Родная кровь - Саша Перкис

Саша Перкис

Родная кровь

Розовые блики солнца запутались в кудрях Майки, но парень рассвета не видел, как и ничего перед собой. Дрожащие колени грозили вот-вот подкоситься, в ушах бухало сердце, рваные вдохи царапали воздух хрипом. Оглушённый, в разодранной футболке и грязных джинсах, на теле серыми разводами застыла копоть и пыль. Леденящий душу ужас лихорадочно выстукивал в мозгу: "Я жив! Жив! Но лучше бы остался лежать там…"

***

Учебный год у Майки начался нелегко. Его мама, теперь Элен Хиденстом, всё время волновалась, как скажутся на сыне внезапный переезд, её новое семейное положение и перевод в другой колледж. Маленький провинциальный городок в Уэльсе после мегаполиса казался ей клеткой, в которой её мальчику будет тесно и душно. Однако Эрик, его сводный старший брат, которого она попросила присматривать за Майки, ничего такого не замечал.

То есть он замечал всё, что касалось брата, но странности в нём были скорее иного толка.

Уже три недели прошло с тех пор, как их семьи стали одним целым.

В колледже Майки держался неприметно, несмотря на то, что почти сразу вступил в музыкальную группу. На уроках он почти не светился, ни с кем из сокурсников не стремился подружиться. У учителей создавалось впечатление, что он очень замкнут и подвержен депрессии.

Однако дома парень заметно расслаблялся, всегда был весел, без спроса заваливался в комнату к Эрику, бренча на гитаре, ложился к нему под бок на кровать и без умолку трещал, не обращая внимания на то, что старший брат делает домашку.

Они с Эриком были совершенно не похожи. Не то чтобы сводные братья должны иметь внешнее сходство, однако, Эрик с удовольствием отмечал разницу в их внешности, открещиваясь от любых намёков на их родство.

Сам он был немного выше, крепче и не обладал такой точёной фигурой, как брат. У Эрика были прямые тёмные волосы, спускавшиеся на глаза, нос с горбинкой. Вечно угрюмый вид и сдвинутые густые брови делали его похожим на стервятника, наблюдающего за жертвой. И только когда он улыбался, этот эффект рассеивался.

Его брат напротив всегда излучал жизнелюбие. Правильные аккуратные черты его лица прекрасно дополняли внутреннее состояние. Тонкая переносица делала его похожим на аристократа, обрамлённые пушистыми ресницами светло-карие глаза смотрели цепко и в то же время дружелюбно, и маленький рот с вздёрнутой к кончику носа верхней губой казался Эрику девчачьим. Губы у брата становились бледными только тогда, когда он был измождён после бессонной ночи. Под утро под глазами залегали тени, придававшие его облику мрачное очарование. И манера разговаривать тоже была особенной – Майки иногда говорил кошачьими интонациями, лениво растягивая слова и играя тембром.

Ещё с прошлого лета, когда мачеха привезла Майки познакомиться, Эрика охватило раздражение. С тех пор он пристально следил за братом, подмечая всё новые и новые детали, чтобы потом с ненавистью перебирать их в голове, закрывшись в своей комнате.

Началось всё с их первого разговора, когда Майки практически с порога принялся подтрунивать над старушечьим акцентом Эрика.

– Эрик, скажи это ещё раз!

– Что именно? – приняв его интерес за чистую монету, парень расплылся в идиотской улыбке.

– Да всё равно! – Майки уселся напротив и с энтузиазмом подался вперёд, чтобы не пропустить ни слова. – Это звучит так забавно, словно в тебя вселилась чья-то прабабушка!

Пожалуй, с этого момента, зерно неприязни и упало в сердце Эрика. Он дёрнул плечом и до скрипа сжал  в руке переплёт старого кожаного семейного альбома, глядя на своего нового, такого американского и современного сводного брата.

– Что это? – тут же прицепился Майки. – Поверить не могу! Неужели это твоё? – тараторил он. – Я думаю, это последний в мире альбом!

Эрик заскрипел зубами. Здесь были собраны фотографии, которые отображали историю их семьи вплоть до конца 19 века, и он с отцом лично собирал их в увесистый фолиант. И тут какой-то понаехавший сопляк…

– Ну открывай уже! Что за секреты ты там хранишь? – нетерпеливо скомандовал Майки, и оказалось, что было между ними было что-то похуже "родства".

Поначалу они рассматривали фотографии старых улиц, и гость наконец перестал цепляться, потому что маленькие кусочки сепиевой матовой бумаги действительно стоили внимания. Старинные здания, многие из которых всё ещё стояли в городе подобно заросшим могильным камням, на страницах альбома были ухоженными, свеженькими, кирпичик к кирпичику.

– Погоди-ка… – Майки вдруг выхватил альбом и уложил к себе на колени, рассматривая фото небольшого двухэтажного дома. Снимок был старым и потёртым, возможно от этого дом на нём выглядел таким зловещим, одиноким и мрачным, с тёмными лишёнными занавесок окнами. – Ну точно… – выдохнул Майки и поднял глаза на недоверчиво смотревшего на него Эрика. –  У нас на чердаке в старых вещах я видел точно такую же фотографию…

– Откуда она у тебя? Это дом, где произошло несчастье… – от удивления парень даже забыл о своём раздражении и обиде.

– Жестокое убийство целой семьи… – кивнул младший. – Их нашли в подвале с отрубленными головами. Это были наши прямые родственники. Мои предки покинули Англию именно после этого случая, и с тех пор уже несколько поколений мы американцы.

После такого признания Эрик и невзлюбил Майки окончательно. Потому что мужчина, который обезглавил пять человек в подвале дома с фотографии, был его пра-пра-дедушкой, а также лучшим другом убитого главы семейства. Эрик никогда не видел никаких изображений этого человека, но отец говорил, что спустя три дня после преступления мистер Хиденстом скончался в психиатрической клинике во время припадка. Он бился в конвульсиях и кричал что-то о  проклятии, о том, что кто-то "сам их впустил" и о том, что всё повторится через сто лет.

Эрик тогда ничего не рассказал Майки, но от этих мыслей его бросило в удушливый жар. Ему казалось, что в комнате нечем дышать, потому что весь воздух пропитан присутствием новоиспечённого брата. Было одновременно тесно, некомфортно и мучительно хорошо.

А теперь, когда они стали жить вместе, деться от Майки стало совершенно некуда. Да, у них были разные комнаты, но Эрику всё время казалось, что Майки слишком много. Он был просто везде. Утром сонно открывалась дверь в его комнату, и босые ступни шлёпали в ванную (их общую ванную!), поэтому Эрику приходилось залезать в уже мокрую душевую, где на каждой стенке блестели капли воды с кожи брата.

Необходимость делить ванную комнату, пожалуй, была самым болезненным обстоятельством – их зубные щётки прижимались и тёрлись друг о друга в стаканчике, влага с полотенца Майки успевала проникать на полотенце Эрика, а в корзине для белья валялись вещи младшего брата.

Однако за пределами ванной Эрика также преследовал тонкий аромат лосьона, крема для волос или ополаскивателя для рта и вечные мелодии, которые Майки мычал