Беспорядочные очерки - Александр Кралин

Опус сей создан по принципу: кто что в левую ногу горазд. Как захотелось что–то написать, так и написал. Потом свалил в одну кучу. Без общей темы, идеи, без плана. Кучка пока невелика, но будет пополняться. Из архивов или свеженьким – как придется.

Отношения с начальством, как известно, вещь скользкая, а коль оное еще и деспотично и полную власть над тобою имеет, так тут недолго и голову потерять. Однако ж, коль голова эта самая на плечах крепко прилажена, а владелец ея обучен использовать предмет сей по прямому назначению, а не токмо для ношения причесок да головных уборов, так можно и в самом скверном положении извернуться, да еще и пользу для себя обрести…

Жил–был на Руси Крылов Алексей Николаевич (Рис.1). Не баснописец, тот Иван Андреевич прозывался и жил много ранее. Алексей же Николаевич был математик, механик, и – величайший в мире кораблестроитель. Профессор, академик. Дважды генерал – царский и советский. За труды свои удостоен был наград высших, тож царских и советских. Но пред начальством не лебезил, не пресмыкался, а уважал оное единственно по пользе для дела.

Назначен был однажды Алексей Николаевич заведовать Адмиралтейским Опытовым Бассейном – большою и сложною махиною, для научных исследований по корабельному делу предназначенной. Коллектив застал он на месте хороший: сведущий, сообразительный, работящий и дружный, да вот беда: исследований научных в том бассейне проводить никак невозможно было, ибо который уж год нуждался он в капитальном ремонте, денег на который Адмиралтейство все не давало.

Пошел Алексей Николаевич по начальству, да только и его авторитет не помог. Невдомек было бравым адмиралам да стратегам премудрым, идеею морского могущества России увлеченным, что могущество сие без передовых технологий немыслимо, технологии же оные для своей разработки тех самых научных исследований и требуют. «Копируй ты, Алексей Николаевич, аглицкие корабли, – говорили они – те в мире самолучшие». Насчет качеств кораблей аглицких Крылов спорить не стал, в кораблях–то он толк знал. Не стал також доказывать и прочее – высшие флотские командиры сами такие вещи понимать должны, а коль до чинов своих дослужились и не понимают, так что тут вообще докажешь–то…

Вернулся Алексей Николаевич в свой кабинет, сел за стол с тихой грустью на лице, и вспомнилось ему еще некое обстоятельство, так что подумал он было, что попал с этим Бассейном совсем уж конкретно. Взяла его досада, хватил он ладонью об стол (а мужичина–то был здоровый, даром что профессор и академик), и решил – не бывать тому! С чего бы это ему попадать да пропадать, коль он все правильно да по совести делает!

Поразмыслил Алексей Николаевич, благо, думать он крепко умел, да и решил: коль уж со своими такими и супостатов не нужно, так не грех им и диверсию устроить. Прикинул еще, что к чему, взял бумагу, ручку–самописку, в те времена вещь редкую и дорогую, из той самой Англии и вывезенную, да и написал докладную записку на имя давнего недруга своего – Министра Внутренних Дел, в обязанности коего входила и охрана членов Высочайшей Фамилии такоже.

И значилось в той докладной: «На вверенном мне объекте канализация находится в аварийном состоянии, очистные сооружения не действуют, и, поелику объект сей расположен в полуверсте вверх по Неве от Государевой Дачи, то и плывет дерьмо наше моряцкое Невою прямиком к Государевой Купальне». Отправил с нарочным, а сам задумался крепко – а правильно ли он вероятность попадания рассчитал? Не накроет ли его самого рикошетом?

Не успел он ничего толком додумать, как прикатил фельдъегерь взмыленный, посадил, слова худого не говоря, Алексея Николаевича с собой в экипаж и доставил прямиком к Министру Внутренних Дел в департамент.

Входит Алексей Николаевич в кабинет, а Министр белый как мел, трясется, пот с него градом льет: «Алексей Николаевич – говорит – дорогой, молчи ты, ради всего святого, об этой злосчастной канализации! Не ладили мы с тобой, что было, то было, но ты ж человек, да и я не такой уж зверь, так Богом заклинаю, пожалей ты меня по–человечески! Мне ж за это моряцкое дерьмо в Государевой Купальне – прямая дорога в Сибирь, да и тебе ее в таком разе не миновать! Докладную твою я порвал да сжег, от греха подалее, а взамен – вот тебе расходный ордер за моею подписью и печатью, а уж сумму, для ремонта потребную, ты сам в него впишешь. Ремонт начинай не позднее ближайшего понедельника, а я уж этих адмиралтейских тупиц в бараний–то рог согну! Только регалии блестящие и посыплются! Коль же ихних финансов не хватит, из своих фондов добавлю.

