Проданный сон. - Туркменские народные сказки

Проданный сон

ТУРКМЕНСКАЯ СКАЗКА

Особенности быта народа, одним из основных занятий которого было пастбищное скотоводство, связанное с медленными передвижениями на огромных пространствах и остановками, когда люди коротали время как могли, а также и то обстоятельство, что туркмены в прошлом почти поголовно были неграмотны, определили и самый факт широкого развития сказочного творчества, и самобытный характер туркменской сказки. Конечно, сказки рассказывались не только пастухами и не только во время остановок торговых караванов, они рассказывались в городах, где на базарах в чайханах собирались люди, в домах и юртах жителей селений, особенно в кругу женщин, стариков и детей. Перекочевки с одного места на другое, встречи с людьми иных национальностей, а еще в большей степени — историческая судьба народа, с XVI и по XIX в. связанная с историей Ирана, благоприятствовали процессу взаимного обмена сказочными сюжетами. Туркменская сказка испытала влияние соседних с туркменами народов Средней Азии, а через посредство иранского фольклора обогатилась древнеиндийскими сюжетами. Памятники древнеиндийской литературы — «Панчатантра», «Двадцать пять рассказов Веталы», «Хитопадеша», «Жизнь Викрамы», «Шукасаптати» явились источником заимствования сюжетов и мотивов для многих народов, и в том числе для туркмен. Кроме того, сюжеты туркменских сказок имеют соответствия и параллели со сказками иранскими, турецкими, азербайджанскими, дагестанскими, сказками Закавказья, калмыкскими, казахскими и многими другими. В туркменских сказках прослеживаются разнообразные напластования, одни из которых восходят к глубокой древности тюркских народов, другие несут на себе печать специфики быта и характера именно туркмен, третьи представляют собой смешение иноземных влияний.

Собирание и постепенная публикация туркменских сказок начались в начале 30-х годов нынешнего века. До этого имелись лишь единичные публикации сказок в русском переводе. Так, несколько сказок были напечатаны в 1910 г. в «Кауфманском сборнике», а в 1912 г. в журнале «Живая старина» вышло описание нескольких других сказок. В 1930 г. экспедиция Академии наук СССР, изучавшая марыйский диалект туркменского языка в районе между Мары и Байрам-Али, записала тринадцать туркменских сказок. Это была первая документированная запись туркменского фольклора. Однако текст этих сказок, записанных Н. Ф. Лебедевым, был опубликован только в 1954 г.{1} Первый наиболее обширный сборник, составленный М. Сакали и А. Каушутовым и содержавший 50 туркменских сказок, вышел из печати в 1940 г.{2} Следом за ним были напечатаны циклы «Мирали и Солтансоюн»{3} и анекдоты о Кемине,{4} представляющие собой сборники народных рассказов об Алишере Навои и анекдотов о поэте Кемине. Самое крупное издание туркменских сказок было осуществлено А. Каушутовым, Н. Кураевым и А. Тайимовым в 1959 г.{5} Оно содержит 68 сказок, но, к сожалению, частично повторяет издание 1940 г. В том же 1959 г. вышел сборник «Народные легенды о Махтумкули».{6}

Хотя к настоящему моменту работа по собиранию и изучению туркменских сказок далеко не завершена, тем не менее сделано уже достаточно для того, чтобы можно было судить о наиболее характерных чертах туркменского сказочного творчества.

Так же как и в сказках других народов, в туркменской сказке следует выделить три типа: 1) сказки о животных, 2) волшебные сказки, 3) бытовые сказки; к последним близко примыкают анекдоты.

Сказки о животных можно подразделить на два вида — те, в которых действуют только животные, и те, в которых животные имеют своими партнерами людей. Как правило, и первые и вторые сказки имеют моралистический характер («Как дружили две лисички», «Баран и волк», «Умный воробей»). Значительная часть туркменских сказок о животных посвящена изображению храбрости, находчивости и хитроумия таких зверей, которые по своей природе вовсе не являются ни храбрыми, ни умными, то есть торжеству домашних животных над дикими («Как коза и баран напугали волков», «Баран и волк»). Причем, так же как и в сказках многих других народов, самым изворотливым и хитрым зверем является традиционная лиса. Среди туркменских сказок о животных встречаются и такие, которые призваны как бы иллюстрировать известные пословицы («Всего лишь медведь»{7}). В порядке определения соответствий следует отметить, что четыре сказки из предлагаемого вниманию читателя сборника имеют прямые соответствия с рассказами из «Панчатантры». Расхождения в сюжетах тех и других весьма незначительны и вызваны условиями быта простого туркмена. Так, развлекавшиеся в пруду «гаремные женщины некоего царя» «Панчатантры»{8} в туркменской сказке превратились в женщину, «которая стирала белье», а «золотые цепочки» и «нити жемчуга» в туркменской сказке стали платком («Змея и ворона»). Герои же сказки и в индийском и в туркменском вариантах одни и те же — это ворона, змея (в «Панчатантре» — черный змей) и советчик — шакал. Иногда же при совпадении сюжетов герои разные, скажем черепаха, утка и лысуха в туркменской сказке («Трое друзей») соответствуют черепахе и гусям «Панчатантры».{9} В туркменской сказке «Как голубка, ворона, пчела и лягушка победили слона» события развертываются вокруг голубки, которой помогают отомстить слону животные, перечисленные в названии. В «Панчатантре» же в аналогичной ситуации участвуют иные животные: воробьиха (вместо туркменской голубки), дятел, комар и лягушка.{10} Однако замена животных, совершившаяся в туркменской сказке, не отразилась на развитии фабулы: воробьиха снесла яйца, которые разбил слон (у туркмен — слон разбил яйца голубки). Далее, животные придумали, как отомстить слону: комар должен зажужжать слону на ухо, чтобы тот зажмурился от удовольствия, — в туркменской сказке это проделывает пчела. Тогда дятел должен будет выклевать у слона глаза, тот ослепнет и пойдет, испытывая жажду, на кваканье лягушки, которая и заманит слона в яму. Вместо дятла в туркменской сказке глаза слону выклевывает ворона, все остальное аналогично «Панчатантре». Несколько больше отличается от своего индийского прототипа сказка «Как осел подружился с куланом». В индийском варианте героями сказки являются осел и шакал, а само действие более развернуто и осложнено.{11}

