Актеры шахматной сцены - Виктор Васильев

Виктор Васильев

Актеры шахматной сцены

Александр Свободин

Драма шахмат – драма жизни

Я читаю эту книгу, и первая мысль – боже мой, как все изменилось! Хорошо помню время, когда шахматы были шахматами, а легкая атлетика – легкой атлетикой, а футбол – футболом. Была чистая радость соревнований, открытая демонстрация возможностей человека, школа чувств, проявление бескорыстия и солидарности. Люди работали, строили, учились, а в числе их праздников был спорт. Спорт соотносился с жизнью как воскресенье с буднями. А в спорте были шахматы. Они соединяли его с искусством и наукой, они были неисчерпаемы и прекрасны. Великие шахматисты легко сближались в нашем праздничном обиходе с великими артистами. Если вдуматься, то в своем роде облик Алехина равновелик облику Шаляпина, Капабланка ассоциировался со Станиславским – казалось, что так же, как великий реформатор театра, великий кубинец постиг законы своей сцены – шахматной доски. Чигорин был трагической фигурой, личностью, мятущейся между взлетами и падениями. В истории русской сцены таким был трагик Орленев.

То было время, когда в спорте не то что не было тайн – «секреты мастерства» были всегда – в спорте, если можно так сказать, не было «задней мысли». Он весь был перед нами. Надводная часть айсберга была обозрима и превышала его подводную часть. То было «старое доброе время…»

Но что же изменилось? Где и в чем произошел качественный скачок? Не правда ли, сейчас спорт и шахматы нечто другое, совсем другое, нежели шестьдесят-семьдесят и даже сорок лет назад. Это ведь чувствует каждый.

Однако нет ли в этих размышлениях естественной и даже модной теперь ностальгии по прошлому, по временам молодости? Конечно, в применении к отдельному человеку и в том числе к автору этих строк, есть. Все мы люди… Но есть и нечто объективное.

Что же?

В эпоху мировых катаклизмов, вызванных второй мировой войной, научно-технической революции, бурных социальных изменений и появления массовых коммуникаций, прежде всего телевидения, положение и роль спорта изменились. Теперь другая легкая атлетика, другой футбол, другие шахматы! Эта область жизни сделалась универсальным «датчиком» состояния общества, его своеобразной моделью. Политика, наука, техника, социальные процессы – все это непосредственно влияет на спорт и отражается в нем. В свою очередь, спорт воздействует на эти отрасли бытия, в нем отражается общественная психология, он оказывает видимое воздействие на ее формирование. Спорт это уже не что-то отделенное от будней. Спорт сегодня – это праздник, который всегда с нами.

И как и должно было быть, шахматы своеобразно и обширно отразили эти революционные изменения в жизни общества.

Книга Виктора Васильева показывает и оценивает то, что происходило в шахматах в последние сорок лет. Темы ее разнообразны, герои на виду и на слуху у всех играющих в шахматы и не играющих, поскольку герои эти – участники драмы, отражающей и наши жизненные коллизии, они выражают наши желания, идеалы, надежды и неизбежно объединяются в нашем сознании с определенным типом человека, типом его поведения. О чем бы ни писал автор – об огромных командных соревнованиях, о турнирах и матчах на первенство мира, о партиях, он прежде всего создает образ других, нынешних шахмат. Это поверх всего, это нерв книги, ее лейтмотив. У нас выходит много «шахматной литературы», но эту книгу я бы отнес к какой-то другой рубрике. Это документальная повесть о шахматах как о части нашей общей жизни. Это повесть о нашей общей жизни сквозь призму шахмат.

Виктор Васильев их летописец. Не одно поколение читателей, любителей шахмат, читает его репортажи с турниров, очерки, эссе, книги. Он начал писать о шахматах около сорока лет назад. В течение этого времени и произошли необратимые изменения в положении шахмат. В книге отражен этот процесс, зафиксированы его критические точки. Если же говорить о чисто шахматной истории, то тут представлена обширная панорама послевоенной шахматной жизни, содержится информация о главных ее событиях.

Актеры шахматной сцены… Наверно, неспроста в самом начале автор рассказывает о турнире сильнейших команд страны. Представьте себе спортивный зал крытого стадиона, где устраиваются различные спортивные состязания. Сотни людей на трибунах, десятки на поле. Они двигаются в разных направлениях, горят табло, слышен приглушенный гул, чувствуется напряжение. На арене – шахматные столики; таблички, приколотые к ним, сообщают звонкие имена. Здесь все или почти все гроссмейстеры и ведущие мастера, здесь молодые, средних лет и пожилые. Здесь загоревшиеся только что имена и имена-легенды.

