Истории из армянской истории - Карен Налбандян

Карен Эдуардович Налбандян

Истории из армянской истории

История первая. О князьях

Самые древние из армянских дворянских родов ведут своё начало ещё от отцов-основателей времен переселения из Вавилона.

Многие парфянского происхождения.

Забавна история двух родов.

Из варяг в греки

Багратуни – рыцари-венцевозлагатели. Основатель рода был евреем, которого очередной армянский царь хохмы ради вывез из Вавилона. Последующие 300-400 лет шёл тяжёлый, трудный процесс абсорбции. Ребята были принципиальные, стояли насмерть. Цари, впрочем, тоже. Каждую сотню лет очередным Багратуни предлагался выбор. Те, как положенно отказывались. Тогда срубались головы у пары-другой донов, остальные шли на компромисс. Так их планомерно научили воевать и охотиться по субботам, есть свининку и др.

Добили их, впрочем, иначе. Для того чтобы жениться, юноша из этого рода должен был подписать бумагу об отказе в совершении обрезания – у всех своих потомков.

Дранг нах вестерн

Мамиконяны – ещё один славный род потомственных военных.

Основатель рода – некий Мамгон – был китайцем. Уж неизвестно по какой причине, но в начале первого тысячелетия светила этому мужику в Китае вышка по полной программе – с последующим истреблением всего семейства. Не дожидаясь неприятностей, собирает он родных и близких и двигается на запад – аж до самой Персии. Шах принимает его если не с распростёртыми объятьями, то с удивлением – точно. Удивление становится ещё больше, когда вслед первому косоглазому появляется целое посольство – с ультиматумом о выдаче.

Окончательно обалдев, шах посылает китаезу в самую западную провинцию – типа в изгнание. После чего резонно сообщает делегации, что по причине общей поганности путей сообщения диссидент их всё равно что сдох. Прикинув, во сколько сядет гонять экспедиционный корпус за тридевять земель, посольство принимает извинения, и, тихо матерясь по-китайски, возвращается на родину.

Тем временем обоз с диссидентом добирается до провинции – попав аккурат в мятеж и войну за независимость. Естественно, всё персидское чиновничество сваливает оттуда со страшной скоростью. А мужику-то терять нечего. Ему, как и любому нормальному невозвращенцу одна дорога – точно на запад. Так что он немедленно переходит на сторону мятежников. От зрелища китайца, худо-бедно но изъясняющегося на армянском шизеет уже армянский царь и приходит к выводу, что такого уникума всегда полезно оставить при себе – на худой конец за деньги показывать можно: "Надо же – разговаривает!"

Впрочем шах в это время тоже не дремлет. Немедленно издается приказ с обещанием разных бенефиций в стиле: "А кто решится на это, на это/ Тот принцессу поведёт под венец". Словом, один из родов Севера соглашается ударить в спину, пока шах будет наступать по фронту.

…Убедившись, что шах северян продинамил, царь начинает соображать, кого бы подослать к мятежникам. Чтоб и человек был верный, и родных среди заговорщиков не имел, и вообще, чтоб всё как в фильмах про ниндзю.

О ниндзях бедняга, бывший, судя по всему, обычным чиновником понятия не имел и даже по видику не смотрел, но отступать некуда – раз, на работу без знания языка взяли – два, гражданство обещали – три.

Втереться к мятежнику в доверие, выманить его "на шашлык", а потом организовать несчастный случай на охоте – после китайской шкуродерской школы жизни было что банан очистить. По той же китайской привычке ниндзя ещё и всех родственников мятежниковых зачистил, да так основательно, что последних двух уже лично царю пришлось спасать.

Мол вот тебе замок егойный, вот тебе земли егойные, вот тебе гражданство армянское, вот тебе фамилия – Мамиконяном будешь – только подпиши бумагу, что к потерпевшим претензий не имеешь.

Что сказать… Последующие годы Мамиконяны служили стране верой и правдой. Воевали и занимались дипоматией, разбивали многотысячные армии и гибли в одних застенках с царями, шли на сговор с гуннами Атиллы и ложились под вражескую элефантерию…

История вторая. Легко и сладостно говорить правду в лицо тирану

Памятника Чаренцу, армянскому писателю, погибшему в 1938-ом. Обратите внимание на шарф, плавно превращающийся в "воротник" гильотины. На этот памятник вообще можно было смотреть часами, обнаруживая всё новые аллюзии.

