Дело «Вагон №22051» - Светослав Славчев

Светослав Славчев

Дело «Вагон № 22051»

Вагон был опломбирован, сопроводительные документы в полном порядке. И все же в нем не хватало четырех ящиков импортных сигарет. Трое мужчин из приемной комиссии снова и снова пересчитывали прибывший товар и обменивались неприятными репликами. Считай – не считай, ящиков не хватало.

– Богданов! – крикнул пожилой мужчина невысокого роста, показываясь в проеме вагона. – Ничего не поделаешь, двенадцать. Нужно переговорить с Варной, другого выхода не вижу.

Николай Богданов, товаровед внешнеторговой организации, оказался рано облысевшим мужчиной с бледным, гладко выбритым лицом. На нем были очки с толстыми стеклами в роговой оправе. Есть такие люди, весь вид которых говорит о том, что они многие годы провели над колонками цифр. Одним из них был и Богданов. Он стоял перед вагоном, поставив портфель у своих ног, и листал сопроводительные документы на вагон, накладные. Лучи утреннего декабрьского солнца преломлялись в замерзших лужицах вдоль железнодорожной линии, отбрасывали красноватый отблеск от окон однообразных панельных домов, симметрично расставленных напротив товарной станции.

– О чем тут говорить, Ганчев? Не могу я принять этот вагон и все! – сказал Богданов и зябко поежился. На нем было тонкое потертое пальто.

– Не можешь принять, а? А простои кто оплатит, может, твоя бабушка? – раздался голос третьего мужчины. Это был молодой человек в форме железнодорожника.

– Меня это не интересует! – повысил голос Богданов. – В тот раз мы покрыли недостачу, но сейчас – дудки! Сто коробок по два пятьдесят – двести пятьдесят, умножить на четыре – тысяча левов, шутка ли!

„Тот раз" был случай в октябре, когда в подобном вагоне, загруженном по всем правилам, не оказалось одного ящика. Тогда они втроем – впрочем, железнодорожник был другой, – составили протокол и этот протокол, хоть и с превеликими неприятностями, был подписан генеральным директором. Материальные потери потонули в каком-то параграфе. Теперь же Богданов и слышать не хотел об убытках. Однако железнодорожник настаивал на своем:

– Если не будете разгружать, я загоню его в тупик, назавтра половины не досчитаетесь!

Низкорослый спрыгнул с вагона.

– Но это же настоящая кража, – сказал он, подходя к Богданову. – Я тоже считаю, что нужно вызвать милицию. Вагон загружен как положено, перед комиссией? Перед комиссией. Опломбирован? Опломбирован. Не хватает четырех ящиков? Значит украдены. Позвоним в Варну, как бы не вышло ошибки, и вызовем человека из транспортной милиции! Согласен?

Богданов пожал плечами.

Следователь из транспортной милиции прибыл почти сразу. Это был молодой кареглазый мужчина с открытым интеллигентным лицом. На нем была теплая куртка-канадка, под мышкой он держал „дипломат". Ганчев показывал ему дорогу. Богданов и железнодорожник, уже успокоившись, топтались перед вагоном, чтобы не замерзнуть, курили и разговаривали.

Богданов как самый старший в приемной группе объяснил, каково положение и добавил, что „организация-отгрузчик несет полную ответственность за целость и сохранность груза". При слове „сохранность" Ганчев поморщился, как от зубной боли, следователь слегка усмехнулся, а железнодорожник вообще не реагировал.

– Прошу товарища следователя предпринять необходимое! – завершил Богданов.

Наступило короткое молчание. Следователь – по фамилии Минковский – подошел к вагону, заглянул внутрь, не поднимаясь по ступеням, и вернулся.

– Пересчитаю и я, но потом! А пока будем надеяться, что вы сосчитали точно! Дайте документы!

Богданов подал.

– Кто распломбировал?

– Я, но мы были все вместе! – ответил Богданов. – Верно я говорю? – повернулся он к остальным.

– Спрашивать предоставьте мне! – улыбнулся снова Минковский. – Ясно. Вы вскрыли вагон, все пересчитали. Чем вскрыли пломбу и где она?

– Вон там висит! – кивнул железнодорожник на дверь вагона. – Вот этой отверткой вскрыли пломбу.

И он достал из кармана шинели большую отвертку с красной ручкой.

Минковский открыл „дипломат" и положил в него отвертку. Потом приступил к осмотру двери, оглядел дужки и простенькую задвижку, снял пломбу вместе с большой, мягко гнущейся проволокой и тоже положил в чемоданчик. Затем прошел мимо вагона, время от времени постукивая по обшивке, потом наклонился и осмотрел его снизу. Трое мужчин шли за ним, с любопытством следя за каждым его движением.

