Алая Пряха - Роберт Мюррей Гилкрист

Р. Мюррей Гилкрист

«Алая Пряха»

R. Murray Gilchrist

«The Crimson Weaver» (1895)

Мой господин и я сбились с пути и оказались у подножия огромного хребта. Мы покинули долину Ив два дня назад и бесцельно бродили, ужиная в пустынных трактирах, чьи седовласые хозяйки прислуживали нам среди отголосков эха. Душными июльскими ночами мы спали — бок о бок — на постелях из свежего вереска.

У лишенного перил арочного моста над бурым, бегущим с гор ручейком, начинались земли Алой Пряхи. Едва впереди показался замковый камень, как из привратницкой, крытой дерном и лозами ивы, выбежала ведьма, сморщенная, как грецкий орех, и лысая, как яйцо, отчаянно простирая к нам руки.

— Не входите во владения Алой Пряхи! — вскричала она. — Мой любимый вошел. Я здесь, чтобы предупреждать мужчин. Берегитесь! Некогда я была прекрасна!

Она разорвала лохмотья блузы, открыв грязную грудь, где, под пергаментной кожей бешено билось сердце. Мой господин достал монеты из кошелька и швырнул их на землю.

— Она безумна, — сказал он. — Такое зло не может существовать. Дьявола нет.

Мы двинулись дальше, но привратница даже не взглянула на золото. Некоторое время мы слышали ее стоны, долетавшие из окон жалкой хижины.

Странным образом направление нашей беседы изменилось, когда мы сошли с моста. Он рассказывал мне о платониках, но стоило нашим ногам ступить на высохшую траву, я спросил его о любви. Тогда я впервые о ней подумал.

— Как зарождается страсть? — спросил я, положив руку ему на предплечье. Его румянец поблек. Он лукаво мне улыбнулся.

— Ты читаешь мои мысли, — заметил он. — Я тоже об этом размышлял… но не сумею ответить… В юности, чуть старше тебя, я полюбил прекраснейшую из дев. Кощунством было бы говорить о том, как это случилось. Скажу лишь, что она умерла сразу после свадьбы, и ее смерть навек запечатала врата моего сердца… но если бы кто-то в него заглянул, то увидел бы алтарь с неугасимыми свечами и венками неувядающих асфоделей.

К тому времени мы оказались на опушке тисового леса, иссеченного множеством тропинок. Воздух был влажным и душным, но легкий ветерок то и дело касался ветвей и гнул их так, что на землю золотой вуалью ниспадала пыльца.

Повсюду были полуразрушенные фонтаны, сатиры изрыгали ржавые ручейки, нимфы лили вино на дерзкое пламя умирающих фениксов, твари, которые не были ни сатирами, ни нимфами, ни грифонами, но являли собой кошмарную помесь, терзали друг друга, и вода струилась из ран на животах и бедрах.

Наконец, наша тропа оборвалась у овального пруда, окруженного колоннадой заросших мхом арок. Огромная щука подрагивала в грязной воде, в сорняках медленно полз рак.

В сердце пруда был остров, на котором серая Диана, сострадательная, как крокодил, гладила рога Актеона, пока собаки рвали его. Голова и плечи охотницы белели от помета диких голубей, летавших над ней кругами.

К северу аллея тянулась на милю, чтобы встретиться с лазурным небом. Уже много лет никто не ходил по опавшим листьям тиса, и землю покрывал зеленый лишайник.

Господин сжал мои пальцы.

— Это место дышит злом, — сказал он. — Я силен, но ты можешь не устоять. Вернемся.

— Это зачарованное царство, — лихорадочно ответил я. — В конце той аллеи — дворец спящей красавицы, которая ждет поцелуя. Нет. Мы прошли полмира и не можем повернуть назад. Вы сильны, господин. Зло нас не коснется.

Мы двинулись по аллее, и нашим глазам явился дивный дворец, лежавший в разбитом внизу саду — там не было ни одного дерева, только бледные звезды цветов, столь частые, что мы не заметили ни травинки, ни крупицы земли.

В небе зашелестели крылья и, посмотрев вверх, я увидел стайку диких голубей, летевших ко дворцу. Такие же кружили над головой Дианы. Последняя птица повернула голову, и на нас взглянуло лицо карлика.

— Это волшебные птицы, созданные капризом принцессы, — сказал я.

Когда стайка влетела в окно голубятни, венчавшей западную башню, белые крылья задели блестевший под аркой серебряный колокольчик, и долину наполнила музыка.

Мой господин вздрогнул и перекрестился.

— Во имя богородицы, — провозгласил он. — Давай вернемся. Я не ручаюсь за твою жизнь.

Но огромная дверь дворца уже распахнулась, и на террасу плавной походкой вышла женщина в алом платье, лохмотьями ниспадавшем на плечи и землю. Ее предупредили о нашем прибытии, ибо она сразу посмотрела в нашу сторону. Женщина чуть заметно улыбнулась, но улыбка тут же померкла, сменившись сладостной грустью.

Подобрав лохмотья, как шлейф, она направилась к нам, словно пава. Солнце заиграло на ткани, и в кровавых складках вспыхнуло множество глаз.

Мой господин все еще дрожал, но не сдвинулся с места, ибо женщина смотрела на него. Его брови сошлись, седые волосы встали дыбом, словно он узрел несказанный ужас.

Склонившись, покачивая головой, она приблизилась, источая аромат восточных трав, которыми окуривали трупы… Ее лицо было прекрасным, как у Дианы, но кожа казалась мертвенно-бледной, а губы кривились от боли.

Она не взглянула на меня, но опустилась у ног моего господина, как Магдалина перед священником.

— Принц и лорд, оплот целомудрия, услышь меня! — прошептала она. — Без любви я гибну. Посмотри на мои лохмотья!

Он попытался отвернуться, но не смог отвести от нее глаз. Она чуть привстала, уткнувшись лицом ему в колени, окутав их ореховыми прядями.

Юность возвращалась к моему господину. Морщины на коже разгладились, умиравшее солнце превратило его седину в золото. Он бы поднял ее, не схвати я его за руки. Во власти страшного предчувствия, я вскричал:

— Она ломает врата твоего сердца. Венки вянут, свечи гнутся и падают.

Он вновь постарел. Алая Пряха повернулась ко мне.

— Мальчишка! — весело сказала она. — Не думай, что эти глупости ему помогут. Я слишком сильна. Стоит мужчине войти сюда, и он — мой.

Но я потащил господина прочь.

— Это я силен, — шептал я. — Уйдем скорее. Вернемся к мосту. Это не трудно.

Женщина, видя, что память о былой любви еще сильна, тяжко вздохнула и