Песочные часы - Уильям Йейтс

Уильям Батлер Йейтс

Песочные часы

Действующие лица:

МУДРЕЦ

ДУРАК

НЕСКОЛЬКО УЧЕНИКОВ

АНГЕЛ

ДВА СЫНА И ЖЕНА МУДРЕЦА

СЦЕНА: большая комната с дверью в задней стене и еще одной дверью в боковой стене, ведущей вовнутрь дома. В середине – стол и кресло. Большие песочные часы на кронштейне у двери. Рядом с ними шаткий стул. Несколько скамей. МУДРЕЦ сидит за столом.

МУДРЕЦ (переворачивая страницы книги): Где же тот отрывок, который я должен разъяснять ученикам сегодня? Вот он; и в книге сказано – эти слова написал нищий на стене Вавилона: "Есть две страны живых, видимая и невидимая; и когда у нас зима, в иной стране – лето; и когда ветры ноября пронизывают нас, там наступает время рождения ягнят". Хотел бы я, чтобы ученики попросили истолковать другой отрывок, потому что этот слишком труден. (ДУРАК входит и стоит у двери, комкая рукой шляпу. В другой руке он держит ножницы). Мне он кажется вздорным; но этого не может быть, разве стал бы сочинитель книги, из которой я почерпнул столь много знаний, оставлять эти слова на страницах и окружать их таким множеством многоцветных рисунков, будь они просто вздором.

ДУРАК: Дайте грошик.

МУДРЕЦ (отворачивается): И еще он пишет: "Знающие старых времен забывали о стране видимой". Это я понимаю; но сам-то я лучше обучаю жаждущих знания.

ДУРАК: Так вы дадите мне грошик?

МУДРЕЦ: Что тебе нужно? Слова мудрого сарацина многому тебя не научат.

ДУРАК: Столь великий и мудрый учитель, как вы, не откажет дураку в грошике.

МУДРЕЦ: Что ты знаешь о мудрости?

ДУРАК: О, я знаю! Я знаю то, что видел.

МУДРЕЦ: И что же ты видел?

ДУРАК: Когда я шел мимо Килклуана, где обыкновенно колокольным звоном встречали каждый рассвет, я ничего не услышал, кроме храпа жителей в своих домах. Когда я шел мимо Таберванаха, где юноши имели обычай взбираться на холм к чудотворному колодцу, я увидел их сидящими у перекрестья дорог и играющими в карты. Когда я шел мимо Карригораса, в котором монахи издавна привыкли служить бедным, я увидел их пьющими вино и подчиняющимися своим женам. И когда я спросил, что за несчастье повлекло все эти перемены, мне отвечали – это не несчастье, но плоды мудрости, полученной ими от вас.

МУДРЕЦ: Иди-ка на кухню, и моя жена даст тебе чего-нибудь поесть.

ДУРАК: Очень глуп такой совет в устах мудрого мужа.

МУДРЕЦ: Почему, Дурак?

ДУРАК: Что съедено, то пропало. Я хочу монеток в мой кошель. Мне нужно покупать ветчину в лавках, и орехи на ярмарках, и крепкие напитки для того часа, когда солнце садится. И еще я хочу капканы, чтобы ловить кроликов и белок и медведей, и еще горшок, чтобы варить их.

МУДРЕЦ: Прочь. Мне есть о чем размышлять, кроме твоих грошей.

ДУРАК: Дайте грошик, и я принесу вам удачу. Бресал – рыбак позволяет мне ночевать в сетях на чердаке, потому что я приношу ему удачу – так он говорит; и летом дикие звери разрешают мне спать около их гнезд и нор. Это удача, когда вы просто глядите на меня или касаетесь меня, но самая большая удача – дать мне денежку. (Протягивает руку). Не будь я удачливым, я бы голодал.

МУДРЕЦ: А зачем тебе эти ножницы?

ДУРАК: Я не скажу. Если я скажу, вы их прогоните.

МУДРЕЦ: Кого я прогоню?

ДУРАК: Я не скажу.

МУДРЕЦ: Даже если я дам тебе грош?

ДУРАК: Нет.

МУДРЕЦ: А если я дам два гроша?

ДУРАК: Вы будете очень удачливы, если дадите два грошика, но я все равно не скажу.

МУДРЕЦ: Три гроша!

ДУРАК: Четыре, и я скажу!

МУДРЕЦ: Хорошо, четыре. Но больше я не буду звать тебя Тейг – дурак.

ДУРАК: Позвольте мне подойти поближе, чтобы никто не слышал. Но сначала обещайте, что не прогоните их. (МУДРЕЦ кивает). Каждый день люди, одетые в черное, растягивают на вершине холма черные сети, большие черные сети.

МУДРЕЦ: Зачем они делают это?

ДУРАК: Чтобы поймать за ноги ангелов. Но каждое утро, день за днем, я прихожу и режу сети этими ножницами, и ангелы улетают.

МУДРЕЦ: Ах, теперь я снова вижу перед собою Тейга – дурака. Ты говоришь, что я мудр, и все же я ни разу не видывал ангелов.

ДУРАК: А я видел множество ангелов.

