Сегодня солнце не зайдет - Илья Афроимович Туричин

Илья ТУРИЧИН

СЕГОДНЯ СОЛНЦЕ НЕ ЗАЙДЕТ

*

М., Типография журнала «Пограничник», 1968

Илья Афроимович Туричин — участник Великой Отечественной войны. Естественно, что его волнует все, связанное с войной, с человеком на войне, — самоотверженность и мужество советского солдата, солдатская дружба, любовь к родной земле, верность воинскому долгу. Об этом он и пишет.

Первая его книжка о войне— повесть «Недремлющий лес» — вышла в 1959 году. Она была посвящена партизанам Брестчины. Потом одна за другой появились книжки «Сердце солдата», «Повесть о мужестве», «Крайний случай».

Во время поездок по стране ему не раз доводилось гостить у пограничников. Обыкновенное знакомство перешло в прочную дружбу, которой писатель гордится.

И. А. Туричин пытается отыскать в людях те черты характера, которые делают человека солдатом особого склада — верным, мужественным, неподкупным и благородным солдатом Границы.

Каждая поездка к пограничникам дает богатый материал для работы. Сейчас писатель задумал приключенческую повесть о пограничниках для детей. Ему хотелось бы соединить в ней свои привязанности к детям и к солдатам границы.

СЕГОДНЯ СОЛНЦЕ НЕ ЗАЙДЕТ

ПОВЕСТЬ

Часть первая

ДНЕМ

День выдался на редкость жарким для этих мест.

Над городом — сизо-бурый пар. Дымят суда на рейде и у причалов. В порту, над деревянными бункерами с концентратом апатита, клубится серая едкая пыль.

Пахнет соляркой, дымом, смолой, гниющими досками, морем. И над всеми запахами властвует самый главный, самый въедливый — запах рыбы, трески. Он ползет от рыбного порта, забивается во все щели, тянется к стенам домов, к кустам смородины на улицах. Даже газированная вода, кажется, пахнет рыбой.

Капитан второго ранга Лохов поморщился, ставя стакан обратно на полку автомата. Взглянул на часы.

Катер придет через пятьдесят минут.

Подняв с перегретого асфальта небольшой чемоданчик, Лохов направился к скамейке в тени.

У него усталое лицо, чуть вытянутое книзу. Светлые, с зеленоватым отливом глаза хмуры. Белесые брови упрямо сдвинуты. Тонкие губы поджаты, и уголки их опущены, будто все, что видит капитан второго ранга — и порт, и суда у причалов, и люди, — все вызывает в нем брезгливое чувство.

Лохов подошел к скамейке. Балагурившие неподалеку молодые матросы, заметив капитана второго ранга, притихли, вытянулись, приветствуя его.

Лохов ответил привычным взмахом руки.

Видя, что офицер больше не обращает на них внимания, матросы занялись своими делами.

Парни были по-южному загорелы. Бескозырки с ленточками, на которых золотилась надпись «Морские части погранвойск», лихо сидели на их головах. Парни успели «оморячиться» в учебном отряде и прибыли служить на Север, считая себя достаточно опытными моряками.

Жаркий день роднил северное море с южным, и им казалось, что служба на севере ничем не круче службы на юге.

Они еще не представляли себе, что кончится северный день и наступит ночь, не знали, что такое снежный заряд. В общем-то, они еще ничего не видели, эти парни в бескозырках, с казенными мешками, с фотографиями девчонок, вложенными в комсомольские билеты, с надписями на фотографиях: «Люби меня, как я тебя», «Сначала вспомни, потом посмотри».

Им еще предстояло опериться, научиться мужеству у скал, зоркости у чаек, помериться силами со штормовыми ветрами.

У Владимира Федорова в комсомольском билете тоже хранится фотография. С нее смотрит большеглазое девичье лицо. Выражение его неумолимо-серьезно, будто девушка никогда не улыбалась. Но Володе легко увидеть, как улыбается Светка. Стоит только закрыть глаза. Когда она улыбается, улыбается все: и прямой нос, и брови, и даже непослушная каштановая прядка, которая все время лезет в глаза. И Володя улыбается. Если смотреть со стороны — очень у него глупое лицо, когда он улыбается, ни с того ни с сего, с закрытыми глазами.

Ты чего? — удивился Сеня Коган.

— Ничего… Вспомнилось.

Сеня кивнул. Всем что-нибудь вспоминается. Он, например, тоже вспоминает рыжую Фроську, которая живет этажом ниже в их доме на Красноармейской, угол Дерибасовской. И двух слов с ней не сказал. Ей-богу! А вот ведь — вспоминается. И как она смотрит, будто поверх тебя, будто ты букашка перед нею. Очень гордая девушка! И как она идет по улице, чуть покачивая бедрами, и пестрый колокол юбки мечется у ее ног — вправо — влево, вправо — влево, — и от этого кажется, что она не идет — плывет по улице. А то вспомнятся бабушкины вареники с вишнями, и глотаешь слюну, будто некормленый.

— Что же ты вспомнил? — спросил Сеня.

— Так…

— Все тот же сон! — мрачно продекламировал Сеня и подмигнул.

Матросы засмеялись.

— Ничего смешного, — сказал Сеня. — Над каждым можно посмеяться. Даже надо мной! — Он поднял палец и многозначительно потряс им над головой. Палец был желтым от сигарет, с изуродованным ногтем. Сеня сломал ноготь на занятиях, показывая, как он лихо умеет обращаться с концами. Было очень больно, но Сеня даже не поморщился. Кое-как перевязал палец носовым платком и досидел до конца. Потом преподаватель сказал ему, пряча улыбку в неправдоподобно пышных усах:

— Насчет узелков — не очень чтоб очень, а терпение у вас, Коган, есть.

На что Сеня ответил:

— И на том спасибо, товарищ капитан третьего ранга.

Сеня в карман за словом не лезет. За время, прожитое матросами в одном кубрике, к Сене привыкли и даже полюбили его. Он мог часами рассказывать какую-нибудь невероятную историю, тут же придумывая самые неожиданные ситуации, сталкивая и разводя героев,