Храм Соломона - Александр Аннин

Александр Аннин

Храм Соломона

Пролог

«С деньгами где угодно можно жить хорошо.

Но только не в нашей Велегже!

Будь ты хоть трижды миллионер, тебя здесь все равно исхитрятся унизить, облапошить, опоить фальшивым пойлом. Недодать, недолечить, недоразвлечь.

Город Недо – хотя, вроде бы, живут тут не одни только недоумки.

Вековая печать несостоявшейся столицы Русского государства – вот он, крест, который навсегда определен старухой-судьбой для ни в чем не повинной Велегжи. И ни сбросить велегжанам этот крест, ни обменять на что-нибудь более сносное не получается вот уж четыре с половиной века. Мечтал, мечтал Иван Грозный превратить сей град в свою стольную резиденцию, да, стало быть, недомечтал до конца.

И что сегодня? Даже губернатор велегжанский величается не так, как у людей, губернатором, а как-то по-сиротски, областным головой. Тут как тут оно, вездесущее велегжанское «недо». Театр-недострой, мэр-недомерок. Деканша местного политеха – та еще штучка, недоучка. Да и сам политех – обычный вчерашний техникум, недоинститут.

В недобрый час замутил царь Иван перенос столицы в Велегжу, ославил древний город, который как-никак – ровесник Москве. Это ведь что же в результате вышло-то? Ну, представьте, выдвинули человека на высокий пост, на весь крещеный мир об этом растрезвонили, а потом почесали-почесали в затылке, да и объявили: нет, мол, поспешили мы оказать сему холопу наше высокое государево доверие. Переоценили, перехвалили. Не по Сеньке, мол, шапка, не по кобыле седло…

В общем, срамотно получилось.

А не всегда так было. Ах, какими славными эпитетами награждали в былинные времена затерянную меж лесов и рек Велегжу! Насон-Город, Новый Иерусалим (да-да, именно так!). И даже – Третий Рим. Это уж позже, когда проект переноса стольного града в Велегжу был окончательно свернут, Третьим Римом стали именовать Москву. Надо ж, дескать, столь удачное словосочетание к делу приспособить.

Вот и приспособили.

Чуть позже и Новый Иерусалим возле Москвы отгрохали.

А Велегжа осталась просто Велегжей. Безо всякой там высокодуховной смысловой нагрузки. Да и та, что была когда-то, с веками позабылась. Вот, к примеру, что значит – Насон-Город, скажите на милость? А никто вам не скажет, ни школяр-зубрила, ни хранитель фондов местного краеведческого музея. Одна лишь только водочная этикетка с таким названием и знакома в нынешней Велегже всем и каждому. Скажи кому-нито: «Насон-Город», так собеседника сразу и закусить потянет. Ну, может, иной мужик, выпив да закусив, припомнит еще и бабкины заунывные песнопения:

«Ко Насону[1] да ко городуОй да плыли три ладьи,А в одной той лодье Царь-Государь,А в другой его бояре да князья,В третьей лодье двое узников,Двое узников – царевичей младых…О-ой».

Это, видать, насчет того былина-то, как царь Иван двух наследников престола московского, братьев-княжат Ивашку да Димитрия, в каземате велегжанском уморил. Вот и все, на что сгодилась Велегжа бесноватому владыке».

Тимофей Ильич утомился рассуждать да распевать былины в одиночестве, замолк, принялся разглядывать себя в засиженное мухами зеркало, приглаживать своей единственной, левой рукой, жидкий чубчик на темени. Невеселые размышления о судьбе родного города, этой несостоявшейся столицы Руси, не смогли, однако помещать процессу ночного бритья.

Отчего ж ночного-то, ведь не по-людски как-то? Не по-людски, верно.

Просто сегодня Тимофею Ильичу не спалось, червь нетерпения и тревоги сосал его изнутри, заставлял ни свет, ни заря тереть обмылком щетину.

Куда ж собирался полнощный Тимофей Ильич, в какие обители он путь держал? В какие такие эмпиреи? А вот в какие: в самый что ни на есть обыкновенный дурдом. Впрочем, не совсем обыкновенный… И был предстоящий визит ответственным донельзя, тщательно обдуманный и многократно взвешенный.

Много в чем, сокровенном, покается он поутру перед Главпсихом, а кое в чем – и отчитается.

Через арку фигура вошла в замусоренный, прямо-таки захламленный дворик-колодец, остановилась. Человек машинально глянул вверх.

Как оно и положено, со дна «колодца» в квадрате неба видны были звезды; только, говорят, из глубины всамаделишного деревенского колодца они видны даже ясным днем… Чудно!

