Наполеон. Афоризмы - Наполеон Бонапарт

Наполеон. Афоризмы

Мысли и максимы узника Святой Елены

Когда народ продажен, беспомощен любой закон, кроме тирании.

Как всякого властителя, свершившего вы дающиеся деяния, меня нередко переоценивали; но сам я всегда сознавал свою истинную цену.

Европейские монархи построили свои армии по образцу моей. Это вполне естественно; но главное ведь — знать, как ими управлять.

Я очень мало забочусь о мнении парижан: они как те трутни, что беспрестанно жужжат, а смыслят в серьезных вещах не более чем мартышка в метафизике.

Я не буду писать до тех пор, пока лондонским клеркам не наскучит читать мои письма.

С тех пор как я взял бразды правления в свои руки, мой главный советчик всегда находился в моей голове; и я был прав: ошибался я, лишь прислушавшись к своим советникам.

Говорят, я оскорбил прусскую королеву, — ничего подобного. Я сказал ей: «Женщина, возвращайся к швейной иголке, сиди дома с семьей». Она обиделась, — но я не виноват. Я даровал свободу ее дорогому Хатцфельду, который, не будь ее, был бы расстрелян.

Надо признать, что судьба, играя с человеком, прелюбопытно устраивает дела в мире.

Людовик XIV зимой выиграл Франш-Конте, но в ноябре он не дал бы сражения под Москвой.

Так союзники всерьез опасаются меня? Не советую им посягать на мое величие, это может им здорово повредить.

В Потсдаме я нашел великолепную шпагу Фридриха и ленту, которой он перевязывал свои указы; и эти трофеи я ценю много больше, чем все миллионы, выплаченные мне Пруссией.

Ваши подчиненные никогда по-настоящему не поддержат вас, если только не будут уверены, что вы непреклонны.

Я знаю анекдоты о европейских дворах, которые могут потешить современный мир, но мне чужда сатира.

Когда боль и дела покидают меня, я перечитываю Макиавелли, и теперь еще больше убежден, что он не смыслит ничего.

Мой план высадки в Англии был грандиозен; я взялся построить порты и корабли. Брюи показал себя достойным помощником в этом предприятии; он взрастил пламенный ум в слабом теле.

Европейские журналы довольно несправедливо сравнивают террор 1793 и 1815 годов: не вижу ни малейшего сходства между ними: в одном все грандиозно, ужасающе и величественно, в другом же все подло, низко и мелочно. В 1793-м головы поправших закон довольно часто падали одновременно с головами их жертв; в 1815-м трусы и негодяи безрассудно проливали кровь побежденных и пили кровь преимущественно ради удовольствия ее пить. Режим 1793-го поглотил его собственных детей; режим 1815-го оставил их в живых. Никаких положительных последствий этого я не замечаю.

Нерешительность действует на принцев так же, как паралич — на движения ягнят.

Если бы «Илиада» Гомера была написана современником, она бы никому не понравилась.

У моих солдат нет вины предо мной; это я виновен пред ними.

Те, кто ищет счастья в роскоши и беспутстве, подобны людям, предпочитающим великолепие горящей свечи солнечному свету.

Я сделал достаточно для потомков: я завещал свою славу сыну, а памятники — Европе.

Вульгарное тянется к великим; и не ради их самих, а ради их могущества, а те достигают своего из тщеславия или потому, что хотят этого.

Аббат де Прадт писал проповеди, планы военных кампаний и исторические сочинения; у него превосходный вкус на романсы, и он забавный архиепископ.

У муниципального управления есть преимущества. Его недостаток в том, что оно не монархическое. Подданные слишком далеки от власти; это знание очень пригодилось бы древним галлам. Цезарю, завоевавшему их, такое управление пришлось по душе.

Справедливый человек — образ Бога на земле.

Мы слабы из-за лени или недоверия к самим себе; горе тому, в ком сочетаются обе эти причины: если это простой смертный, то он ничтожен; если король, то он ничтожен вдвойне.

Путешествие в Сен-Клу было всего лишь маскарадом; пыл революции и партии не могли противостоять мне и Франции. Фракции были в меньшинстве; они сделали единственное, на что были способны, — они сбежали. Еще были группы, которые более чем запутались в своих рядах; а также тот, кто выступал в роли Брута и двадцать четыре часа спустя был весьма обязан мне за то, что его выбросили вон.

Глупец имеет огромное преимущество перед образованным человеком: он всегда доволен собой.

Если вы хотите узнать, сколько у вас настоящих друзей, попадите в беду.

До Ватерлоо я думал, что в Веллингтоне таится военный гений. Сведущие люди были поражены, когда он выстоял при Мон-Сен-Жан{1}: если бы не этот случай, ни один англичанин не ушел бы от меня. Он должен благодарить за свою удачу прежде всего счастье, а затем — пруссаков.

Древняя Греция известна семью мудрецами; в Европе я не вижу ни одного.

Между остроумием и здравым смыслом гораздо большая пропасть, чем люди склонны считать.

В Европе копируют мои законы, устанавливают подобные моим учреждения, заканчивают мои начинания, перенимают мою политику, подражают многому, вплоть до того тона, который задавал мой двор: значит, мое правление было не столь абсурдно и нелепо, как о том говорят.

Храбрость — судьбоносная монетка: кто-то, дрожащий перед топором экзекутора, смело встретит смерть от руки врага. Существуют лжехрабрецы, так же как и поддельные монеты. Словом, храбрость — врожденное качество; мы не можем получить его по своему желанию.

Старые, заново оштукатуренные монархии держатся до тех пор, пока народ не почувствует в себе силы; такие сооружения всегда начинают рушиться от самого основания.

Ищущие почитания подобны любовникам: обладание преуменьшает ценность желаемого.

За свою жизнь я совершил немало ошибок; величайшей было вручение моей персоны англичанам: я поверил в то, что они следуют законам чести.

Франция неисчерпаема; я испытал ее после войны с Россией и в борьбе против коалиции 1815 года, но она продолжала изобиловать сокровищами и солдатами. Такая страна никогда не будет покорена или разорена.

Вернейший способ оставаться бедняком — быть честным человеком.

От десяти говорящих больше шума, чем от десяти тысяч тех, что молчат; вот ключ к успеху всех крикунов на трибунах.

Короли и обманутые мужья всегда последними замечают свое дурацкое положение.

Пытливый ум может охватить все, но невозможно достичь всего на свете.

Я побеждал королей во имя власти; короли побеждали меня во благо народа: они совершили большую ошибку, лишив меня трона. Подождем же конца игры.

Я предпочитаю весомый аргумент утонченному красноречию: дела всегда лучше слов.

При принятии решений люди делятся на две группы: на тех, кто их принимает, и тех, кто использует решение других.

Мне нравится величественное в искусстве: тут нет среднего; оно либо возвышенно, либо убого.

Месть злому человеку — дань уважения добродетели.

Сэр Хадсон Лoy — неотесанный тюремщик; это его дело. По тому, как он со мной обращается, ощущается, что он чувствует мое превосходство.

Человек — как овца: он следует за первым, кто пойдет вперед. В управленческих же делах нам нужны соратники, без них невозможно довести дело до конца.