По своей структуре сказки о животных имеют много общего с анекдотом: они, как правило, коротки, без развернутого зачина, фабула простая, большое значение имеет диалог, а концовка часто заключает в себе остроумный ответ.

Звери участвуют и в волшебных сказках, но здесь они играют совершенно другую роль, из главных героев они становятся второстепенными, и встреча с ними является одним из этапов странствования главного героя — человека — в поисках чудесного. Тигр, лев, змея, кошка, собака, ворон, голубь и другие выступают в роли помощников героя. При этом обычно последний сначала проявляет свои добрые чувства по отношению к зверю, и тот в благодарность оказывает ему помощь.

Мир туркменской волшебной сказки тесно связан с мифологией иранцев и арабов, что явилось результатом культурных взаимосвязей народов. Обязательные персонажи волшебной сказки — пери, дэвы, драконы, птица Симург и птица Зумруд (по-туркменски Замыр). Роль этих персонажей в туркменской сказке не отличается от той, которую они играют в арабских и персидских сказках. Однако в их облике есть и некоторые специфически туркменские черты. Например, пери в иранской мифологии — это злые или добрые духи, появляющиеся в виде прекрасных девушек. В туркменской сказке пери — это красивая девушка, обычно попавшая в плен к дэву, иногда наделенная магической силой, а иногда и нет. Изображение пери просто как девушки-красавицы несомненно связано с влиянием классической среднеазиатской поэзии, в которой «пери» стало символом женской красоты. По иранским поверьям пери могут превращаться в голубей. Подобную аналогию мы можем проследить и в туркменской сказке «Проданный сон», где пери Гюлькахкас и ее подруги превращаются в голубей. С этим мотивом связано также и участие в сказке голубя как помощника героя, но без указания, что это превратившаяся в голубя пери («Пять каландаров»). В каком бы качестве пери ни фигурировали, как волшебницы или как просто красивые девушки, они всегда помогают герою и поэтому олицетворяют собой доброе начало в сказке. Даже «злая пери» из сказки «Сын Бахаветдина-Верблюда» действует по отношению к герою вполне доброжелательно.

Все злое, угрожающее герою, сконцентрировано вокруг образов дэва и дракона. Но если в иранском фольклоре дэв — это чудовище, обросшее шерстью, с рогами, огромными глазами и носом, с когтями на руках, ногах и коленях, с копытами и хвостом, то дэв туркменской сказки воспринимается скорее как человек, только огромный, прожорливый и глупый. Иногда дэв наделяется большим числом голов («Три сына падишаха»), в других случаях есть упоминание о хвосте («Кельдже-батыр»). Возможно, однако, что рассказчику нет надобности всякий раз описывать наружность дэва, так как предполагается, что слушателям она хорошо известна. Поэтому рассказчик останавливает свое внимание главным образом на описании мощи дэва: «Когда дэв поворачивает назад, небо покрывается тучами и дует ветер. Когда ему остается день пути сюда, шумят вершины деревьев, когда же дэв сюда доходит, дрожит земля, деревья трещат и ломаются» («Караджа-батыр»). Но несмотря на свою мощь, дэв обрисован в сказках в высшей степени добродушно. Он глуп, — неповоротлив, часто труслив, его легко обмануть и убить. Дэвы не только послушны (в сказке «Сорок небылиц» дэв по приказу падишаха отказался от своих злых намерений), но и склонны помогать людям («Три сына падишаха», «Караджа-батыр»). Точно так же двойственна и природа дракона, который рисуется в виде огромной змеи. Драконы могут людям вредить (в сказке «Сирота» дракон, улегшись, перекрыл реку, и жители города, чтобы получить воду, отдают ему на съедение девушек), но могут и помогать (в сказке «Овез-лентяй» дракон из чувства благодарности к Овезу помогает ему добыть чудодейственный перстень). Эпизодически в сказках появляется образ старухи-дэва, который весьма любопытен. Так, в сказке «Проданный сон» герою помогает своим колдовством старуха-дэв, живущая в черной юрте. Этот же образ встречается в сказке «Мачеха и падчерица»: поднявшийся ветер вырывает у девушки хлопок и уносит его в черную лачугу, где живет старуха-дэв. А в сказке «Караванбаши» есть следующие строки: «Потихоньку, полегоньку, мимо черной лачужки любезной госпожи-старушки с божьей помощью идут они, идут, едут они, едут, погоняют и погоняют — и наконец добираются до города, куда направлялись». Так описывается путь каравана. Кажется очевидным, что в лице старухи-дэва туркменской сказки соединились два образа — женщины-дэва (как жены или матери дэва) из восточной мифологии и образ бабушки-громовницы туркменской демонологии. Таким образом, возвращаясь к примеру, приведенному выше, следует понимать, что караван шел, минуя опасности и стихийные бедствия. Небезынтересно сопоставить с этим лакскую сказку «Красная корова» (сюжет, аналогичный «Мачехе и падчерице»), где ветер вырывает у девушки шерсть и уносит ее в «дом ветряной Чассажи».{12}