За работами следи самолично, денно и нощно, да, слышь, сотрудников своих пока в отпуск отпусти, отпусти! Сторожу же ведро выдай, да пусть ямку где–нигде выкопает, не то – Государь–то на выходной как раз на дачу и собрался, а Императрица с Великими Княжнами непременно искупаться захотят, так не приведи–то Господь...».

Внял Алексей Николаевич слезной просьбе Министра, сотрудников в отпуск отпустил, сторожу ведерко да лопату выдал, а в понедельник ремонтников позвал, и работали они, рук не покладая, пока Бассейн не стал образцовым и одним из лучших в мире.

Домочадцы Государевы славно в Неве выкупались, ничем непотребным не испачкавшись, Министр Внутренних Дел Сибири избежал, да только вот революцию прозевал, за что и был большевиками впоследствии расстрелян.

Алексей же Николаевич Теорию Корабля разработал, до которой даже понаторевшие в корабельном деле англичане не додумались, хоть и думали не ленясь долгие годы

Да остался еще в Истории анекдот сей, который Вам, как услышал, так и передаю.

А прожил Алексей Николаевич почитай что от отмены крепостного права (родился 15 августа 1863 года) до Великой Победы (скончался 26 октября 1945 года).

Мы рождены, чтоб сказку сделать былью…

Марш авиаторов

Поздним зимним утром, более ста лет тому назад, на песчаной косе Китти Хок, протянувшейся вдоль побережья Каролины, двери дощатого сарая, от которого далеко вперед тянулся деревянный же помост, приоткрылись, и наружу выглянули два человека, 32 и 36 лет, выше среднего роста, худощавых, с энергичными волевыми лицами, в обычных деловых костюмах той эпохи. Это были братья Райт – Уилбур (старший) и Орвилл. (Рис.2, Уилбур – справа).

Они были последними из пятерых детей Мильтона и Сюзанны Райт. Отец, епископ Объединенной Церкви Братьев, слыл религиозным фанатиком и мракобесом. В одной из своих проповедей он заявил, что человек, дерзнувший совершить попытку подняться в воздух, заслуживает смерти на костре.

Впрочем, епископ–сектант оказался не лишен американского практицизма. Убедившись, что аппараты его сыновей все–таки летают, он изменил свое отношение к авиации и даже сам совершил воздушный полет в качестве пассажира. Но в данный момент мысли об отце и о семье братьев не занимали. Их больше интересовало состояние погоды, а она не радовала. Резкий порывистый ветер вздымал тучи песка, нес по небу рваные клочья низких облаков, гнал льдины по проливу Албемарль, отделявшему Китти Хок от материка. Ирония судьбы – ведь метеорологи рекомендовали Китти Хок именно как место, где большую часть года дует ровный умеренный ветер нужного направления…

Посовещавшись, братья решили все же начинать, подняли на мачте сигнальный флаг и принялись выносить из сарая, укладывать на помост и соединять между собой куски рельса. Вскоре к ним подоспели пять человек с расположенной поблизости спасательной станции — поднятый флаг был для них заранее оговоренным сигналом. С их помощью работа была быстро окончена, двери широко распахнулись, и на свет явилось диковинное сооружение, напоминающее то ли воздушного змея–переростка, то ли замысловатую сушилку для белья, установленное на тележке, катавшейся по рельсу на велосипедных втулках. (Рис.3).

Орвилл забрался между крыльев машины, улегся в брезентовую люльку, подвешенную спереди на кожаных ремнях, и взял в руку маленький рычаг управления, а Уилбур захлопотал возле мотора. Тот чихнул раз–другой, потом, прогревшись, ровно затрещал, завертелись пропеллеры, и аппарат двинулся вперед, все быстрее и быстрее. Почувствовав, что нужная скорость достигнута (прибора для ее измерения не было), Орвилл потянул рукоять на себя, и аппарат, соскользнув с тележки, взмыл в воздух; Уилбур нажал кнопку секундомера. Было ровно 10:35 утра 17 декабря 1903 года.

Орвилл попробовал рули, они действовали, как и ожидалось. Внезапно резкий порыв ветра бросил машину в пике, но перед самой землей Орвилл сумел выровнять ее, и спустя 12 секунд после взлета полозья шасси коснулись песка в 100 футах (30,5 м) от точки отрыва.