А сейчас ночь, и ничего чудного нет в том, что разновеликие осенние звезды заглядывают во дворик, подмигивают…

Точно так же они подмигивали и двадцать веков назад, когда Симон Петр, «имея меч, извлек его, и ударил первосвященнического раба, и отсек ему правое ухо; имя рабу было Малх». Так записано у Иоанна Богослова, живого свидетеля тех событий. С формальной, юридической точки зрения – живого и по сей день. Ибо, как говорят сами юристы, а вслед за ними – представители так называемых компетентных органов, «нету тела – нету дела».

Тело Иоанново и впрямь не обнаружено до сих пор. Ушел старик помолиться в горы, один ушел, и больше его никто не видел. Даже могилки для поклонения – и той для вереницы поколений христиан не осталось.

Как и могилы Малха. Которому, собственно говоря, ни одно поколение рода человеческого покланяться и не собиралось. Пока, во всяком случае.

Фигура протиснулась между завалами пустых картонных коробок, ладонь нащупала скобу железной двери. Открыто… Здесь всегда открыто для тех, кто знает.

Затхлая подсобка дышала чьим-то прерывистым дыханием. Из-за стенки доносились звуки музыки, звяк стекла – ночной бар жил своей обычной жизнью.

В компетентных органах – а таковыми по наивности своей у нас привыкли считать себя довольно многочисленные структуры – неопознанной фигуре присвоили кодовое прозвище «Малх». Чтоб хоть как-то обозначить «фигуранта» в следственном деле. Так и повелось – уж с месяц – говорить меж собой: «дело Малха». Тела были, и не одно и не два. Значит, возникло и дело. Хотя мало кто задумывался, откуда взялось это вымышленное имя – Малх. Да действительно ли такое прозвище появилось случайно, как-то само по себе, в недрах следствия – подобно Джеку Потрошителю? Или все-таки его сыскарям ненавязчиво подбросили?

Во всяком случае, теперь уже никто не мог вспомнить, как возникло это кодовое имя неведомого фигуранта. И кто подкинул его следственным органам. Хотя умные люди, введя это прозвище в поисковую систему компьютера, сразу же определились, откуда оно заимствовано. Евангельский персонаж… И, конечно, эти же самые умные люди тут же принялись разрабатывать версию о ритуальных убийствах – версию, вроде бы, очевидную, ибо таковые серии умерщвлений самых разных людей стали не редкостью на планете. Особенно – в последние десятилетия.

Согласно показаниям редких свидетелей (какие они к шутам свидетели, так, одно название!), всякий раз неподалеку от места преступления появлялась странная машина – она перемещалась беззвучно, на одной и той же скорости – примерно 40 кэмэ в час. Черная «Победа», вот какая это была машина.

Ну скажите на милость, сколько в Велегже сохранилось черных «Побед»? Неужели так трудно отыскать одну-разъединую допотопную тачку в таком небольшом городе? Ибо такое авто, как выяснилось, в реестре здешнего ГИБДД вообще не значилось. Но оно есть. Значит – в единственном экземпляре и не зарегистрировано.

Даже определиться с половой принадлежностью пресловутого Малха пока что не удавалось. В местах его деяний обнаруживались окурки популярных в народе сигарет, кусочки жвачки. Эксперты, разумеется, исследовали частицы слюны. И натыкались то на женскую Y-хромосому, то на мужскую Х. А человек-то был один – это доказывалось другими, не менее значимыми для следствия уликами. Например, почерком на «эпитафиях», которые неизменно оставлял безликий (а теперь уже якобы и бесполый) Малх на местах своих деяний. И, конечно же, техника перерезания горда во всех случаях была идентичной. Не говоря уже о модели пистолета и характерном наклоне ствола при совершении выстрела.

Так доложили эксперты-баллисты, криминалисты, судебные медики. И…

Теперь уже эксперты попали под следствие (само собой, негласное): не иначе как озоруют, причем злостно, эти специалисты. Путают компетентных людей, заморачивают им голову противоречивыми выводами своих исследований. Во всяком случае – кто-то один из экспертов-криминалистов, этакий засланный казачок. Или двое. Или все они сговорились. Значит, заговор, в котором участвуют «свои»? Это, братцы, уже серьезно… Куда серьезней, чем трое совершенно «несерьезных» покойников.

…В мерцании запыленной лампочки – свечей двадцать пять, ну, от силы, сорок – фигура по прозвищу Малх увидела того, кого искала. На полу, раскинув ноги, сидел расхристанный парень и смотрел куда-то сквозь вошедшего. И дышал.