Цена головы - Жорж Сименон

Жорж Сименон

«Цена головы»

1. Камера 11, особый надзор

Где-то вдалеке дважды прозвонил церковный колокол. Заключенный сел на койке, его большие узловатые руки обхватили колени.

Так он просидел минуту, словно в нерешительности, Затем вздохнул, встал и потянулся всем телом. Это был громадный, неуклюжий человек, голова его казалась чересчур тяжелой, руки слишком длинными, грудь слишком впалой.

На лице можно было прочесть лишь тупое, почти Нечеловеческое равнодушие. И все же, прежде чем направиться к двери с закрытым глазком, заключенный погрозил кулаком одной из стен.

За этой стеной помещалась точно такая же одиночка, она также входила в сектор особого надзора парижской тюрьмы Сайте.

Таких одиночек было шесть, в каждой из них приговоренный к смерти ожидал либо президентского помилования, либо молчаливой и торжественной группы людей, которая придет к нему однажды ночью и разбудит его.

Вот уже пятый день, как за стеной почти непрерывно кричал заключенный № 10. Иногда он вопил, рыдал, возмущенно вскрикивал. Потом уставал и начинал монотонно и глухо выть.

Одиннадцатый никогда его не видел и не знал о нем ничего. Лишь по голосу он мог догадаться, что Десятый очень молод.

Теперь Десятый вопил устало, скорее по инерции. Однако в глазах Одиннадцатого зажглась искра ненависти, и он сжал костлявые кулаки.

Стены, дворы и корпуса громадной крепости-тюрьмы Сайте молчали. Даже снаружи, из Парижа, не доносилось ни звука. Тишину ночи нарушали только вопли Десятого.

Одиннадцатый подошел к двери, несколько раз судорожно сжал и разжал пальцы и, вздрогнув, коснулся ее.

Как положено по правилам особого надзора, одиночки освещались круглые сутки. Надзиратель обычно находился в коридоре. Каждый час он поочередно заглядывал во все камеры смертников.

Дрожащие пальцы Одиннадцатого скользнули по замку, мучительная тревога сделала это простое движение торжественным.

Дверь открылась. Стул надзирателя стоял на месте, но его самого не было. Заключенный быстро пошел по коридору, наклонившись вперед, словно у него кружилась голова. Лицо его было бледно, только веки зеленоватых глаз покраснели. Трижды он сбивался с дороги и испуганно поворачивал пронь, натыкаясь на запертую дверь.

Где-то в глубине коридора слышались голоса: это в дежурке разговаривали надзиратели.

Он тихо спустился во двор. Ночная мгла была кое-где продырявлена желтыми огнями фонарей. Шагах в ста у ворот топтался часовой. На втором этаже светилось окно, и было видно, как человек с трубкой в зубах склонился над письменным столом, заваленным бумагами.

Одиннадцатому захотелось еще раз прочесть записку, которую он три дня назад нашел наклеенной на донышке своей миски. Но это было невозможно: записку он разжевал и проглотил, как приказал неизвестный автор. Всего час назад заключенный помнил записку наизусть; теперь ему казалось, что некоторые фразы он не может точно восстановить в памяти:

«15 октября в два часа ночи дверь твоей камеры будет не заперта, надзирателя на месте не будет. Если ты пойдешь так, как нарисовано…»

Беглец вытер лоб горячей рукой. С ужасом он посмотрел на желтые круги фонарей и чуть не закричал, услышав шаги. Но они доносились из-за внешней стены, с улицы. Там ходили свободные люди, и по каменным плитам мостовой звонко отдавались их шаги.

Послышался женский голос:

— Подумать только, они заламывают по пятьдесят франков за кресло…

— Но ведь у них тоже есть расходы! — возразил мужчина.

Заключенный крался вдоль стены. Вдруг он остановился, наступив на камешек, и застыл, прислушиваясь. Мертвенно-бледный, неуклюжий, с длинными руками, которыми нелепо размахивал, он очень походил на пьяного.

Метрах в пятидесяти от беглеца, там, где в стене было углубление, около двери с надписью «Хозяйственный отдел» стояли несколько мужчин.

Комиссар Мегрэ не решался прислониться к стене из почерневшего кирпича. Засунув руки глубоко в карманы пальто, он твердо стоял на сильных ногах, неподвижный как статуя. Время от времени было слышно, как булькает его трубка, и тогда казалось, что даже сквозь ночную тьму можно угадать тревогу, светившуюся во взгляде комиссара.

Уже раз десять Мегрэ приходилось дотрагиваться до плеча следователя Комельо, который не мог спокойно стоять.

Юрист прибыл после часа ночи, прямо с великосветского ужина. Он был во фраке, тонкие усики его были старательно закручены, а цвет лица несколько ярче обычного.