Оттолкнувшись от сцены, автор переходит к портретам отдельных персонажей. Перед нами проходят образы практически всех выдающихся современных шахматистов, Васильев пробивается к их человеческой сущности, дает типологию характеров. Чреда шахматных соревнований в жизни шахматиста начинает читаться как этапы его судьбы, его партии как драма познания. Читатель без особых усилий соотносит характер шахматиста, обнаруживающийся в его партиях и в общей стратегии его продвижения, с характером и линией жизни человека вообще. «Шахматоведение» переходит в «человековедение».

«Актеры шахматной сцены»… Известно: шахматное искусство – понятие устоявшееся. Но близость шахмат к театру, пожалуй, наиболее ощутима. Дело тут не только и даже не столько в многослойных ассоциациях – шахматная доска суть сцена; партия – диалог двух партнеров; все, что остается «за кадром», – «внутренний монолог»; различные организационные или жизненные перипетии, неизвестные зрителю, – «закулисный мир» (ох, как он обширен бывает сегодня!).

Дело еще и в том, что само поведение шахматиста во время игры театрально – хочет он того или не хочет. «Весь мир лицедействует!» – было написано на здании театра «Глобус», где творил Шекспир. Шахматист не является исключением. Он актерствует, и сознательно. Многие шахматисты как бы выстраивают свой «образ», заботятся о том, как они выглядят «со стороны». Да и нельзя не заботиться, если на тебя направлено внимание огромного количества людей. «Театр есть зеркало, поставленное перед природой и обществом…» – говорит принц Гамлет; театр есть кафедра, с которой можно сказать много добра, считал Гоголь; наконец театр – развлечение, – кто ж этого не знает! И все это есть в шахматах. Поэтому аналогия с театром, вынесенная в заглавие книги и пронизывающая все ее содержание, поднимает шахматы, указывает на их реальное место.

Какие удивительные личности, какие драматические судьбы проходят перед нами! Какую увлекательную пьесу они разыгрывают. Сколько тут неожиданного, непредсказуемого, разрушающего логику стереотипа. Шахматы хороши еще и тем, что вводят нас в мир необъяснимого, показывают, как сочетается несочетаемое, и тем способствуют познанию человека. В этом смысле парадоксален, например, образ одного из самых выдающихся и наиболее таинственного шахматиста – Фишера. А повесть о другом гениальном шахматисте, «возмутителе спокойствия» Тале читается как документальный роман, исполненный страстей, поэзии и печали. Вспоминаешь героев романтических мелодрам Виктора Гюго или оставившего такой яркий след в русской поэзии Сергея Есенина…

Однако, что бы мы ни говорили о шахматах, об их общественном и художественном феномене, душой их остается партия. Васильев умеет во всех подробностях воссоздать ее драму, дать ее острую фабулу, не прибегая к записям и диаграммам. (Еще одни аргумент в пользу того, что книга эта не просто «шахматная литература».) Васильев здесь наследует таким произведениям, как «Стейниц. Ласкер» Мих. Левидова, перекликается с «Шахматной новеллой» Стефана Цвейга.

«Актеры шахматной сцены»… Эти строчки пишутся в те дни, когда позади остались матчи на первенство мира между Карповым и Каспаровым. С одной стороны, их можно сравнить с трагедией, а с другой, с «романом с продолжением». Оба героя этой драмы – на страницах книги. История их поединка лишь подтверждает, что мы живем в эпоху «других шахмат». И все-таки в этом клубке причин и следствий, неожиданных поворотов и волнении, когда «призрак ничейной смерти» соседствовал с «безумством храбрых», непостижимые по своей глубине расчеты шли рука об руку с просчетами и когда борьба двух молодых людей на пустынной эстраде Колонного зала, а потом зала имени Чайковского вызывала смерчи и штили в залах и далеко за их пределами, во всем этом клубке наряду с игрой на сцене и за кулисами все равно и несмотря ни на что сверкает неделимый и вечный магический кристалл – нетленная красота шахмат. В эпоху «другого» и «большого» спорта они по-прежнему притягивают нас и, говоря словами древних: «каждому и юноше, и мужу, и старцу дают столько, сколько кто может взять».