Вечер теплый, вечер талый - Роман Афанасьев

Роман Сергеевич Афанасьев

Вечер теплый, вечер талый

Зеленая поляна купалась в лучах солнца. Огромные деревья, стоявшие по краям, хранили ее покой как часовые. Было тихо и благостно. Шевелиться не хотелось, и потому он просто лежал в центре этого зеленого великолепия и смотрел в чистое синее небо.

Но вдруг что-то неуловимо поменялось. По лицу скользнула тень и над ним склонилась прелестная женская головка. Он моргнул, но видение не исчезло, осталось прежним: золотые кудряшки волос, черные длинные ресницы, голубые глаза и чувствительные алые губы. Девушка лет шестнадцати, не больше. Щечки пылают утренней зарей, глаза распахнуты так широко, что кажется — это второе небо.

— Ты кто? — спросила она.

Он снова моргнул. Потом шевельнул непослушными губами и робко, сомневаясь, выдохнул:

— Человек.

— Так не бывает! — девушка звонко рассмеялась. — Какой же ты человек? Они все страшные…

Он закрыл глаза, надеясь, что мираж пропадет. Так не хотелось сходить с ума. Хотелось вернуться к созерцанию синего бездонного неба и плыть вместе с облаками за горизонт, в темную даль…

Его тронули за плечо и глаза открылись сами собой. Девушка по-прежнему стояла рядом и разглядывала свою находку. Тогда он перевернулся на живот, поморщился от боли в пояснице и поднялся на ноги.

Вокруг раскинулся зеленый сказочный лес, а он стоял посреди этого чуда на залитой солнцем поляне рядом с прекрасной девушкой, напоминавшей ангела.

— Пойдем, — прощебетала она. — Пойдем к нашим! Какой ты забавный…

Совсем девчонка. Белоснежное платье с бретельками на загорелых плечах. Венок из одуванчиков запутался в кудряшках длинных белых волос.

— Ну, пойдем! — она взяла его за руку и потянула.

Он вяло шагнул вперед. Ноги подкосились, задрожали коленки. Перед глазами появился странный туман, и в ушах зазвенела невидимая мошкара.

— Пойдем-пойдем! У нас давно новеньких не было!

Он покорно шагнул вперед, подчиняясь девичьему натиску, и почувствовал себя на редкость неловко. Правая рука была захвачена в плен прелестным созданием, а вот левая противно ныла, словно он потянул связки. И еще оттягивало ее что-то до невозможности тяжелое. Он опустил глаза и увидел автомат. Автомат! Сапоги, гимнастерка, ремень, кобура… Вспомнил! Как все это называется, вспомнил, что это автомат и зачем он нужен. Но остальное… Оно пряталось на самом краю сознания, куталось в темную грозовую тучу и не желало появляться на свет.

Он остановился, нахмурился и темная туча, скрывавшая память, сдержано громыхнула.

«Имя! — подумалось ему. — Какое же имя вертится у меня в голове? Кто я?»

— Кто ты? — снова спросила девушка.

«Кто я?»

— Человек, — повторил он.

Девушка снова звонко рассмеялась и словно в ответ, из грозовой тучи памяти ударила молния, лишая сознания, ослепляя…

В углу палатки, на свернутой грязной шинели лежал человек. Из-под бурого от подсохшей крови халата, бывшего когда-то ослепительно белым, выглядывал китель с погонами капитана. Грудь под халатом ходила ходуном, и на буром фоне проступало свежее мокрое пятно.

— Ближе, — прошептал капитан и он наклонился.

— Как там?

— Отступаем, — у ответа оказался горький вкус, как у слезы, скатившейся в щетину. — Отступаем, Михалыч!

— Все ушли?

— Все.

Врач закрыл глаза и замолчал. Осколок в бедре, в груди, в левой руке, в боку, и еще черт знает где — это все авиационная бомба. Фашисты, бомбя позиции, специально выцеливали медиков, метились в красный крест. Когда начался налет, в полевом госпитале шла операция. Капитан-медик, Самойлов Лев Михайлович, профессиональный хирург, отнимал ногу молодому бойцу Филиппову из второго взвода. Когда стали падать бомбы, операция была в самом разгаре. Никто из врачей не ушел. Ни хирург, ни его ассистент, ни сестра Ирина, ни две санитарки. Бомба разорвалась далеко, но вот осколки, волна… Что для них стенки полевого госпиталя устроенного в большой палатке — тряпка и только. Одни умерли сразу, другие потом. К утру остался в живых только хирург.

— Отступаем, Михалыч, — повторил он. — Гонят нас и в хвост и в гриву…

— Беги, — внятно произнес капитан.

— Михалыч, мы тебя на грузовик…

— Оставь, — прошептал врач. — Я то знаю… Уматывай быстро!

— Михалыч!

— Мне остался день. В самом лучшем случае. Потом все, амба. Уходи лейтенант. Это приказ.

— Не брошу! — ворот стал тесен, дышать трудно. — Слышишь, не брошу!

— Уходи, дурак! Уводи людей! У тебя же на шее куча сопляков, ты в ответе за них! Уходи!

— А ты?

Врач прикрыл глаза.

— Там, — шепотом сказал он, — У стенки, где моя шинель. Подай кобуру.

— Михалыч, ты что?

— Подай и уходи! Быстро, понял?

Лейтенант не шевелился. Слеза скатилась по щеке в густой лес черной щетины.

— Лейтенант! Подай кобуру и убирайся отсюда! Ну подай! Мне же больно! Больно! Подай, будь человеком!

Сквозь мокрый туман в глазах, на ощупь, Он сунул в холодную руку врача свой ТТ и шатаясь побрел к выходу.

— Спасибо, лейтенант.

Он дернулся, как от выстрела в спину, но не обернулся. Втянул голову в плечи и вышел из палатки.

— Эй, не спи!

Глаза открывались неохотно. Медленно. Пропала палатка, капитан, окровавленный халат… остался только белокурый ангел.

— Ты всегда такой молчаливый?

— Я. Всегда… — упали слова.

— Ладно, пошли на площадь. Там сейчас все наши соберутся! Ну, идем же!

На этот раз ноги послушались. Первый шаг дался с трудом, но потом стало легче.

«Странно, — думал он про себя. — Это помню, а это — нет. Лейтенант. Воинское звание. Человек — воин. Это я?»

— Эге-гей! — взвился тоненький голосок к зеленым верхушкам, — Выходите, я новенького привела!

Лейтенант поднял глаза и с удивлением оглянулся по сторонам. Прямо среди деревьев высились одноэтажные ухоженные домики, затянутые зеленым вьюнком. Утоптанная пыльная дорога уходила за поворот, сворачивала в лес.

— Идем! — дернула его девушка. — На площадь, на площадь!

Она подхватила его под руку и поволокла за собой. Лейтенант подчинился, тяжело потопал вперед, покачиваясь на ходу. Он уже ничему не удивлялся. Разучился.

Площадь оказалась прямо за поворотом. Это была уютная круглая полянка, в в ее центре высился большой фонтан. Его глубокая чаша, украшенная статуэтками, была заполнена прозрачной водой, холодной даже на вид. Тоненький султанчик воды выбивался из каменного цветка, стекал по ажурным лепесткам и падал в водоем, выложенный белой плиткой.