Собственно история

…Когда Чаренц совершенно точно уясняет себе, что ни сегодня-завтра его заберут, он вывозит семью в отдалённое село. После чего подъезжает верхом к дому Наркома Внутренних Дел Армении и начинает высказывать всё, что он о поименованном наркоме думает. А матерщинником Чаренц был знатным.

Выходит на балкон второго этажа нарком Хачик Мугдуси – местный аналог Ежова. Слушает. Долго, говорят, слушает, потом вздыхает.

И роняет: "Иди домой, Чаренц, мы сами за тобой придём".

Вместо эпилога

Хачика Мугдуси расстреляли в том же 1938-ом.

История третья. Вано Сирадегян, или Как писатель государством управлял

1994-ый. Третий год армянской независимости.

Страна в кольце блокады. Зима – полгода. Света нет сутками. На границах – бои.

Вырубленные парки, тёмные заснеженные улицы, по которым бродят стаи одичавших псов, с фенотипом от поколения к поколению всё более волчьим. Дома – украшены кляксами копоти из печных труб. Хлеб по карточкам – полфунта на рыло. Очереди за керосином. Небо, расчерченное линиями "левой" проводки.

И беспредел уголовный. Люди на улицу и днём-то без опаски не суются, а ночью город так просто вымирает. Грабёж, убийства, трупы, всплывающие в водохранилище. Открыто делят сферы влияния воры в законе.

Так что сообщение о назначении министром внутренних дел известного детского писателя Вано Сирадегяна вызвает на промороженных кухнях лишь невесёлый смех. Курьёз, типа.

Смех сменяется лёгким удивлением, когда детский писатель сообщает стране, что "Здесь есть один вор – я". А потом начинают погибать авторитеты преступного мира. Их взрывают, расстреливают прямо в "Мерседесах". Иногда они просто исчезают.

Помню, как прикатывают к больнице машину, разукрашенную в решето, со следами мозгов на лобовом стекле. Неизвестные личности расстреляли известного вора в законе вместе со всей семьёй.

Постепенно народ перестаёт бояться ночных улиц – всё ещё тёмных, но уже безопасных.

В 1995-го, после подавления народного выступления, писатель благоразумно подаёт в отставку, заняв место очень своевременно усопшего мэра Еревана. (Мне посчастливилось увидеть эпитафию на могиле того: "Революцию задумывают гении, делают фанатики, пользуются сволочи". Покойный, очевидно, относил себя к первой категории, хотя успел попользоваться плодами Бархатной революции в полной мере).

И тут начинается вторая часть истории. Писатель, министр, мэр – в первую очередь он – ереванец. И он любит этот город.

В 1994-ом я записывал: "Вано решил сделать невозможное – вернуть тот город, которого нет. Проблема в том, что другими стали мы". И на самом деле ещё осенью 1994-го в возрождение верилось плохо. Разруха казалась незыблемой и вечной. Сам Вано – Дон Кихотом. Коим не был ни разу.

Потому как город стал оживать. Вновь вернулись на постаменты пущенные на металлолом скульптуры – некоторые нашли, другие отлили заново – по макетам. (Так мы увидели в руках "Музы" лиру, отломанную ещё до моего рождения).

Была ещё у города такая легенда, что давным-давно, во времена чуть ли не сталинские, плавали в Лебединном озере белые лебеди.

Романтично, но неправдоподобно. Писатель решил сделать легенду реальностью. В озере появились лебеди, а на бережку менты – в том же количестве.

Злые языки утверждали, что в случае утери вверенной птицы, менту предоставлялась полная возможность покрякать самому.

Наследие тёмных лет – уродливые чугунные намордники сменились зеркальными витринами, на улицах появились изящные фонари (содержание их возлагалось на владельцев ближайших магазинов).

И уже летом 1995-го мы как встарь стали собираться в сквере у Оперы, садились с гитарой на траве…

Были конечно и маразмы. Сама по себе идея порадовать выпускников на последний звонок, разбрасывая с вертолёта цветы, была очень даже недурна. Но зачем было использовать розы? И выкидывать их снопами штук по 20?

А в апреле 1998-го участились несчастные случаи в правительстве. Президент Тер-Петросян сотоварищи уловил намёк и гордо убыл в отставку. Он собирался убыть и из страны, но этого ему не дали. Так и поселился затворником на "Чёрной даче" (Особняк тёмного туфа над ущельем, где по легенде же Лаврентий Палыч своеручно застрелил тогдашнего Первого Секретаря Армении).