Закончив осмотр внизу, Минковский поднялся по лестнице и оглядел крышу вагона.

– Да нет! – крикнул ему железнодорожник. – Эти вагоны я хорошо знаю, их только пушкой прошибешь. Единственно через дверь могло быть!

Минковский похлопал руками, стряхивая с них пыль.

– Вы все пересчитывали? – спросил он.

– Все, – подтвердил Богданов.

– Значит, все и входили в вагон! – констатировал Минковский. – Сейчас, товарищи, и я пересчитаю, потом запрем и опечатаем вагон, а вы пойдете со мной! Нужно будет сделать кое-какие исследования.

Драгиев любил эти минуты после обеденного перерыва, когда в лаборатории с двумя микроскопами и другими зачехленными приборами, стоящими на пристенных столах с лампами на длинных штативах, было тихо и спокойно, только холодильник время от времени мурлыкал в углу, словно сонная кошка. Нервные утренние совещания, телефонные разговоры, сдача экспертиз и вся предобеденная суета были позади. Теперь можно было заложить новые пробы, внимательно прочитать сопроводительные письма и немного подумать в спокойной обстановке.

Нельзя сказать, что Кирилл Драгиев просто любил свою работу. Он жил ею и был одним из тех редких счастливых чудаков, для которых любимое хобби стало профессией. Такое мнение давно сложилось о нем и в отделе, где он работал, и в управлении. Прослыв чудаком, Драгиев как-то незаметно вышел из общей колеи суровой служебной дисциплины. Не то чтобы он опаздывал на работу, наоборот, он приходил всегда вовремя, но он мог самым неожиданным образом поднять трубку и, не вдаваясь в объяснения, сказать начальству, что уходит по делам, принимая неловкое молчание в трубке за согласие. Или, к примеру, на утреннем рапорте мог заявить, что не готов с заключением, потому что ему нужно навести еще кое-какие справки и потому он не знает, когда будет готов.

Начальник отдела подполковник Хинов перепробовал все средства – и дружеский разговор, и служебный выговор, но в конце концов сдался и только старался, чтобы Драганов не особенно бросался в глаза начальству. Подполковник был опытным администратором, за время службы перевидал множество всяких людей, и хорошо понимал, что несмотря на все чудачества, с этим человеком ему повезло. Экспертиза, выполненная Кириллом Драгиевым, была настолько тщательной, что всегда принималась безусловно. Следователи, прокуроры, судьи при виде несколько детского почерка Драгиева не колебались, зная, что результаты экспертизы не подлежат никакому сомнению.

Если бы Драгиев был писателем, он мог бы писать пьесы о своих пробах. Потому что за каждой из них он видел людей, целые эпизоды из их жизни.

След от обуви – это след человека. Этот человек шел, бежал, спотыкался, падал, карабкался. Однажды Драгиев доказал нечто такое, что казалось совершенно абсурдным: вор, пытаясь ввести следствие в заблуждение, ходил на руках, сунув их в ботинки, потом встал на ноги. Выходило, что на месте преступления были двое.

Следы пальцев – тоже следы человека. Того человека, который в темноте лесной турбазы дотронулся до стекла керосиновой лампы и при всей своей осторожности не заметил этого.

След автомобильного колеса – за ним тоже стоит человек. Шофер, сбивший ребенка, в ужасе от содеянного, исполненный отвращения к самому себе, прятался от людей и ждал, когда ему позвонят в дверь.

Эту пломбу от железнодорожного вагона, которая сейчас лежала на лабораторном столе, принес утром молоденький следователь – Милковский или Минковский – Драгиев не запомнил его фамилию. Следователь сказал, что речь идет о краже груза из железнодорожного вагона и привел с собой еще троих – всю комиссию, которая вскрыла вагон на товарной станции. Он хотел, чтобы трассолог снял отпечатки пальцев и обуви каждого из них. А потом он попросил Драгиева сходить на станцию, оглядеть пыльный пол в вагоне, может, удастся найти и заснять какой-нибудь след, и проверить, трогал ли кто-нибудь задвижку вагонной двери. Следователь оставил открытую пломбу и одну отвертку – с просьбой исследовать следы на пломбе.

Все было проще простого. На какой-то из десятков промежуточных станций между Варной и Софией вор подкараулил вагон, вскрыл пломбу, но так, чтобы потом снова ее закрыть, отодвинул задвижку и сбросил на скорую руку четыре ящика. Потом его помощник – а такую кражу можно совершить только с помощником – унес ящики, а он сам поставил пломбу на место, чтобы не вызвать подозрений. Вагон же отправился на следующую станцию, потом дальше и дальше, пока не предстал взорам изумленной комиссии.