Рядом с ним, уткнув нос в поднятый воротник пальто, сердито хмурился г-н Гасеье, начальник тюрьмы Санте. Он старательно делал вид, что все происходящее его не интересует.

Похолодало. Часовой у будки топал ногами, чтобы согреться. Дыхание, вылетая изо ртов, превращалось в струйки прозрачного пара.

Они все еще не видели Одиннадцатого, который избегал освещенных мест, но, несмотря на все его старания двигаться бесшумно, слышали шаги за стеной. Он быстро ходил взад и вперед, и по его шагам они могли заключить, куда он направляется.

Прошло десять минут. Следователь придвинулся к Мегрэ и уже открыл рот, но рука комиссара с такой силой стиснула плечо Комельо, что тот только вздохнул. Машинально он вытащил из кармана сигарету, но ее тут же отобрали.

Все было ясно. Одиннадцатый сбился с пути. С минуты на минуту он рисковал нарваться на обход.

Но что делать? Не могли же они подвести беглеца к месту, где был спрятан узел с платьем и где со стены свисала веревка.

Время от времени по улице проезжали машины. Иногда слышались голоса прохожих, гулко отдававшиеся в тюремном дворе.

Трое мужчин, стоявших в углублении, могли лишь обмениваться взглядами. Взгляд г-на Гасеье выражал раздражение, досаду и иронию. Следователь Комельо откровенно волновался, и тревога его непрерывно усиливалась. Только комиссар» Мегрэ держался как ни в чем не бывало. Он верил в себя, и выдержка не изменяла ему. Однако, не будь сейчас так темно, можно было бы увидеть крупные капли пота, стекавшие со лба.

Пробило половину третьего, а беглец все еще метался за стеной. Внезапно все трое вздрогнули: они не услышали, а скорее угадали вздох. Теперь из-за стены доносился торопливый шорох. Беглец в конце концов наткнулся на узел с платьем и переодевался, стоя под свисавшей веревкой.

Топот часового, словно маятник, отмеривал бег минут. Следователь шепнул:

— А вы уверены, что?..

Мегрэ посмотрел на него, и Комельо умолк. Веревка натянулась. Минуту спустя над стеной появилось светлое пятно — лицо Одиннадцатого. Подтянувшись на руках, он осматривал улицу.

Это продолжалось бесконечно — в десять, в двадцать раз дольше, чем рассчитывал Мегрэ. Очевидно, беглец выбился из сил, так как, добравшись до гребня стены, замер.

Беглец распластался на гребне, и силуэт его был отчетливо виден. А вдруг у него закружилась голова? Чего он ждет, почему не спускается на улицу?.. Быть может, ему мешают прохожие или пара влюбленных, пристроившихся у стены?..

Следователь Комельо нетерпеливо щелкнул пальцами.

— Полагаю, я вам больше не нужен? — шепнул начальник тюрьмы.

Веревка зашуршала по кирпичу и повисла над улицей. Беглец исчез за поворотом.

— Если б я не верил вам так безгранично, комиссар, я никогда не позволил бы втянуть себя в подобную авантюру. Заметьте, я по-прежнему считаю Эртена виновным. Что же будет, если он ускользнет?

— Где я увижу вас завтра? — не отвечая, спросил Мегрэ.

— Я буду у себя в кабинете с десяти утра.

Они молча обменялись рукопожатием. Начальник тюрьмы неохотно подал руку Мегрэ и отошел, ворча что-то невнятное. Мегрэ постоял минуту возле стены. Он не тронулся с места и тогда, когда услышал удалявшиеся шаги убегавшего во весь дух человека. Мегрэ прошел мимо проходной будки и жестом попрощался с дежурным. Он свернул за угол. Улица Жан-Доллан была пустынна.

— Все в порядке? — спросил комиссар человека, притаившегося у стены.

— Он побежал к бульвару Араго. За ним следуют Жанвье и Дюфур.

— Можешь идти спать.

Комиссар рассеянно пожал руку инспектору и пошел, тяжело ступая, низко опустив голову и продолжая дымить трубкой.

Было четыре часа утра, когда он толкнул дверь своего кабинета на набережной Орфевр. Комиссар со вздохом снял тяжелое пальто. На столе среди бумаг стояла недопитая кружка. Пиво успело согреться, но комиссар допил его с жадностью. Затем уселся в кресло.

Перед ним лежала желтая папка, раздувшаяся от документов, как пузырь. Безупречно округлым почерком письмоводителя уголовной полиции на ней было выведено: «Дело Эртена».

Ожидание длилось больше трех часов. Электрическая лампочка без абажура была окружена серым облаком дыма, колебавшимся при малейшем движении воздуха. Время от времени Мегрэ вставал из-за стола, мешал кочергой в печке и опять садился на место. В кабинете становилорь все жарче, комиссар снял с себя пиджак, затем воротничок, галстук и, наконец, жилет.