МУДРЕЦ: Так ты и ангелам приносишь удачу?

ДУРАК: О, нет, нет! Никто этого не может. Но они всегда здесь, если ищешь: ангелы подобны листьям травы.

МУДРЕЦ: И когда ты их видишь?

ДУРАК: Когда становлюсь спокойным; и тогда что-то пробуждается внутри меня, что-то счастливое и спокойное как звезды – не те семь, что движутся, но неподвижные звезды. (Тычет пальцем в небо).

МУДРЕЦ: И что случается потом?

ДУРАК: Через минуту я чую аромат летних цветов, и мимо идут высокие люди, счастливые, смеющиеся, и их одежды имеют цвет горящего торфа.

МУДРЕЦ: И давно ты видел такое, Тейг – дурак?

ДУРАК: Недавно, слава Богу! Вот прямо сейчас я вижу, что сюда идет один из них. Он не смеется, но одежды его цвета горящего торфа, и что-то светится вокруг головы.

МУДРЕЦ: Ну ладно, вот тебе четыре гроша. Ты, дурачок, сказал "слава Богу", а так говорили мудрые, жившие до меня. Иди прочь. Я должен звонить, созывая моих школьников.

ДУРАК: Четыре гроша! Это очень много удачи. Великий учитель, я принес вам много удачи! (Уходит, звеня кошелем).

МУДРЕЦ: Пусть его зовут Тейг – дурак, но он не глупее остальных, с глупыми мечтами, молитвами и тремя мирами; но я поверг их "три мира" своими семью науками. (Обнимает книги обеими руками). С помощью Философии, созданной для одинокой звезды, я помог всем забыть про Теологию; с помощью Архитектуры я заслонил от взоров облачные замки небес; с помощью Музыки, сей дочери неистовой планеты, той, чьи волосы всегда объяты огнем, и Грамматики, дочери Луны, я сделал людей глухими к воображаемым арфам и голосам ангелов; я превратил Арифметику в боевой отряд, искоренивший саму возможность визитов небесных гостей. А вы, Риторика и Диалектика, рожденные от звезды светлой и звезды влюбленной – вы служите мне копьем и катапультой! О, мои быстрые всадники! О, мои неотразимые, как дротики, аргументы, это благодаря вам я поверг вражью силу глупости! (АНГЕЛ, в одеяниях цвета янтаря, с процветшей яблоневой веткой в руке и позолоченным нимбом сзади головы, встает на пороге). До моего появления здесь мозги людей были полны бредом про небеса, на которых птички поют каждый час, и про ангелов, которые спускаются и встают у людей на пороге. Но я запер подобные видения на небе, я повернул ключ. Да, я могу теперь понять тот отрывок о двух странах. Моя мать любила говорить нечто в том же роде. Она сказала бы, что когда наши тела спят, души бодрствуют, и что увядающее здесь расцветает там, и что урожаи, у нас погибшие, кормят людей незримой страны. Но смысл этой книги должен быть иным, ведь только дураки и женщины верят в подобное; а их мысли никогда не запишут на стенах Вавилона. (Он видит АНГЕЛА). Кто ты? Кто ты? Я думаю, что видел тебе подобных в детских снах – такое яркое создание в одеждах цвета янтаря! Но я покончил со снами, я победил сны!

АНГЕЛ: Я ангел Всевышнего Бога.

МУДРЕЦ: Зачем ты явился ко мне?

АНГЕЛ: Я принес тебе послание.

МУДРЕЦ: Что за весть ты принес?

АНГЕЛ: Ты умрешь через час. Ты умрешь, когда упадет вниз последняя песчинка в этих часах. (Переворачивает часы).

МУДРЕЦ: Мое время еще не пришло. У меня есть ученики. У меня малые дети и жена, я не могу их оставить. За что я должен погибнуть?

АНГЕЛ: Ты умрешь, потому что ни одна душа не прошла порог небесный с тех пор, как ты явился в эту страну. Порог зарос травой, и петли врат заржавели, и охраняющие их ангелы скучают.

МУДРЕЦ: Куда же унесет меня смерть?

АНГЕЛ: Врата небес не откроются для тебя, ибо ты отрицал существование небес; и врата чистилища не отворятся перед тобой, потому что ты отрицал существование чистилища.

МУДРЕЦ: Но я также отрицал и существование ада!

АНГЕЛ: Ад – это место для отрицателей.

МУДРЕЦ (встав на колени): Я действительно отрицал все это и учил других отрицать. Я верил только в то, о чем говорили мои чувства. Но, о, прекрасный Ангел, прости меня, прости!

АНГЕЛ: Тебе надо было просить прощения много раньше.

МУДРЕЦ: Если бы я узрел твой лик, как вижу сейчас, о прекрасный Ангел, я уверовал бы, я просил бы прощения. Знаешь ли ты, как это легко – сомневаться? Гроза, смерть, увядание травы, многие болезни – вот вестники, что мне являлись. О! что же ты молчишь? Принеси мне прощение Всевышнего, дай его мне! Я бы целовал твои руки, не будь так испуган – нет, нет, даже край одежды!