в месте, где нет даже времени, под него собираются все те, кого нужно так бояться.

И когда ей показалось, что сейчас у нее в голове закричат, она услышала:

— Амти!

Мир взорвался красками, глаза защипало. Амти нащупала на тумбочке очки, надела, и цветные пятна вокруг нее обрели четкость. Одноклассницы стояли над ней, вид у них был взволнованный. Амти не сразу поняла, где она, некоторое время она смаргивала слезы от яркого света, потом натянула одеяло почти до самого носа.

Она была там, где ей и положено быть девять месяцев в году — в закрытой школе для девочек, куда отец отправил ее после того, как забрали маму. Вот уже девять лет как она живет здесь чаще, чем дома, стоило бы привыкнуть.

Тенми, староста, сказала очень серьезно:

— Ты металась в постели.

Голос у нее был такой взрослый и скорбный, каким впору объявлять «у вас рак», и Амти насмешил контраст этого голоса и ее растрепанных, рыжих волос.

— И нечего улыбаться, — добавила Хайми резко. — Ты нас всех разбудила и напугала. Мы могли спать еще пятнадцать минут.

Хайми за словом в карман никогда не лезла, и если ей что-нибудь не нравилось, говорила честно. За это все ее уважали, но из-за этого никто ее не любил.

Девять пар взволнованных девчачьих глаз смотрели на нее в упор, и Амти натянула одеяло на голову.

— Извините, — сказала она, оставшись в полной темноте.

— Может ты заболела? — спросила Шаали. Она, судя по всему, присела на край кровати Амти. — Может быть, у тебя температура?

Ее холодная, мягкая ручка скользнула под одеяло, коснулась лба Амти.

— Нет, — буркнула Амти. — Все в порядке, девочки. Извините, что я вас разбудила.

— Может, тебе приснился кошмар? — спросила Тенми серьезно.

— Я не помню, что мне снилось, — ответила Амти. Она снова выглянула, девочки не шелохнулись, продолжали смотреть на нее. Все, кроме Хайми. Хайми отошла к зеркалу в другом конце комнаты и расчесывала свои длинные, светлые волосы, которым все завидовали. Она смотрела в зеркало, оттого взгляд ее казался почти жутковато неподвижным.

— А ты вспомни, — сказала Хайми. Она выглядела взрослее, чем остальные. В свои шестнадцать она была выше всех в классе, ровнее выщипывала брови, лучше решала уравнения и уже обрела магию. Кроме того, ей шла красная помада. Словом, все остальные девочки могли ей только завидовать. Хайми сделала паузу, заплетая длинные волосы в хвост, а потом добавила:

— Что тебе снилось. Может быть, ты у нас Инкарни, Амти? Может нам всем стоит начинать тебя бояться?

Мягкий шорох шепотков пронесся над Амти, заставив ее поежиться. Девочки отступили на шаг назад, будто бы по команде, только Шаали осталась на месте.

— Хайми, что за бред? Зачем ты ее пугаешь? Конечно, с тобой все нормально, Амти. Этого не случается с хорошими людьми.

— А я вроде бы ничего, — засмеялась было Амти, но почти тут же замолкла.

— Так что тебе снилось? — спросила Хайми.

И в этот момент Амти все вспомнила: и ощущение проникающей в нее темноты, и вечную ночь вокруг, и страшный набат, призывающий ее. Ее пронзила дрожь, ладони в момент стали холодными и влажными, и она подумала: а что если вцепиться Шаали, такой доброй, милой девочке, в горло. Сможет ли Амти задушить ее, сколько минут ей понадобится? Как это будет, когда пульс под ее пальцами затихнет? А что будет потом?

— Что с тобой? — спросила Шаали. — У тебя испуганный вид.

В голосе ее никакого волнения не было, она и подумать не могла, что Инкарни могут быть не далекими страшилками, прячущимися в заголовках газет и по ту сторону телеэкрана.

— Вспомнила, что мне снилось, — сказала Амти.

— Что?

К ней вперед подались несколько девочек одновременно, и Амти подумала, что никогда прежде, за все девять лет, она не была в центре внимания.

— Что целовалась с учителем Даммазом, — выпалила Амти. Кто-то засмеялся, Хайми вывалила язык, демонстрируя отвращение, а Тенми сказала:

— Мы за тебя волнуемся, а ты шутишь дурацкие шутки.

— Спасибо, — сказала Амти. А потом встала, оттеснив Шаали, и живо представив, как та ударяется головой об угол тумбочки и пачкает его кровью. Страх схватил что-то внутри нее, и сжимал, сжимал, не отпуская. Взяв зубную щетку, пасту и мыло, Амти направилась в душ. Никто не протестовал, может быть, не успели, а может считали, что с Амти что-то все еще не в порядке.

В отделанном кафелем помещении пахло сыростью и удушливой ванилью разлитого кем-то геля для душа. Амти разделась, включила воду, вывернув кран до конца, плеск воды теперь заглушал ее голос.

И Амти зарыдала. Она опустилась прямо на пол, горячая вода обжигала ей кожу, и руки быстро покраснели. Амти зарыдала горько и громко, некрасиво прижимая руку ко рту.

Ей снился вовсе не сон, ей снился Сон, означающий, что семена зла внутри нее дали свой росток. Где-то там, в темной и страшной глубине ее души вызревало нечто отвратительное.

То, о чем писали в книжках, показывали по телевизору, рассказывали по радио. Скоро она неизбежно станет убийцей, а, может быть, садисткой, единственной радостью которой будет калечить живых существ. Шлюхой. Лгуньей. Психопаткой. Она станет плохой.

Судя по тем странным мыслям, так похожим на желания, которые посетили ее в комнате, она станет худшей из всех. Она возьмет острый нож и всадит его в горло отцу, или Шаали, или кому угодно другому, потому что однажды не сможет сдержаться.

Или же — она сдастся сейчас, пока еще есть время, и тогда на голову ей наденут мешок, чтобы не было так страшно, заставят отвернуться к стене и выстрелят. Если первый выстрел ее не убьет, убьет второй. Они метко стреляют, они ведь сделали это с мамой, и мама умерла.